Гуцулы скирдование закончили, а расчёт им не спешат давать. "Колхиду" колхоз ремонтирует, натуроплату далеко везти надо. Комора продукты уже не отпускает, из остатков овощей заробитчане сами себе готовят, - борщ и мамалыгу едят.
Вуйко Васыль Ваню Терзи, бдруг за рукав хватает, рубашку теребит:
- Старик я Ванька, старик, старый уже совсем, верёвка наматывается - колышек приближается, - и смеётся, непонятно грустит или рад. Возбуждённо трясёт Ивана, и всё его пожелтевшее от табака морщинистое лицо тоже трясётся. - Как я стариком жить буду Ванюха?..
Терзи недоразумение чешет, хлебает кашу, кошку недовольно пихает.
- Так дай ты ей что ни будь, - упрекает его дядя Вася, - видишь, как жалобно на тебя смотрит.
- А что я ей дам, она моркву и буряк не ест, а шкурку от сала я сам люблю...
Дяде Васе не терпится, хочется быстрее домой уехать, всей Гуцульщине похвастаться, как он в Новоелезаветовке сватом к Коротичу ходил. К Роме пристаёт:
- Сходи-ка, Ромчик к Кротичу в магазин за водкой, он тебе как будущему зятю не откажет в долг дать.
Селезню не охота аж в Повсталь плестись, он зевает...
- Иди-иди, там Дина на голову выше тебя, невеста самый раз для нашей земли, - повторяет Терзи.
К Роме, Даня Малёваный с важным толкованием подсел и молчит, чмокает закрытым ртом, снова губы слюнявит:
- Слышь Ром, там Валю увидишь, скажи ей, если хочет, я в жёны её заберу, не пожалеет...
Подвоз товара в магазин, свой положенный день держит, Валя сестёр торопит; отца будит, что бы накладные было кому подписывать.
Товаровед промтоваров Гуливатый, тоже давно Валю заприметил, баптистом сделаться обещает, уж больно мужичёк смешной: низенький, толстый, и лысеющий...
Экспедитор с продуктовой машины Фома Сорный, - похотливый поведением, тоже Валю добивается, его Коротич недолюбливает.
Сорный сделку завмагу предлагает: выручку от мешка лишнего сахара поделить, для личного удовольствия выгоду закидывает. Ударили по рукам. Уехала оцинкованная будка. И следом ОБХСС с проверкой неожиданной является.
Ну всё, Коротичу не выпутаться на этот раз: и корова пойдёт, и козы пидуть, и "Запорожец" уйдёт...
Ничего кроме сахара не проверяет страшная служба, всё наличие взвешивают, - точно по накладным ложится сладкий вес. Ищут, перевешивают - накладные цифры замирают на точных граммах; главный, что жевал соломку, с неудовольствием выплёвывает сор изо рта, Вале хитро ухмыляется. Хлопнули раздосадованные милиционеры перекошенными дверками "бобика", и укатили с рёвом.
Батько смотрит на мешки не снятые с весов, на дочек расторопно снующих по магазину, открывает бутылку креплёной "Тамянки", в одной руке стакан наполненный держит, другой пальцы поочерёдно зажимает:
- И корова осталась, и машина осталась, и козы тоже лышились. Батько Коротич знае що робе...
Вале спать хочется, она пальчиком назидательным машет отцу, скрытую сахарную улыбку уминает.
У бабы Усти Загорняк из Чеки, каждое лето внук на каникулы приезжает. Олег ростом всех ровесников сельских перегнал, их там, в Киеве удобрениями кормят.
Гуцульская гармошка стихла, крики посиделок умолкли, вечер в глубину ночи вполз, уснувшие люди давно тишину мрака слушают.
Окно Валиной спальни распахнуто, ветви вишен нависают над пустотой открытой: сверчки стрекочут, совы скрипят, вся поющая темнота дышит теплом земли. В тусклом свете окна едва слышны далёкие крадущиеся шаги. Валя ловит приближение желанной ночи. Звёзды тайной любви всё небо наполнили, их мерцание выманивает её из окна, она вползает в волшебство жизни, обнимается с Олежкой и, взявшись за руки, созревшие дети, плывут под новолунием, - рогатый пастух рассыпал бесчисленное звёздное стадо, что бы влюблённые навсегда запомнили чарующую сказку этой ночи. Губы влюблённых слушают дыхание друг - друга, им не скрыться от неба знающего их мечты. Ночь эта, для Вали необыкновенной упала, она всматривается в страшную черноту стрекочущей тьмы, и совершенно не боится своей звезды.
- Идём в лес, - предлагает она Олежке, и чувствует дрожь его руки, - там волков нет.