В ходе расследования специалисты из бригады спасателей рассказали о течениях и тех местах, где его тело могло выбросить на берег – с утопленниками так обычно и происходило. Одно дело, когда трагедия случается на море – там никто не удивится, если тело исчезнет, но когда речь идёт о реке, его, как правило, находят. Почему инспектору Стивенсону дело и поручили. Версия о похищении была почти полностью отвергнута, лишь когда обнаружили куртку Эйдена. Произошло наводнение, в его разгар Эйден куда-то ушёл – по всей видимости, к реке. Вскоре после его исчезновения из воды вытащили его куртку – всё, о чём ещё говорить? Есть логика, не правда ли?

Вот только куда подевалась вся логика теперь, когда мой ребёнок сидел передо мной на больничной койке, и на лице у него было то же выражение, что бывает у детей, которых вытащили из разрушенного землетрясением здания или эвакуировали из страны, раздираемой войной… Именно поэтому я знала, что кошмары почти наверняка вернутся ко мне, да и об их содержании прекрасно догадывалась.

Мы с Джейком последовали за доктором Шаффером и инспектором Стивенсоном в небольшой кабинет. Доктор Шаффер сел за стол, предложил мне стул, а Стивенсон закрыл за нами дверь. Больничный запах антисептика просочился даже сюда, и закрытое оконце позади стола отсекало нас от внешнего мира, держа в этой нездоровой атмосфере, от которой уже начинала кружиться голова. Я уже было разинула рот, чтобы попросить доктора Шаффера открыть окно и впустить в помещение немного свежего воздуха, но передумала: нечего дурью маяться, пора вернуться к делу.

Стивенсон подошёл к столу и остался стоять, а Джейк занял стул слева от меня, барабаня пальцами по серой шерсти штанины. Я вдруг почувствовала себя рядом с ними всеми такой маленькой, несмотря на вздутый живот: вот она я, беременная женщина, а вокруг одни мужики. Горстка женского естества, брошенного в комнату, полную тестостерона. Несмотря на такое положение, я что есть мочи старалась не потерять самообладания, боясь расклеиться прямо перед ними. Я была практически уверена, что даже если бы так и случилось, меня бы никто не осудил, просто это было бы лишней тратой времени, а мне нужна была вся информация о моём сыне, которой они владеют.

Доктор Шаффер отпихнул от себя папку, лежащую на столе, затем притянул её обратно к себе и откашлялся. Он склонил голову, вперив взгляд в папку и не поднимая на меня глаз. Он выглядел высоким, даже сидя у себя в кресле. По его склонённой голове можно было изучать процесс истончения волос, мягких и уже седеющих, которые обрамляли голую, слегка отсвечивающую розовую макушку.

– Случай весьма сложный, – начал доктор Шаффер. – И разобраться в нём, не поговорив с Эйденом, очень трудно.

– Просто расскажите мне всё, что знаете, и о чём, по-вашему, это говорит, – сказала я, повернулась к Стивенсону и добавила: – Только пожалуйста, не скрывайте ничего.

Доктор наконец поднял голову, и я поняла, что, как и подобает профессионалу, он полностью взял свои эмоции под контроль. Он положил руки на папку и сцепил пальцы.

– Эйден слишком мал для своего возраста, что наводит на мысль о недоедании. Когда его нашли, он очень медленно шёл по дороге, прихрамывал и тяжело дышал. При ходьбе он немного подгибает ноги – вероятно, так ему удобнее справляться с хромотой. Во время осмотра мы обнаружили, что у него недоразвиты икроножные и бедренные мышцы, а также есть признаки давних повреждений голеностопных суставов, но чтобы определить серьёзность этих повреждений, нам необходимо провести дополнительный осмотр и сделать анализы. На данный момент все травмы зажили.

– Зубы у Эйдена довольно неровные. Я в этой области не специалист, но полагаю, что о них не особенно заботились, хотя у него, возможно, и была зубная щётка. Кожа имеет очень бледный оттенок, а глаза чрезвычайно чувствительны к яркому свету.

В этот момент шум крови у меня в жилах и стук сердца окончательно заглушили звук голоса доктора, и я испугалась, что потеряю сознание, прямо сидя на этом стуле. Я сделала глубокий вдох, погладила живот и приказала себе оставаться в сознании. Проблема была в том, что я уже догадалась, о чём он собирался рассказать дальше, и не хотела этого слышать. Хотелось встать на свои дрожащие ноги с опухшими лодыжками и побежать настолько быстро, насколько позволял мой восьмой месяц. Мне захотелось побыстрее убраться отсюда прочь – в том числе прочь от Эйдена, как бы странно это ни звучало, – и никогда больше даже не думать об этом. Но я не могла. Я родила Эйдена. Он существовал. И он был здесь, рядом. Где-то в глубине души он хранил историю, которую его мать должна была услышать и понять.

– Эмма, – тихо сказал Джейк, сжав мою руку. – С тобой всё в порядке, любимая?

– Может, сделаем перерыв? – предложил Стивенсон.

– Продолжайте. – Я покачала головой. – Я в норме. Расскажите мне всё, что знаете.

На это доктор Шаффер улыбнулся той улыбкой, каковой исполненные гордости родители одаривают на спортивных мероприятиях своих взволнованных чад, но затем опустил взгляд на свою папку и глубоко вздохнул. Худшее было впереди.

– Мы нашли у Эйдена признаки повреждения дёсен, а на теле присутствуют следы рваных ран, свидетельствующих о сексуальном насилии.

Я перегнулась вперёд и вытошнила небольшим количеством прозрачной субстанции прямо на пол кабинета. Джейк убрал мне волосы со лба и помог снова сесть ровно, а инспектор Стивенсон быстро вытер лужицу своим носовым платком, который потом выбросил в мусорную корзину.

– Не беспокойтесь! – сказал доктор Шаффер. – Мне всё равно нужна новая корзина! – Он принуждённо улыбнулся.

– Простите ради бога! – сказала я.

– Да всё нормально!

– Я отдам это медсестре, – сказал Стивенсон. – И схожу за водой. Кажется, нам всем не помешают несколько глотков.

Я слабо улыбнулась и мысленно поблагодарила его за эту небольшую инсценировку, будто вода нужна нам всем. Будто я была не единственной в кабинете, кто оказался неспособным контролировать свою физиологию.

Я так и знала. К этому дело и шло. Маленьких мальчиков без причины не похищают. Вскоре после наводнения, когда стало ясно, что поиски тела Эйдена закончились безрезультатно, я передумала обо всех возможных версиях исчезновения ребёнка – от падения в глубокий колодец до продажи в сексуальное рабство. Я всё это пропустила через себя. Я представляла себе усатых мужиков, ведущих моего сыночка за руку в какие-то мрачные казематы, где другие мужики, толстые и плотоядные, с похотливыми улыбками на лицах отсчитывали им купюры. Я рисовала себе самые жуткие картины, пока мне не стало противно и мерзко даже думать об этом. Но теперь никакой водой эти картины из памяти не смоешь.

И вот мои наихудшие опасения подтвердились. Я откинулась на спинку стула и закрыла глаза.

– Постарайся успокоиться, дорогая, – проворковал Джейк. – Думай о ребёнке. Такие стрессы ему явно не на пользу.

А я и думала о ребёнке – о том, который сидел в больничной палате и смотрел мультики, и всё моё тело ныло от беспомощности. Что сейчас ни делай, прошлого не воротишь. Я никогда не смогу вернуться в тот день и не пустить его в школу. Никогда. Я едва могла дышать.

– Вот, держите. – Инспектор Стивенсон вручил всем присутствующим по бутылке с водой, причём на моей бутылке крышка была откручена. И когда я протянула руку, чтобы взять бутылку, я поняла, почему: руки у меня тряслись так сильно, что некоторое количество воды расплескалось по одежде. Я обхватила пластиковую бутылку обеими руками и осторожно поднесла к губам. Это оказалось очень кстати: от прохладной жидкости, полившейся по горлу, я почувствовала себя лучше. Стивенсон открыл окно позади стола, и по моему покрывшемуся испариной лбу прокатился свежий ветерок.

– Спасибо, – сказала я и постаралась с максимальным удобством устроиться на стуле, готовясь выслушать от доктора Шаффера оставшуюся порцию новостей.

Но первым нарушил тишину Джейк:

– Вы уверены? – Услышать его голос в этот момент было неожиданно, ведь помимо вопросов о том, всё ли у меня в порядке, он с самого начала нашего визита в больницу вёл себя очень тихо. – В том смысле, что… то, что вы говорите…