Сюда шли пить пиво: сантехники, дворники, садовники, кухработники, кочегары, санитары и санитарки; шли шабашники из "царского села" и ближних дач, шли коротающее время бездельники, мелкие деляги, и всякий другой ни чем не примечательный народ, который просто выпивал и уходил не оставляя осколков впечатления от своего прихода.
Последним из друзей Алика, приходил глотающий шипящие звуки, редкозубый, худой с длинными прилипшими на острой голове, грязными волосами, - Роберт со своей подругою на голову выше его. Они поднимались с нижних дач, где жили в деревянном курене, - у моря, имея на то разрешение самой Валентины Николаевны Самойловой, а кто знает Валентину Николаевну, тот имеет представление, что значит жить на нижних дачах с её разрешения. Он рассказывал, что ожидает корабль из Америки, высланный за ним - его дядькой. Кроме Алика, вокруг Роберта, крутилось ещё два десятка - тоже друзей, которых он намеревался взять с собой на корабле. Из-за долгого ожидания, многие истомились обхаживать законного наследника американского корабля, и если бы не его загадочные встречи с одним представительным чудаком, его бы давно побили. Кроме того он всегда носил с собой залатанную торбу из грубой джутовой ткани, отдающей крысами и собачьей подстилкой. Осаждаемая мухами, муравьями, и всякими жуками торба целый день валялась в утоптанном дёрне у ствола ближнего ясеня. Внутри можно было разглядеть пожелтевшие отпечатанные бланки. Считалось, что там томятся бумаги, приготовленные для плывущего корабля. К вечеру торба наполнялась постоянным самогоном из вечной проулочной точки, что возле "Степного ветра", санаторными сосисками, котлетами, булочками, и другими остатками со стола привередливых отдыхающих. На длинной лямке: свисающая мешковина ударялась об худые ноги хозяина, - он со своей подругой опускался на нижние дачи дежурить высланный корабль.
Эта вонючая торба, зелёные шорты, слипшиеся волосы, и длинношеяя подруга, которая почему то ему одному принадлежит, уже порядком всем надоели; и однажды в середине лета, когда полулитровые банки из-под томата высохли, а торба продолжала нестерпимо тлеть помоями, все обратили внимание на сидевшего под накалённым солнцем у большого валуна Нового человека. Непонятно что он вообще здесь делает, раз не пьёт пиво. Прильнул к историческому камню, меряет стальным взглядом мировой простор, - и всё. Никто не знал: когда, откуда он появился, куда уходил...
Почувствовав иссушающее напряжение толпы Роберт, стал по ступенькам подниматься на верхнюю площадку, он всматривался вдаль моря, выискивая идущему кораблю подходящую гавань, и споткнулся об костыли деда Ивана.
- Что ты раскидываешься своими вёслами, - раздражённо прикрикнул он на калеку, и брезгливо пхнул костыли, заодно и старика задел коленом по лицу.
Дед Иван, грешно скомкал своё провинившееся изуродованное тело, виновато поднял влажные выцветшие глаза, в которых давно вместил свою привычку терпеть отовсюду понукание, и не смел ничего, сказать. Он всегда молчал. Все смотревшие с отчаявшейся надеждой на ждущего Роберта не шелохнулись, тоже молчали. Только Новый человек отльнул от камня, легким подвешенным шагом приблизился к шалопаю, средними пальцами рук подвесил его впалые бока, и через себя закинул за второй ряд деревьев, на саженей пять от площадки. Затем вернулся на своё место.
Корчась и скуля, словно гиена с перебитым хребтом, Роберт совсем отпугнул друзей, они пустые банки - будто полными держали; только одна длинношеяя подруга, не торопясь, приблизилась, и встала над ним в раздумьях, не знала больше длинная: нужна ли она тут.
- Я, наверное, попрошу у него чего-нибудь, - единственно сказал Алик. Он заёрзал по лавке, и переборов редкое сомнение нерешительно направился к Новому человеку.
- Вот думаю, не ошибся ли ты, - Алик подсел возле Нового у камня, - они болото...
Человек, многозначительно и добродушно улыбнулся. Чрезмерные излишки силы: гуляли у него под одеждой.
- Я не делаю ошибок!
Алик оглянулся вокруг, никого по близости не было, и он сказал шёпотом: - Они всегда способны на подлость.
- Меня, чужая подлость не берёт!
Впервые за долгие годы, инвалид второй группы, обнаружил угрюмое бессилие заискивающих слов, и завернул разговор, имея своё прижившиеся понятие.
- Все находятся в тени, а ты под солнцем, на этом месте у горячего валуна - словно в пекле сидишь.
- Пекла - нет, а солнце грело, когда ещё ничего не было.
- Да-а! - заулыбался Алик понимающе, - здесь когда-то находился цветочный магазин...
- Ещё раньше.
- Раньше?.. А-а-а, ну да, тут стояла танцплощадка.
- Когда вообще ничего не было.
- Когда ничего не было? - повторил Алик. Время оказалось вне его памяти. - После войны что ли? - он удивлённо глянул на незнакомца, лукаво сощурился... - Тебя же тоже тогда на свете не было!
- Я был, когда не было Света.
Алик растерянно посмотрел по сторонам. Всё стояло на местах.
- Слушай, не лукавь, кто ты такой?!
- Я?.., да так...
Алик, понимающе замахал головой, наклонился ближе к Новому и союзнически заключил: Ты тоже из нашего монастыря!
- Новый человек, от такой чести отказался. Алик определил умом, что не добьётся толкового соображения, а обессилил он почему-то, - в край. К своим вернулся - под камышовый навес. Его, не напившиеся глаза, наполнились довольным взором, от наполненной банки пивом. Он пил до иссушения посуды, сразу почувствовал прилив новой силы, себе сказал: Божевольный человек!
- Что на самом деле сумасшедший?.. - спросила толпа.
- Сами вы сумасшедшие, - прикрикнул Алик, - говорят вам богу вольный человек
- Так, по-нашему он и есть сумасшедший, - пхнула его в бок Алина.