Будто завороженная, Иллариона не могла отвести взгляд от огня.

В её жизни уже был подобный пожар.

Подобный – но в тоже время совершенно другой.

      Тогда, три месяца назад, огонь уничтожил её прошлое. Теперь же в языках пламени гибнет будущее. А она будто бы совершенно одна – забытая всеми, она словно стоит на темной, чем-то заросшей тропинке, которая нигде не начинается и никуда не ведет. А настоящее, и она сама на этой тропинке… всё кажется настолько хрупким, что она даже боится вздохнуть полной грудью.

Да и нет никакого желания дышать. Как нет и никакого желания жить. Ей впервые было так одиноко!

Она, пожалуй, впервые чувствовала себя действительно Одинокой волчицей.

Все, что окружало и окружает – и вещи, и люди – всё это так неестественно, так…нелепо. С какой надеждой они смотрят на неё!.. это ли не чья-то злая, жестокая шутка, насмешка жизни?

И этот посох в её руке! Зачем ей он?

Как же Лара его ненавидела!

Нет. Не надо так говорить, не надо так думать. Это неправда. А самой себе она лгать не могла.

А языки пламени всё взмывались в небесную высь, и девушка, будто завороженная, смотрела на них, не в силах оторвать взгляда или пошевелиться.

Слезы… они текли сами по себе, не спрашивая у неё разрешения.

А она…она их не вытирала Теперь, сейчас, какой в этом смысл?

Больно. Что-то внутри болит…

Ведь в её жизни уже был подобный пожар.

Подобный – но в тоже время другой.

Это было три месяца назад. Но сейчас казалось, что это было в другой жизни.

– Мам, а разве облака бывают темными? – маленькая девочка, сидящая на телеге, обратилась к своей матери. Лара только усмехнулась, взглянув на любопытную малышку. Сразу вспомнилась её собственная сестренка, такая же милая и смешная. Девушка взяла у мамы девочки горячий пирожок и отдала монетку. Поднесла выпечку к лицу, вдохнула аромат… домом пахнет. Её мама тоже печет такие, с капустой и удивительно мягким тестом, которое буквально тает во рту. Наверняка и сейчас занимается выпечкой. Ведь они знают, что она должна вот-вот вернуться.

– Что за глупости. Только тучи бывают темными.

– А это что? Это не похоже на тучи! – вдруг ткнула пальцем куда-то за спину Ларе девочка. Та с интересом обернулась… и тут же замерла.

– Великие духи… неужто горит что-то? – прошептала женщина за её спиной.

– Мама, а что горит? И почему горит? – продолжала задавать вопросы девочка, но ответов Лара уже не услышала. Она отбросила ставший уже ненужным пирожок и метнулась к лошади. Её странный по местным меркам костюм – вроде бы и платье, но с непонятными вырезами – не мешал ей сесть на лошадь и тут же сжать коленями её бока. И даже не попрощалась ни с девочкой, ни с женщиной, которая остановила телегу, чтобы продать странной путнице пирожок с капустой.

Она ехала так быстро, как могла, хотя уже знала. Просто чувствовала: она опоздала!..

Да. Опоздала.

Пожар почти закончился. Деревня, которую она увидела, когда выехала из широко раскинувшегося леса… уже не существовала. Даже сквозь черный дым, поднимающийся столбом, это было видно. Сохранились разве что отдаленные нежилые постройки, до них огонь, видимо, не дошел.

А центральная улица… сердце девушки дрогнуло. Там уже ничего не было – лишь груда обгоревших обломков, пепла, обрывков счастливой жизни.

Иллариона Ванн-Хейк, или просто Лара – медленно проехала по покрытой золой и пеплом дорожке между двумя рядами того, что раньше было жилыми домами. Лошадь хрипела и порывалась развернуться, но Ларе было не до её желаний. Повсюду – только развалины – словно указания на то, что здесь когда-то что-то находилось. Что когда-то здесь жили люди – хорошие и не очень, честные и вороватые, одинокие и большими семьями…

Нет. Не повсюду. Того дома, к которому она так стремилась – его просто нет. Не сохранились ничего. Дом семьи Ванн был стерт с лица земли – и следа не осталось. А ведь когда-то на этом обгоревшем пустыре был двухэтажный дом, с крыльцом и резными рамами на окнах. На подоконниках росли фиалки, а возле самого крыльца – яблоня, так прекрасно цветущая весной. И много цветов…а за домом начинался огород, благодаря которому её семья выживала в голодные зимы. А теперь ничего… даже следа не осталось. Только черный, обгоревший ствол яблони. А дом, а люди…

Она даже не помнила, как слезла с лошади. В глазах защипало – то ли от гари и пепла, буквально витающих в воздухе, то ли от слез.

11 лет назад этот дом и его обитатели – Юлиана, Оливер и Каролина Ванн – приняли десятилетнюю девочку, которая ничего не помнила о себе, кроме имени. Девочку, которая не имела ничего, кроме яхотов (это один из видов холодного оружия, который в настоящее время встречается довольно редко) и странного рисунка на плече.

Эти люди стали ей настоящими родителями, а Кара – любимой, самой родной сестренкой. Они воспитали Лару, научили всему, что могли сами. Девушка стала членом их семьи и была им за это очень благодарна. И хотя в её фамилии присутствует постфикс «Хейк», означающий, что она – приемная дочь семьи Ванн, Иллариона никогда не чувствовала себя ущербной.

Да, некоторые люди, когда она представлялась, морщились, будто от резкой зубной боли, и старались быстрее окончить разговор. Подумаешь! Она к этому уже привыкла. Мама ещё расстраивалась иногда, замечая такое отношение к старшей дочери, но Лара всегда говорила, что это неважно. Да и отец считал, что поступающие подобным образом люди не являются достойными личностями. И от прекращения общения с ними сама Иллариона ничего не теряла. И так, соглашаясь с отцом, думала она сама.

Но сейчас все это не важно. Девушка закашлялась, дышать было сложно. Тяжелый, полный гари воздух буквально замер на месте. Очень жарко – все вокруг застыло, и ветер в том числе: в ожидании и ужасе от уже произошедшего.

Здесь жила её семья. А теперь?.. никого. В огне никто не мог спастись… Девушка, все ещё надеясь на какое-нибудь чудо (хотя она никогда не верила в чудеса) несколько раз громко крикнула:

– Кто-нибудь жив? Мама! Кара!

Молчание. В отдалении послышался шум – обвалилась обгоревшая крыша одного из склада. А люди… людей не осталось. Они погибли…

Погибли. Никого. Смерть!

Иллариона снова закашлялась. По щеке потекла слеза. Она бы так и стояла посреди деревни, не взирая на то, что пожар не пощадил никого, что ничего не осталось, что даже дышать сложно…

Они погибли. Родители. Сестренка. Никого не осталось… Сердце билось как-то медленно, будто сомневаясь – стоит ли ещё. Жизнь остановилась…

Иллариона медленно повернулась и тихими шагами пошла обратно. По тому же пути, по которому когда-то бегала с Карой за водой к колодцу. Ничего не осталось. Ни колодца, ни травы, устилающей раньше дорожку. Копоть, пепел, смерть.

Дыхание то замирало, то учащалось, пытаясь сопротивляться гари, пеплу, витающему в воздухе. Девушка не знала, о чем думать, перед глазами почему-то не вставали ни образы, ни воспоминания – Лара ясно и четко видела обгоревшие стены, деревья, буквально ставшие углем. Действительность была жестока и неотступна, сурова – но в тоже время честна перед ней. Иллариона не обманывала сама себя никогда и сейчас тоже старалась оставаться разумной. Насколько это возможно.

Более того – Лара разозлилась. Боль и понимание этой невосполнимой утраты наполнили её сердце гневом. Наверное, если бы не злость, она бы уже расплакалась. Но это было только начало, и Иллариона не могла себе этого позволить. Она медленно вытащила яхоты.

Всё это не просто так –Лара чётко осознала это . Нападение на деревню. Это не случайно. Как и то, что до основания разрушен только её дом. Таких случайностей не бывает. Кто-то знает её, кто-то знает Правду о ней. Её тайну. И этот «кто-то» сейчас здесь.