Зятья давно знали, сколько было снято с нежной жены, и гордыми были, что без украшений усмотрели их женскую красоту. А клад не женщина, он с годами привлекательностью хорошеет. Старик алтыны в переходное время наработал, Весь край в новую историю входил, он же осваивал накатывающееся перемены, предусмотрительно от колхоза устранился.
Куда он мог их спрятать... - думал каждый. Стас же извлекал понимание бумажных денег, что копил, - фальшивыми по времени могут оказаться бумажки, вслух для всех сказал: - Да..., износился старик, всего второй день из всей долгой жизни без работы лежит. Неожиданно упал, и самое страшное онемел сразу.
Он с незаметною медлительностью отступил от круга горюющих людей, стал искать место, откуда начал удаляться старик, прежде чем упасть в беспамятство. Стал рассматривать потаённые места сарая, хлева, кладовки, - внимательно оглядывал места, что для укрытия бы сгодилось. Сам свою внутреннюю сокровенность тоже искал. Заглянул под верстак, в чулане мучной ящик перерыл, отруби щупал, знал, что затянувшаяся тайна не лежит на поверхности ожиданий. Тяжесть бочки с прошлогодним вином ощутил. Сколько властей поменялось ни одна, не в силе вино упразднить. Зуд желания угадать заветное место, свербел нестерпимо. Он скрипнул чопом, наточил кружку с искрами новыми. У старика бочка, - всегда запах айвы содержит...
Стас уловил, что за ним следят, нестерпимую горечь изобразил, подумал: если кто, что-то подозревает, пусть соображения ненужные спрячет.
- Я расцениваю такие порывы, как замечания неуёмному коварству.
Негодование ещё больше терзало его стремление разгадать давний стон тестя, не высчитанную арифметику пощупать. Так долго ожидаемое время, вдруг остановилось заодно с неподвижностью старика, тихая осень нервною сделалась; неопределимы стоны умирающего, вдруг место заветного томления ненайденным останется, дно колодца одним песком и глиной устлано будет.
Стас заспешил в кухоньку вернуться, к месту печали пробрался. Наклонился над сухим телом, ...не слышно: содержится ли ещё дыхание. Сурово на всех зять смотрит: - не так жизнь скрытую надо провожать.
- Дед, отец - взмолился он - не разочаровывай нас, покидая этот мир, скажи: где спрятал то, что тебе уже не пригодится.
Старик утянул веки под лоб, приоткрыл рот...
- Дед, дед! - Закричал Стас, растопыренными ладонями надавил на груди умирающему, душу удерживал, не давал смерти выползать.
Старшая дочь зажгла свечу, и поднесла к отцу, хотела вложить ему меж пальцами.
- Зачем ты преждевременно делаешь то, чему не пришло время. Сказано, когда я здесь, все должны удаляться, разве не понимаете, что мне одному положено заветное знать, принять наследие до того как скончается старик, я один среди всех достоин услышать неизбежную исповедь его души. Выходите, выходите, оставьте умирающего с пресвитером. Таково его веление.
Замолкшее дыхание, участило секунды в громких часах, они мешали слушать уверенное ожидание. Зять снова трогал пальцами рёбра, тряс сухое тело: - Скажи, дед скажи, наконец, куда спрятал то, что сорок лет грело тебя, где красота моей жены, ты временно её приданного лишил! Зачем нашим годам - упрямство твоё проклинать... Дед! Я не позволю тебе умереть, пока не узнаю место клада!
Из-за приоткрытой двери родственники ревниво поглядывали на единолично умирающий характер, и на выразительное желание торговца выведать ожидаемое всеми наследство; прислушивались к затихающему уставшему шёпоту его мольбы.
У старших дочерей, давнее упрямство отца, цедит жалость за душу его вымученную, и желание своё обрести. В открытое негодование разрастается: как не глянут глаза, дрожат ненасытные руки торговца, не может душа упокоение найти.
Три дня ненасытный мучает бедного, не даёт ему умереть.
- Пусть отец, кому хочет тому откроется, может меня только видит, - говорит старшая, матери, сжимает грустным объятием старую. - Воля бога - сильнее земной жадности.
- Гоним жадину с ложе отца! - крикнула она.
Старик напряг увядшие узлы, глазницы выровнялись в потолок, сухая рука едва приподнялась: - Тамм...м, - еле произнес он, и пропал присутствием, ...освободился.
Зять выскочил, растолкал женщин, побежал, на чердак пошёл забираться. Все мужчины за ним устремились. Потолки в комнатах большого дома загремели, стуки сыпались сверху заодно с побелкою. Долгий шум, и мужчины разочарованно с чердака спускались, всю рухлядь перерыли. По закоулкам старого дома принялись искать. Женщины за мужьями следовали, подсказки уму сочиняли.
Никто не находит снаряд. Нет клада. Обиженные все возвращаются в пустоту стариковскую, шумно входят к одру непокорного человека. Толпятся, толкают друг - друга, вместиться не могут, ...и плакать тоже пытаются.
В маленькой коморке старика маленькое окошко со сбитым подоконником стоит, лучик солнца всё ещё пытается пробиться сквозь излом. Саман в стене расковырянный, беленая, с сушенным конским навозом замазка изнутри выцарапана, на полу возле брошенной трухлявой доски, куски сырца валяются...
