...Далёкая бухгалтерия заготконторы вдруг стала похожей на огромный ледяной дворец, Ада Менделеевна сидит на высокой глыбе льда, держит в руках счёты с костяными шкварами, обрывает из золотых струн костный мозг и, бросает в лицо заготовителю. Рядом карликом на коленях у неё сидит склонившийся Карел Лупович, он маленький и от того, не в состоянии никого защитить, только беспомощно сквозь приспущенные очки смотрит валяющегося Иорданова на холодном полу с прощелинами, из которых чадит разлагающаяся каныга.

  Пётр Павлович стоял хмурым как вчерашнее утро, был похож на целую отару овец пригнанных на убой.

   Он не знал что делать. В его мозгах стучали колёсики пустых вагонов, от тряски все мысли уползли в очень холодную реку, что стояла под ним. Воздух был насыщен жёстким мясным паром, серые низкие облака намеривались навсегда спрятать небо. Он стоял неподвижно пока снова не сообразил, что массы, слишком необоснованно быстро, хотят расстаться с бывшим совместным замыслом.

  От безвыходности, он лёг на пороге входной двери управления комбината, подложил под голову папку, и намерился определённо уснуть.

  Костьми лягу, но кости вывезу, - подумал про себя Пётр Павлович.

  Его раз переступили, другой, все удивлёнными поглядывали, и продолжали перешагивать. Юбочки возмущались... Сапоги, и ботинки готовы были затоптать.

  Невразумительное восстание! Лежачая забастовка! Возражения и пересуды поползли по всему мясному комбинату...

  - В чём дело, кто там такой не положено лежит? - поинтересовался сам генеральный директор комбината.

   - А это человек, которому кости не дали, - объяснили генеральному сознательные люди.

  Тот смотрел..., смотрел на занятый порог..., посмотрел на всех сразу, и махнул рукой на Кишинёв.

   - Так отдайте ему уже эти кости!

   ...Пётр Иорданов поднялся, хрустнули усталые кости и помятые мышцы, вытрусил папку и пошёл отправлять вагоны с обработанными, высушенными, плановыми костями уходящего, последнего Союзного года.