5) внутренние склонения – тексты, основанные на приеме, при котором слова различаются только одним звуком, пример: «небо ясно – не боязно»;

Такая пара называется «логогрифма», и Авалиани, возможно, стал первым, кто начал писать стихи, состоящие из этих пар:

Этот пример приводит Данила Давыдов в своем послесловии к лучшей и, к сожалению, последней прижизненной книге Дмитрия Авалиани «Лазурные кувшины» (СПб, 2000). В этом послесловии говорится об отсутствии «четкой грани между экспериментальными и как-бы-просто стихами». Однако в оценке творчества Дмитрия Авалиани реально пойти гораздо дальше.

Если не думать о литературном экспериментаторстве (а у Авалиани есть еще «монопалиндромы», «циклодромы» и так далее, а требуемый поворот нарисованного текста может быть не только на 180°), а просто читать вышеприведенное стихотворение, оно вряд ли покажется выпадающим – по крайней мере, на сегодняшний день – из русла традиционных. Хорошо написанное, светлое, приносящее радость НОРМАЛЬНОЕ стихотворение. И здесь напрашивается серьезный вывод.

После почти векового взаимодействия авангарда и традиции в русской поэзии установился традиционный стих, в котором – у абсолютного большинства авторов – в той или иной степени, но обязательно присутствуют элементы авангардной эстетики. Как сказал бы Сергей Бирюков, работают технологии авангарда, то есть накопленный опыт множества экспериментаторов со словом. Дмитрий Авалиани выделяется среди них тем, что в его неоавангардных текстах присутствует полнота художественного высказывания, сродни той, которая присуща шедеврам традиционной поэзии, способная удовлетворить самого строгого ревнителя традиционности. Его отличие от тех экспериментаторов, к которым относится и такой мастер как «великий Генрих» – Сапгир – и которые при всей позитивной направленности своего творчества, как правило, жестко пробуют язык и слово на прочность и выживаемость и идут к авангарду (точнее, к поставангарду) путем разрушения традиционности, используя затем этот опыт для ее обновления, состоит в том, что Авалиани творит обновленную традиционность путем преобразования авангарда, он в буквальном смысле обожествляет слово и обращается с ним уважительно-почтительно. В самопредисловии к «Лазурным кувшинам» поэт пишет, что для него «в утверждении: «В начале было Слово, и Слово было Бог» – нет натяжки». Здесь же он соглашается с Гераклитом в том, что «слово и мысль – одно», и это не отвлеченные рассуждения, а выражение сути своего творчества, поскольку оно – напряженный труд, посвященный поиску Бога-Слова-Мысли.

Этот Бог могуч, светел, милосерд и способен к бесконечной вариативности в игре, заключающейся в проявлении себя в разных пластах реальности. Генрих Сапгир так описывает свое впечатление о Дмитрии Авалиани 90-х:

«Из каких лесов и берлог пришел ко мне в квартиру этот совершенно лесной, неизвестного дремучего племени человек? Пришел и стал разворачивать, показывать мне нарисованные им стихи – сначала с одной стороны, а потом вверх ногами. И «вверх ногами» слова тоже читались! Конечно, совсем по-другому, но так, что складывалось цельное стихотворение. Например, на обложке подаренной мне книжки стихов поэт Дмитрий Авалиани начертал: САПГИРУ, но, если прочесть с другой стороны, неожиданным образом получается ПИТИЕ. Не верите, сами можете убедиться. А в книжице не только визуальная поэзия, так называемые листовертни, там и палиндромы, и анаграммы, и просто стихи. Несмотря на солидный стаж, печататься поэт Дмитрий Авалиани начал совсем недавно. Да и трудно его печатать, – уж больно изысканны формы его стихов» («САМИЗДАТ ВЕКА», Минск-М., 1997)

При чтении этих «изысканных форм» возникает величественная картина океана бытия, единого в своих проявлениях, в ходе которых, казалось бы, все превращается во все, – и одновременно возникает четкое ощущение присутствия в этом океане некой незыблемой и весьма действенной нравственной вертикали, чем мало кто может похвалиться в истории поэзии ХХ века. Она явно проявляется в «формалистических» текстах и легко прочитывается в традиционных… В этом смысле книга «Лазурные кувшины» очень показательна. Вот пример листовертней-перевертышей из этой книги: «солнце – врата», «Бог везде – здесь Бог», «человек – радостен», «Каин – Авель», «К сердцу в цвету к гробу бреду – время», «открыто – секретно» и так далее. В традиционных текстах книги прочитывается мировозрение, близкое раннему христианству, еще помнящему свой выход из эллинистической культуры и еще близкому к рождеству Христа, – с позиций знания истории прошедших веков и нынешнего положения вещей:

Татьяна Михайловская в своей статье «Рай есть поэзия» (ж. «Арион» № 2 2005) пишет, что для понимания творчества Авалиани важно, что «это был поэт внутреннего потаенного религиозного чувства. … поэт, чьи отношения с Богом выстраивались по вертикали, но по прямой и без посредников», и по отношению «к Нему он остро осознавал свое отступничество-несовершенство». Характерно, что стихи Авалиани изобилуют образами, относящимися к открывающемуся и расширяющемуся зрению и вИдению, начиная со «зрачков» – на всех уровнях, что позволяет улавливать проявления божественной энергии (название «Лазурные кувшины» говорит само за себя).

Чередование в книге традиционных стихов и неоавангардных дает наглядное представление о том, что у этого автора экспериментаторские и традиционные формы как бы идут навстречу друг другу, представляя собой единое поле действия. Нео авангардными методами поэт выражает то, что обычно выражалось традиционными: вечные истины в их многозначности и перетекании смыслов, в полноте художественного высказывания, которая только усиливается от использования для этого авангардных приемов, что особенно заметно там, где зрительные образы создаются начертанием букв. Во всех «экспериментальных» жанрах у Авалиани полнота высказывания усиливается от увеличения элемента игры, подтверждая мысль Йохана Хейзинги, что «человек играющий выражает такую же существенную функцию, как человек созидающий» («Homo Ludens». М., 1992). Однако полнота «честности» игры, на которой настаивал Хейзинга, в данном случае достигается, видимо, в ходе взаимодействия экспериментаторских и традиционных стихов.

«Традиционные» стихи Авалиани менее игровые, но и здесь сказывается его отношение к каждому отдельному слову, как к слову-мысли. Авалиани демонстрирует то новое качество взаимодействия языка и сознания, которое стало возможным к 90-м годам ХХ века – после слияния воедино эстетического и этического опыта традиционной, авангардной и поставангардной традиций, что и проявилось в феномене «поколения 90-х». К авторам этого поколения, несмотря на дату рождения (состояние сознания, как известно, не всегда определяется возрастом), относится Дмитрий Авалиани, и совершенно правомерно, что он значимо возник в литературном пространстве именно в это время.

Авторы «поколения 90-х», «постконцептуалисты», внутри процесса слияния разрозненных (в силу внелитературных причин) составляющих русской культуры ХХ века, при одновременном отсутствии какого-либо более-менее превалирующего мировоззрения, на свой страх и риск начали строить картины мира, позиционируя в нем свое «я», являя новый виток романтизма – уже в условиях постмодерна. В данном случае за базовую черту романтизма принимается то, что Г.А. Гуковский: определил как порождение личностью «объективного мира» и «заключение его в самом себе» («Пушкин и русские романтики», М., 1965), а Фридрих Шлегель – как творение «новой мифологии… из сокровеннейших глубин духа» при наличии «своего центра в себе самом» («Идеи», «Разговор о поэзии» – «Эстетика. Философия. Критика» в 2-х тт., М., «Искусство», 1983). При этом романтиков характеризуют такие черты как неприятие реалий обыденности, борьба с навязываемыми нравственными координатами и стремление найти глубинный смысл жизни путем прорыва по ту сторону явлений и постижения невыразимых сущностей, а также – взгляд на художника как носителя некоей истины, выходящей далеко за рамки искусства.