Едой всего дня для семьи определил только ужин из просяной бузы, и кукурузную мамалыгу. Человек рачительный, - один имел основание знать жизнь времени.

  Когда бездельники от власти подъехали его раскулачивать, встрепенулись от увиденного. Измученные в тесноте жилья люди, в изорванной конопляной одежде, заедаемые блохами, исхудавшие состоянием тел и восприятием обезумевшего мира - теребили оборную шерсть и выискивали в волосах наступившую беду.

  Уполномоченная комиссия, переворотила все сундуки, и везде увидела одну беспредельную бедность. Указания сверху, остаются совершенно безличными, когда не имеют предписываемого соответствия. Старший, засомневался в наличие необходимых величин показывающих нужные данные для социально вырожденной семьи, не знал, как поступить, и всего только отменил отправку не определившегося класса в вечную мерзлоту земли.

  Старый Лозаров один знал, сколько необычных понятий и рассуждений пришлось ему вложить в становление жизни, что бы отстоять право быть на тысячелетней родине. Ему пришлось усваивать новое терпение, в котором бездельная бедность несла преимущество перед деятельным трудом.

  Черви тёплой родины подождут, какая тут спешка, - время необходимой задумки поглотит прошлые преимущества.

  Ну, и устали же все от нововведений оглупевших, а они родятся без конца устали.

  За низким овальным столом, ощущая непривычное смещение в отношениях возможностей, Христиан положил ложку на твёрдую акациевую доску и сказал: - Я больше не имею того влияния что прежде на мне держалось, одновременная работа для всех селян сразу - толковой не будет. Только одичавшие собаки, довольными рычат, когда копыта павшей лошади грызут. Мои годы поглощены осевшим пеплом, когда малым начинал своё бывание, для меня мир великим был, а теперь он одна пепельная яма. Я и на ней уцелею, мои глаза не покраснеют от трахомы души, но гурт..., - он водил кривым негодующим пальцем, понукал наступившее построение, - колхоз никогда.

   Таков его мир!

  - Вы все идите на кормление в коммуну, и не вспоминайте тот день, когда нищими стали, выпроваживаю вас с грустью, не тревожьте мою тень, за то, что приподнял вас в глазах гайдамаков. Когда усядется пыль негодования, время вернёт вас в прежнюю седину. Сила, умеющая забирать без напасти переживания, увянет от бессодержательности своих носителей. Они одно, а я сам в себе своё определение имею. Мне не нужны чужие тропы, нет нужды превосходно относиться к руководителям украденного труда. Превосходящих мздоимцев не бывает.

  Своё добровольное принижение он опускал как пустое ведро в воду колодца, с учащённым сердцебиением топил жёсткость былого влияния.

  Дальше он понёс свою жизнь такой, какую вынес из прошлых неудач. Во всяком малом бездействий обнаруживал угрозу жизни. Его личные усилия были постоянно несущимся явлением, он содержал облик постоянно работящего человека. Уставшее, от выцедившейся силы за долгие годы мышечного труда его тело, ссутулилось и высохло. Он тратил на себя - мелочь, и всегда находил - слишком многим; донашивал одежду старого покроя обветренную пылью солнца, летом его блёклая косоворотка белела солёными кольцами от высохшего пота.

  Незаметная жена всегда следовала за мужем, такова гудящая традиция крестьянского оборота жизни в утверждённом порядке первичного соединения. Они запрягались в дышло легко слаженной повозки с большими колёсами от конной жатки, мяли землю, словно у них никогда не было своих лошадей.

  Возили с карьера оранжевую глину для обновления стен старой мазанки, доставляли пресную питьевую воду в кадках из Учительского колодца. Нагружали тележку травой выкошенной в забытых неугодиях - сушили на зиму овцам, чтобы успеть до наступления окончательного коммунизма, засолить твёрдую брынзу. Старики тянули годы без нужды в помощниках, их маленький сад и огород, орошаемый жёсткой водою колодца, - с умением плодил достаточный урожай.

  Невестки и дочери приходили в гости, что бы уйти с обязательной ношей. Старуха наполняла фартук гостинцами для внуков: орехами, сушенками, кренделями... - не наполнялись сердца молодых женщин, они у матери выведывали, не думает ли отец вернуть, снятые в девичестве украшения, что бы могли показать обещанное внукам. Хотели знать: когда вернёт заработанное.

  Старуха глазами затаённо водила по сторонам... и вверх уносила неведомое. Показывала на того, кто знает - когда.

  Старик тут имел обычную привычку, разумением вещей, память глубоко прятать, а воспитанные с детства широкой, тяжёлой ладонью взрослые дети не раз собирались назревшее отцу высказать, ...и каждый раз у них в горле айва тёрпкая застревала, - не смели требовательный голос упорядочить. Мать тут всегда повторяла: не хочет старый в упор сущность назревшую понимать, ничего не говорит, тем же кривым пальцем предстоящее обозначает, и в непонятную высоту мысли свои уводит.

  Одна младшая дочь ничего не спрашивает, и муж её - продавец магазина продуктовых товаров Стас, интересовался у тёщи, и тестя: какая им помощь нужна?

   - Никакой! - отвечал старый Христиан, мрачнел состоянием, глаза сморщенные выразительно тускнели.

  Стас шептал жене: - Старый никому не отдаёт накопления, потому что тебе по праву младшей в семье оставить хочет. Не склонен при жизни упрёки содержать. Он один знает, как должно быть, верою живёт, знает: всё стоящим приобретал, не тот товарооборот, что бы лжи отдаваться. Все уже привыкли жить без дорогих прикрас, одни мы с тобой дорогая, украсим нашу жизнь после жизни старика.