Нет, ту часть старых корпусов, которая на нашей территории, отреставрировали, и там живёт персонал. Два ярко раскрашенных домика, куда надо лезть через дыру в заборе (или обходить весь лагерь по широкой дуге, чтобы выйти через проходную), а дальше – руины. Мы мелкими туда лазили: интересно же. Хурма с Петровичем нас вылавливали, но мы бегали быстрее и лучше прятались.

…А сейчас дети почти перестали туда лазить: интересы другие. Только старшие любят это место за уединённость: никто не найдёт, не погонит в столовку, не пристанет с нотациями…

Все одиннадцать групп собрались на Линейке. Малыши культурно выстроились в линии на своих местах, те, что постарше, ходили волнами. Мои построились кое-как на изрисованной плитке. Семыкина наконец-то догнала Толстого, отобрала вышивку. Коля постучал в очередной раз по Булкиной каске, получил этой каской под Ленкино шиканье (она пересчитывала детей, а эти четверо носились вокруг неё и сбивали). Профессор засунул свой мяч в штаны Влада сзади, а я с удивлением подумала, что «старшие» – это теперь мои.

– Четверых не хватает. Лёлика с бандой… И Сашки!

Сквозь толпу продирался Петрович со своим матюгальником:

– Просьба соблюдать спокойствие и порядок, всем построиться! Тридцать минут собирались! Формально вы все мертвы…

– А вот и рептилоид пришёл. Нам хана! – Толстый картинно вздохнул.

Ленка даже не заметила. Она, как я, пыталась высмотреть наших:

– Отсиживаются где-нибудь. Найду – всыплю.

– Эти-то да, – говорю. – А вот на Сашку это не похоже.

– Они в старые корпуса пошли ещё с утра. – Профессор отбивался от тумаков Влада.

– Кто?

– Сначала Сашка, а за ней Лёлик с бандой.

Опа! Лёлик с бандой привязались к Сашке давно, судя по всему ещё в школе. Нет, она мне не жаловалась, и Ленке с Хурмой тоже, но булинг в мешке не утаишь. Да и Лёлик не из тех, кто считает нужным скрывать свои делишки. Доставать Сашку в открытую они при мне всё-таки стеснялись, и всё равно… Эти все разговорчики, взгляды, словечки, за которые в моём детстве били по губам… В общем, уже через пять минут после того, как моя группа заселилась в лагерь, было ясно, кого Лёлик и дружки выбрали жертвой в этом году. С начала смены я сто раз пыталась вызвать Сашку на разговор, но так ничего и не добилась. А на душе было неспокойно. Это в первом классе Лёлик с друзьями ограничивались лягушкой, подкинутой в постель, а семнадцатилетние лбы втроём против девочки…

Петрович прохаживался вдоль рядов и вещал в свой матюгальник:

– Мы живём в нелёгкое время, когда очень важно уметь себя вести в чрезвычайных ситуациях. Ни пожар, ни взрыв никому не дают второго шанса…

И тут раздался крик. Кричали далеко, визгливо на одной ноте, как будто хотят высверлить в ухе дыру. Вся Линейка замолчала разом, словно прислушиваясь, хоть это и не нужно. А крик не умолкал. Он тянулся и тянулся, наверное, минуту или дольше, у меня даже в глазах потемнело. Или не в глазах. Я моргала, а это не проходило, а там все кричали. Где-то у старых корпусов.

Потом звук как выключили. В ушах ещё стоял белый шум, как в старом телефоне. Тучная колонна поваров, стоящих ближе всех к старым корпусам, молча потянулась к забору. Теть Даша по-хозяйски отодвинула железный прут, держащийся на честном слове, и шагнула по ту сторону.

– Всем группам вернуться в свои корпуса, всему персоналу – на рабочие места. – Матюгальник Петровича так рявкнул в этой тишине, что я словно проснулась. – Охрана, ко мне!

Все разом зашептались, забормотали, зашушукались. Теть Даша сконфуженно вернулась в строй. Воспитатели малышей громко талдычили «Ничего страшного» – слишком фальшиво, чтобы поверили даже первоклашки. Я взглянула на Ленку – мол, дети на тебе – и стала потихоньку протискиваться к забору. Не знала об этой дыре, этом лазе – новый, должно быть.

По-хорошему, мне следовало бы дождаться Петровича и младших охранников, но я боялась, что старик меня развернёт в корпус. Ему плевать, что у тебя четверых детей не хватает: у него инструкция. Да пока он этих балбесов ещё соберёт, пройдёт полчаса. А кричали сейчас. Надо бежать, и быстро. Я мысленно поблагодарила Петровича за эту учебную тревогу: у себя в другом конце лагеря я бы просто не услышала крика. Да никто бы не услышал: футболисты тренируются в другое время, а ближе к этой части лагеря никто и не ходит без нужды. Персонал из домиков весь день на работе.

Я потихоньку просочилась сквозь толпу, потихоньку пролезла в дыру (все уходили, Петрович ждал охрану, на меня никто не смотрел). Прут негодующе звякнул – да и остался у меня в руках. Что ж, так даже лучше. В моих руках любое оружие не опаснее палки, но для устрашения сойдёт. Малыши боятся поезда убийц и белой статуи пионерки, а их воспитатели – вполне живых и реальных отморозков.

Я ещё слышала, как за спиной орёт в матюгальник Петрович, собирая всю охрану. Под ногами бежала земля. Дорога шла вниз по склону, и прут перевешивал, тянул вперёд. Остались позади раскрашенные отреставрированные корпуса, впереди – почти пустырь с редкими остатками старого лагеря.

Сейчас тут, конечно, почище, чем было в моём детстве: снесли всё, что могло свалиться, разгребли всё, что можно было разгрести, но фундаменты, ржавые палки питьевых фонтанчиков, скелеты старых статуй никуда не делись…

– Сашка! – я прислушалась. Где-то, непонятно где, как будто играло приглушённое радио. Слов не разобрать, да и мелодию еле улавливаешь. Не узнаёшь, а так. Мне представился хор в бедной старой одежде, поющий что-то о дороге, но слов я не разбирала. В глазах всё ещё было темно, как будто смотрю на пасмурный день сквозь солнечные очки. Тихо. Только это непонятное радио.

– Лёша!

Меня окружали молчаливые фундаменты и остатки питьевых фонтанчиков как придорожные столбы. Рядом с одним белела бывшая голова бывшей белой пионерки. Из шеи торчал кусок арматурины. Чуть впереди ещё на постаменте стояло всё, что осталось от горниста – только голова и горн, всё остальное – арматура. Горнист от этого казался нелепым, как небрежно нарисованный человечек. Нос был отбит, а рот подрисован до ушей красной помадой.

Я споткнулась о какой-то мелкий мусор, ухватилась за бывший фонтанчик и вместе с этим фонтанчиком полетела носом вниз. Нос больно встретился с обломком доски. Фонтанчик шумно приземлился рядом, мазнув чашей мне по уху. Звук получился противный, и, кажется, ухо я расцарапала. Когда же наконец это позорище расчистят?! Здесь же дети рядом! А на пустыре куча мусора, о который можно споткнуться и сломать себе шею.

Классе в третьем, когда я ещё тут отдыхала, у нас ходила легенда о пропавшем здесь мальчике. Так же, как и мы, полез в эти руины, только ночью, на спор, доказать, что ему не слабо. Ходил по пустым корпусам, светил фонариком – и услышал, что кто-то разговаривает в темноте: не двое, не трое, а больше, как будто целый класс болтает между собой на перемене, только без воплей, а, наоборот, приглушённо, как за закрытой дверью. Я бы в другую сторону побежала с воплями, а этот зачем-то подошёл послушать. Нашли мёртвым. Это, конечно, байка, но все эти байки часто имеют вполне реальную основу. Думаю, парень был, и возможно, даже ночью. И неудачно упал, например, переломав себе всё на свете.

Я вскочила и, отряхиваясь на ходу, побежала, заглядывая в длинный фундамент бывшего корпуса:

– Сашка! Лёша!

Вообще-то неглубоко, но если свалишься, переломать ноги хватит. На дне валялась тонна мелкого и крупного мусора: камни, арматура мелькали перед глазами как деревья за окном поезда. В голове ещё играло это приглушённое радио со старой заунывной песней, где слов не разобрать. И на этом фоне стучались дурацкие мысли: может, они вообще сюда не ходили? А кто кричал? Хорошо, если не мои, хорошо, если так. Но лучше я поищу. Прут от забора, который я зачем-то прихватила, по-прежнему перевешивал, тянул вперёд и лупил по ноге. А мне казалось, что это помогает бежать быстрее.

Эти фундаменты, эти бывшие корпуса стояли на территории огромной буквой «П», я миновала один, побежала к следующему… В глазах темно. И ещё эта песенка. Да она мне сниться будет! Откуда она, вот что меня тревожило. Она доносилась словно со всех сторон сразу и немного сверху…В лагере такое не поют. Лёлик такое не слушает, по его музыке я бы его за километр нашла. Как будто где-то на пустыре спрятался целый хор… Спокойно. Всё имеет рациональное объяснение. Хору здесь не спрятаться, а вот какой-нибудь раздолбанный радиоприёмник в этом мусоре мог и затеряться. А что батарейки – может, его недавно потеряли… Господи, есть же корпуса персонала! Скорее всего, там и забыли выключить радио. Всё-таки от страха глупеешь.