Борис окончательно потерял голову. Он ревновал ее ко всему миру, он жил от встречи до встречи с любимой, как во сне. Он провожал ее на ипподром, на танцы, играл с ней в теннис – словом, пытался заполнить собой все ее свободное время, всю доступную ему часть ее жизни. Но все равно, оставалась еще и недоступная: Марина, верная голосу цыганской крови, чувствовала себя свободной, хотя Борька и был ее первой любовью.

Казавшаяся раньше бесконечной московская зима пролетела незаметно. То, что при таких обстоятельствах ему удалось прилично окончить школу и поступить в институт, Борькины родители считали чудом. Не малую роль в этом сыграл страх попасть в армию и потерять возможность встречаться с Мариной. Лето влюбленные провели врозь: у Бориса были сплошные экзамены, Марина ездила в Германию – отец взял ее с собой на гастроли. А осенью Марина заявила, что после окончания школы собирается замуж.

…Они сидели в кафе «Огни Москвы», внизу шумел город, но Борьке казалось, что жизнь остановилась навсегда.

– Ты понимаешь, что я сбегу от тебя через месяц, если мы поженимся?! Ну, подумай сам, что это будет за жизнь? Да, мы любим друг друга, но я не хочу рая в шалаше! Я хочу жить нормально – в собственном доме с садом, и чтобы мои дети росли в нормальном мире. Ты понимаешь? Ты никогда не сможешь мне этого дать, Борька! Да я и не хочу ничего ждать. Этот человек на 10 лет старше тебя, он взрослый мужчина, умный и добрый. Я выйду за него замуж, и он будет отцом моих детей. Прости меня, я уже все решила: после окончания школы я уеду в Германию.

Борис плохо помнил, как он дожил до весны. Надеяться было не на что, но он по-прежнему искал встреч с Мариной, хотя та откровенно избегала его. Иногда он приезжал на ипподром, чтобы издалека, с трибуны посмотреть, как она гарцует на лошади (к тому времени она уже ловко держалась в седле). Часто толкался за кулисами театра, надеялся увидеть ее во время репетиций – занятия танцами Марина не бросала, просто так, чтобы не терять форму. На одном из таких занятий девушку увидел Лотяну, который тогда искал актрису для фильма «Мой ласковый и нежный зверь». Он предложил ей сниматься, но Марина, к всеобщему удивлению, отказалась, она не собиралась отклоняться от выбранного пути, к тому же отец ее был категорически против, он всеми силами стремился вытеснить дочь из богемной среды. Что мог в такой ситуации сделать первокурсник?

В июне она вышла замуж. Борька на свадьбу не пошел, и больше Марину не видел. Он страшно тосковал первое время. Заходил в театр, и, стараясь не попадаться на глаза отцу Марины, сразу скрывался в гримерке Василия Николаевича, ее крестного. Марина познакомила их в ту первую счастливую зиму, и, в отличие от ее родителей, с «дядькой» Борис нашел общий язык. Хотя мудрый старый цыган тоже не принимал всерьез отношений молодых людей, к Борьке он привязался, а после отъезда Марины ему частенько удавалось держать «на плаву» готового погрузиться в депрессию парня разговорами «за жизнь», которые они часами вели в опустевшем после спектакля театре. Переезд в Германию своей крестницы дядя Вася не одобрял, в прочность брака с немцем не верил: «Цыганская кровь! И половины достаточно, чтобы немецкий орднунг вдребезги разнести!».

Потом Борька с каким-то остервенением взялся за учебу, от которой теперь его ничего не отвлекало: девушки его не занимали, теннис слишком напоминал о Марине. Тут отец купил новую машину, и то ли он счел, что Борис уже достаточно взрослый, то ли «Жигули» казались ему более подходящими для сына, чем солидная «Волга», то ли он просто хотел чем-нибудь занять его, но он разрешил Борьке пользоваться машиной. И Борька «запал». Он выучил автомобиль наизусть, скоро мог уже сам разобрать и собрать двигатель, и звук работающего мотора заглушил, наконец, отчаянный цыганский романс.

После четвертого курса, на практике, Борис познакомился с Анной. Ее любви и черных кудрявых волос оказалось достаточно, чтобы после окончания института Борька сделал ей предложение. Они поженились. Борис ничего особенного не ожидал и ничем не был разочарован. Через год родилась Юлька. Бабушки и дедушки дружно скинулись и купили им квартиру в новом тогда районе Строгино. Борис работал, Анька сидела с дочкой, родители подкидывали денег, так что, если бы не бессонные ночи, можно было бы особенно не напрягаться. Лето жена с дочкой проводили на даче, в Малаховке, там же в это время жила и Лялька со своей старшенькой. Но, несмотря на такую компанию, Анна всегда рвалась в Москву – на даче она не чувствовала себя хозяйкой, да и разлука с мужем ее тяготила, но другого выхода не было: ребенок должен расти на траве, а не в каменных джунглях.

Зато Борис был свободен – машину была в полном его распоряжении, чтобы можно было ездить на дачу. Квартира тоже. Но как-то так получалось, что все летние романы, если они и случались, были коротки, как летние ночи, и проходили бесследно. Борьку действительно увлекла работа, возможность делать какие-то реальные вещи – программы, которые использовались в нефтяной разведке. Тогда все только начиналось, еще не было рынка программных продуктов, и каждый крепкий программист мечтал о лаврах Билла Гейтса. Борис не замечал течения времени, как не замечал череды похорон вождей, которыми была отмечена смена эпох. Но вот систему, в разработке которой он принимал самое непосредственное участие, стали продавать за рубеж, и он впервые поехал в командировку на Запад.

Пусть это была только Чехословакия, но все-таки это было окно в другой мир. И тогда он начал понимать Марину. Нет, он не простил, ничего не забыл, но теперь ему легче было представить, какой виделась жизнь в России семнадцатилетней девчонке, вернувшейся из западной Германии. Борька как бы побывал в ее доме в отсутствие хозяйки, посмотрел, как она живет… И снова затосковал. Анна почувствовала неладное, и при первой же возможности родила ему Митьку. Все. Брак был скреплен навсегда. Но и Марина осталась…

Да, она оказалась права, сопливая девчонка. Вокруг Бориса полно людей, которые смогли обеспечить своим семьям ту жизнь, которую Марина считала нормальной. А он не сумел этого сделать. За все надо платить. Получается, за то, что не крал, тоже? Ну ладно он, а дети и жена? Впрочем, Анна никогда ничего от него не требовала, кроме любви. Выходит, обе они хотели невозможного…

Она долго сидела, не шевелясь. Потом достала из кармана джинсов мобильный телефон, и набрала номер мужа. Но Сергей не отвечал, хотя Инка прождала достаточно долго.

…Они познакомились в Измайлове, на художественной ярмарке, которую тогда все почему-то называли вернисажем. Инка искала подарок сестре ко дню рождения – хозяйственная Анька хотела что-нибудь из посуды, но ничего подходящего не попадалось. И в результате бесплодных поисков Инка оказалась среди картин. Забыв про посуду, она разглядывала выставленные на продажу полотна – в основном это была откровенная халтура, рассчитанная на иностранцев: березы, купола, соцарт и ню. Но были и очень интересные работы. Инка остановилась напротив небольшого портрета обнаженной женщины. Конечно, это была тоже конъюнктурная вещь, ведь нагота – один из элементов свободы. Но было в манере художника что-то хорошо знакомое: казалось бы, далекий от реальности женский образ вызывал, тем не менее, совершенно недвусмысленные чувства.

«Нравится?» – Инка подняла глаза. Перед ней стоял парень лет двадцати пяти, не очень высокий, темноволосый, узколицый. Чисто выбрит и коротко пострижен, что выгодно отличало его от других «творцов», в светло-голубых вытертых до белизны джинсах и черном свитере. Его серые глаза смотрели дружелюбно и заинтересованно, а голос… Голос обещал ей все. Инка сдалась сразу, со всеми своими кораблями, без всяких попыток к сопротивлению превосходящим силам противника.

– Да. Она похожа…

– На работу Модильяни?

И до сих пор бывало часто, что один из них точно продолжал недосказанную фразу другого. Во всем, что касалось живописи, литературы и даже политики (что было актуально по тем временам) они понимали друг друга с полуслова, с полувзгдяда – тогда казалось, что все остальное будет с полувздоха…