Гоша ухватился за куртку Димы, боялся потерять равновесие мотоцикла, пытался спрятать струшенные до конца переживания.

  - Тише, тише - умолял он, - я за тебя беспокоюсь, не думай, от сказанного не уйду.

  Неожиданные живые ветки стеной перегородила дорогу; въехали в колючую чащу, открытая голая кожа ударила исцарапанным зудом. Мотоцикл опять заглох, безглазая темень до конца ужала затихшее пространство. С высоких звёзд неба падала ночная свежесть, отовсюду тянуло росистой зеленью. Живой мир выявлял своё сонное присутствие.

  - Хватит ли нам бензина? - обеспокоенно спросил Гоша, он тяжело переставлял онемевшие от перенапряжения ноги, повторял: - Отдам, придётся отдать...

  Вытянули мотоцикл из заросшей чащобы, чесали зудящие царапины, низко всматривались в вдруг резко свернувшую дорогу, она обозначалась утоптанными колеями в недавно скошенном поле. Поехали по ним...

  Валки скошенной суданки мягкими стелились снизу, и низко стриженая стерня: стрекотала, хлопала, и пела под колёсами.

  Дима равновесие мотоцикла тяжело удерживал: - Не рви куртку, припас, держись за ремень сиденья, не мешай дорогу выискивать, - он громко не удовольствовал, ни знал, правильно ли дорогу держит.

  - Я понял, где мы! - вдруг обрадовано, крикнул Гоша, - правильно гоним, я тебе скажу, скоро село покажется, теперь можешь без сожаления напрягать мотор, у меня ожидаемая радость обнаруживается.

  Ехали ещё долго по сонному времени, и малая скорость тишину раздирала в темноте росистого поля.

  Гоша довольным весь прильнул к мотоциклисту, шептал, осязая придавленными губами убегающие выхлопные струи: - Сегодня она твоя...

  Видно, вино крепко затуманило его тягу к трезвому суждению. Обеспокоенный длинной дорогой, и от долго переживаемой ночи, не знал, как его встретит жена, но без конца повторял застрявшие в сомнениях жизни распутные плутовские мысли.

  Где-то вдали замерцал тусклый свет, силосом и виноградными выжимками запахло.

  - Туда, туда - указал Гоша на жёлтый свет, и на направление, по которому они ехали.

  Колеи петлять начали, разбежались, видно вывозившие суданку трактора разное ферменное направление определяли. Поехали по дороге, прижавшейся к лесистой полосе. Мотор заглатывал сытый кислород, пальчики шатунов орешки щёлкали, вроде сова беспрерывно стрекочет, ручеёк певучий журчит в тихой степи. Закончилась, оборвалась зелень деревьев, и песня мотора пропала, снова гремят прогоревшие глушители, и где то собаки глупо лают. Село уже рядом.

  Гоша потерявший в скрытых полях своё присутствие, радостными воображениями ожил; Дима насуплено молчит, он никогда не был в Пандаклиях. Улица сельская - сплошь грунтовая, иссохшие глиняные груды выдавлены узорами грузовых колёс; единственная лампочка на столбе наклонённом, ярко горит после тёмных полей. Мотоцикл лениво катится, объезжает скученные комки.

  - Ну что правильно мы плывём? - узнавал мотоциклист.

  Гоша всматривался в различие заборов, думал из чего бы свой выгородить, надо всех сразу состоянием превзойти; молчал, потому что уже приехали.

  - В проулок, возле дощатого сплота остановишься - ожил он глазами, когда решил что забор только каменным сделает, - тут моя Радость ждёт.

  Гоша спрыгнул с мотоцикла, уже смотрел на транспорт как на ненужную, надоевшую вещь.

   - Фу...у, - дыр-дыр, дыр-дыр, вот мой двор - сказал гордо он, - видишь, как заметено, она у меня чистюля. Я столько страха ещё никогда в пазухе не носил.

  Гоша отёрпшими ногами направился к уличной калитке. Дима подсёк подножку, наклонил горячий мотоцикл, и тоже пошёл вслед за Гошей. Откуда-то несло только спеченным хлебом, и подбирающееся утро сразу сделалось аппетитным.

  Руки и ноги от тёмного напряжения стали упругими, состояние жил гудело, и глаза болели от нескончаемо слепой езды.

  - Дождусь рассвета - решил Дима, - душистый запах ночного хлеба плавал над селом, нёсся в свои родные поля.

  Гоша достал, открыл накинутый изнутри крючок, отворил калитку, бобик радостно визжал, бросился обнимать хозяйские ноги, на Диму лаял.

  Входная дверь в длинном доме тоже была заперта. Хозяин стал бить кулаком по остеклённому сплетению. Темнота изнутри молчала.

  - Оля! Это я! - крикнул Гоша и засуетился, стал заслушивать все окна дома. Попытался открыть ещё одну входную дверь, нашарил известный ему включатель, зажёг свет под навесом дома, окончательно прогнал надоевшую темень.