Из всех братьев Ник был для нее самым близким. Возможно, потому, что жизнь у обоих не удалась.

– Тебе никогда не хочется уехать отсюда? Жить, ни от кого не завися.

У Ника перекосило рот.

– Очень редко, но я все же задумываюсь, не пропустил ли я что-нибудь. Жизнь внутри нашей семейки нельзя назвать легкой. Но я люблю фермерствовать, и вряд ли у меня получится сорваться с места и забрать с собой ферму. А потом я забираюсь на вершину холма и смотрю вниз на долину, обвожу взглядом кривую каменных стен, которые простояли здесь много веков, и чувствую, что это место мое. В этом есть преемственность.

Нина посмотрела на него снизу вверх и кротко улыбнулась. Он всегда был ее героем, хотя она не собиралась сообщать ему об этом. Он и без этого иногда задирал нос. Потому что, несмотря на все его мальчишеские речи и подкалывания, Ник был доброй душой и знал свое место в мире.

Нина вздохнула, не желая показаться неблагодарной.

– По крайней мере, от тебя есть польза. У тебя есть нормальная цель в жизни и нормальная работа.

– А чем ты хочешь заниматься?

Она скорчила гримасу и снова принялась гладить кромку блюдца.

– Уехать на какое-то время. Стать самой собой. Разобраться, кто я на самом деле.

Ник сконфуженно нахмурился.

– Я сейчас не использовала слова на букву «ё», потому что знала, ты этого не одобришь.

Вид у него стал еще более сконфуженный.

– У меня такое чувство, будто я толку воду в ступе. Я хочу… я хочу готовить, как полагается, а не просто делать печенюшки и всякие штучки-дрючки.

– Ты хочешь быть шефом? Но ты уже пробовала. – Он ткнул в нее пальцем. – Ты же не забыла эту историю с сырым мясом. Нервный срыв, паническая атака. Тебя еще и вырвало, кажется?

– Спасибо, что напомнил, но знаешь, чего я тогда не понимала? Не понимала я, что есть такие специализации, которые позволяют уйти от работы с сырым мясом. Я могла бы работать шефом по выпечке. Сьюки, которая уехала в Нью-Йорк, она совершенно удивительная. Была. Это она меня вдохновила. Посмотрел бы ты, какие штуки она делала. Я… Я… – Нина замолчала. Она пробовала печь кое-что дома с переменным успехом. На работе было трудно тратить время на наблюдения за коллегами, когда она должна была обслуживать столики, хотя Сьюки не возражала, если Нина была поблизости. Ей требовалась профессиональная подготовка. Конечно, ей требовались курсы по выпечке.

С того самого момента, как она услышала голос Себастьяна в машине, ее мысли все время возвращались к его словам о том, что он собирается вести курсы по выпечке. Ему требовались ноги. У нее было шесть свободных недель, ну, почти шесть. А мама и Кэт наверняка смогут найти кого-нибудь другого, кто попек бы им несколько недель печенье.

Это был самый-самый счастливый случай, какой ей когда-либо подворачивался. Она была бы дурой, если бы не воспользовалась им. И Нина не сомневалась, что случай именно таким и станет – счастливым, даже несмотря на Себастьяна. Ей представлялась идеальная возможность продемонстрировать всем, как неравнодушно относится она к кондитерским. Доказать всем, что она наконец-то нашла свое призвание.

– Ты поговоришь с ним обо мне?

– С кем? – недоуменно спросил Ник.

– С Себастьяном.

Когда Нина сошла с поезда на парижском вокзале Гар-дю-Нор[5], думая о том, как это замечательно и удивительно, что она теперь в другой стране, что она со свистом промчалась под каналом, ей захотелось ущипнуть себя. Всего два часа назад она была на вокзале Сент-Панкрас в Лондоне, и вот она уже в Париже. В веселом Париже. Она сама себе хозяйка. Семья осталась дома. Она словно скинула с себя тяжеленное пуховое одеяло, которое грозило ее удушить. Даже когда Нина садилась в машину с отцом, который отвез ее на вокзал, мать сунула ей пачку евро в руку и пробормотала: «Это тебе на такси, когда доберешься. Чтобы тебе не таскаться в метро со всеми сумками».

А потом то же самое сделал и отец, высаживая ее на вокзале. Дай бог здоровья им обоим. Она не была неблагодарной, но правда же! Она вполне могла добраться до вокзала и сама. На метро.

Хотя она всю дорогу в «Евростаре»[6] слушала приложение, обучающее французскому, ее немного разочаровало то, что она не смогла понять ни одной фразы на французском, когда в нее, словно автоматной очередью, со скоростью тысяча слов в секунду «выстрелил» человек за стойкой информации. К сожалению, он был исполнен решимости не говорить ни слова по-английски, и единственное слово, на котором они сумели остановиться, было «такси». Маловато для ее первой самостоятельной вылазки! Ну, по крайней мере, мама с папой будут довольны.

Такси привезло ее на широкий бульвар, высаженный деревьями, в тени которых расположились маленькие кафе с их выносными столиками и стульями. По сторонам улицы стояли пяти-шестиэтажные здания, тянущиеся вдоль всей дороги, у всех окон были такие хорошенькие балкончики из кованого железа, а внушительные парадные деревянные двери располагались на одинаковом расстоянии друг от друга.

Несмотря на старинные каменные стены и тяжелую деревянную отделку, двери открывались через домофон, и Нина вскоре оказалась в строгом холле с плиточным полом и узкой винтовой лестницей. Себастьян поселился в отеле, потому что здесь, в его многоквартирном доме, не было лифта. Нина, вздохнув, посмотрела вверх на лестницу. Как, черт побери, она потащит здоровенный чемодан, тяжелую хозяйственную сумку и свою сумочку на верхний этаж? Вот она – независимость. Не забывай: ты сама ее хотела. Но Нина все же оглянулась в надежде, что вдруг кто-нибудь возникнет ниоткуда и поможет ей. Но в отличие от кинофильмов, никакой прекрасный рыцарь не явился ей и не предложил помощь. Раздосадованно застонав, Нина надела сумочку на шею, повесила на плечо хозяйственную, взяла чемодан и пошла.

Следуя отправленным по телефону инструкциям Себастьяна, Нина позвонила в квартиру 44B и не успела убрать палец с кнопки, как дверь распахнулась, и Нина отпрыгнула от неожиданности.

В раскрывшемся проеме двери она увидела стройную женщину. Ее абсолютно прямые светлые волосы, собранные сзади в аккуратный хвостик, обрамляли лицо, подчеркивая высокие скулы и твердый подбородок. Она могла бы написать книгу о классической изысканности и высокомерном хладнокровии, излучаемых ее безразличным выражением лица, лощеными туфлями с заостренными носками, широкими брюками кремового цвета и шелковой светло-голубой блузочкой с высокой шеей – все это бросило Нину в жар и в пот.

– Bonjour, je suis Nina. Je suis ici pour les clés de Sebastian[7].

Она в отчаянии пробормотала эти слова, и, судя по быстро скрытой улыбке на лице этой элегантной женщины, попытка Нины была не из самых удачных.

– Бонжур, Нина. Я слышала, как вы поднимались с самого первого этажа. – Нина почувствовала неодобрительную нотку в словах женщины. – Меня зовут Валери дю… – Фамилию Нина не разобрала. Валери говорила так, будто глотала все слоги подряд. – Вот ключи. Она вытянула руку с ключами, и на лице у нее появилось царственное выражение, которое говорило: «Держись от пейзан на расстоянии». – Когда увидите Себастьяна, передайте ему мои наилучшие пожелания. – Ее безупречный английский и очень сексуальное произношение усилили в Нине ощущение собственной простоты и неумытости с дороги. – Мне его будет не хватать, мы отлично проводили время, – добавила Валери, сопроводив свои слова осведомленным, бесстыжим взглядом.

Нина сглотнула слюну.

– Передам, спасибо.

Валери, которая, судя по ее виду, была не меньше чем на пятнадцать лет старше Себастьяна, бесшумно закрыла за собой дверь.

«Добро пожаловать в Париж, – пробормотала себе под нос Нина. – Надеюсь, вы хорошо провели время в пути. Если вам что-нибудь понадобится, пожалуйста, обращайтесь ко мне – вы ведь в чужой квартире, в незнакомом городе и ни души здесь не знаете».