– Великое Небо подарило мне победу, великий хан. – Я развернулся к Темуджину и заставил себя открыть глаза, хоть их до сих пор и жгло, как огнем. – Багатур, посмевший нарушить твою волю, в твоей власти, а его жизнь – в твоих руках!

Десятки и сотни пар глаз устремились на Темуджина, но никто не произнес ни слова. Кешиктены видели, что стало с их не знавшим поражений предводителем – и молчали.

Юный хан восстановил свою власть… пускай и чужими руками.

– Ты ослушался моего отца, Джаргал-багатур, хоть он и называл тебя братом! – раздался в тишине голос Темуджина. – И ты отказался идти за мной – свои ханом – и сам пожелал вести наш народ на север. Имя этому – предательство!

– Пощади, великий хан! – захрипел корчившийся в дорожной пыли Джаргал. – Я больше не посмею…

Но вряд ли его услышал кто-то, кроме меня.

– Истинному воину следует быть милосердным, но лишь глупец сохранит подле себя ядовитую змею. Предавший однажды – предаст и снова. И если здесь есть тот, кто считает меня безумцем, околдованным чужаком, – Темуджин обвел глазами бронированный строй кешиктенов, – пусть скажет сейчас!

Желающих закономерно не нашлось – кешиктены дружно уставились в землю.

– В моем праве покарать всех, кто ослушался своего хана. – Темуджин грозно сверкнул глазами. – Но я не желаю лить кровь своего народа. Так пусть умрет лишь тот, кто поднял против меня саблю! Ты слышал, Антор-багатур?

– Слышал, великий хан, – ответил я. – Я исполню твою волю – и так будет с каждым, кто посмеет пойти против наследника Есугея.

– Поднимись, Джаргал-багатур! – Темуджин склонил голову. – Я желаю, чтобы ты умер стоя, как подобает воину.

Мне не раз приходилось убивать своих врагов в бою – но роль палача я примерял впервые. И, видимо, уже достаточно очерствел за недели в этом непростом и суровом мире – рука не дрогнула, и удар вышел на славу. Размашистый и могучий, нацеленный прямо в беззащитную шею.

Второго не понадобилось.

Самый обычный потолок. Высокий – все-таки центр Москвы, дом из старого фонда – но близкий и понятный. Совсем не похожий на Великое Небо над пыльной дорогой. Огромное, бесконечно-синее и недостижимое. Теплое от горячих ветров с юга, но равнодушное и далекое. Оно было там задолго до рождения первых гигантов из пещеры мертвых в недрах Тенгри-Хан – и останется даже после Рагнарёка. Оно видело рождения и смерти тысяч и миллионов людей. И не уронило ни капли дождя, когда я снес Джаргалу голову.

Великому Небу нет дела до людей.

Впрочем, – если вдуматься, – потолку тоже нет.

Я потянулся, вытащил из головы штекер, перевалился набок – и тут же обратно. Так солнце не светило в глаза и только пригревало бок. Ласковое и осторожное – другого в Москве не бывает даже летом. И в самый жаркий день оно только нагреет камни домов и улиц, но не превратит в пустыню зеленые парки и скверы.

Самое обычное лето – пыльное, душноватое и сонное. В «Гардарике» за эти неполные два месяца у северян сменилось три конунга, булгары сбежали из степей, гонимые подступающим пламенем Муспельхейма, пала Империя – и над всем Мидгардом, миром людей, повис Дамоклов меч Рагнарёка.

А здесь просто вступил в свои права июль – вот и все.

– Проснулся?

Катя прикрыла глаза ладонью от солнца, а потом прошла через комнату, склонилась надо мной и задернула шторы.

Самая обычная Катя – без темно-синего одеяния гидьи, в белой футболке и цветастой юбке в пол. Я украдкой огляделся по сторонам, выискивая лошадей, кешиктенов или примятую траву у дороги, – но так и не увидел.

На этот раз обошлось без глюков. Даже удивительно.

– Знаешь, когда ты вот так ложишься и уходишь туда, – снова заговорила Катя, – я боюсь, что когда-нибудь ты просто не вернешься.

– Как Алекс?

– Вроде того. Оцифруешься и сбежишь от меня – насовсем. – Катя уселась рядом со мной. – Скажи… Ты когда в последний раз мылся?

– Намек понят, – вздохнул я, сползая с дивана. – Исправлюсь.

– Давай! – Катя поднялась следом за мной. – Мойся и пойдем гулять.

– Кать, так мне…

– Ничего не знаю! Я договорилась, без тебя Рагнарёк не начнут. А мне нужно хоть немножко внимания – или я тут с ума сойду!

– Внимания? – Я развернулся в дверях комнаты. – В смысле – от меня?

– Ну уж точно не от Олега, – улыбнулась Катя. – Тем более он все равно ушел решать свои важные вопросы…

– Строить козни и плести интриги. – Я оперся плечом на дверной косяк. – Сказал никуда не выходить и даже не заказывать пиццу. Но слушаться его мы, конечно же, не будем.

– Именно так. – Катя кинула в меня подушечкой с дивана. – Иди уже давай!

Я специально не стал запираться в ванной и, открыв кран, где-то минуту или две просто стоял под горячими струями в ожидании… Но не дождался. Настроение у Кати было игривое, но, похоже, не настолько. И гулять ей хотелось явно больше, чем… В общем, явно больше. И в чем-то я ее даже понимал.

Мы вышли из квартиры через пятнадцать минут, взявшись за руки и озираясь по сторонам. Прямо как школьники, сбежавшие с уроков. Нас мог поймать кто угодно – от полиции до некстати вернувшегося строгого Олега, – но оттого желание удрать становилось только сильнее.

Свобода пахла бензином, нагретым асфальтом, травой и совсем чуть-чуть – пирожками.

– Странно ощущение… Какой-то сюр. – Катя проводила взглядом автомобиль с мигалками, проехавший мимо по Лубянскому. – В этом мире мы в федеральном розыске. В том уже почти наступил конец света. И ничего! Все как раньше.

– Ну… Видимо, иногда большие неприятности происходят без спецэффектов. – Я пожал плечами. – Ты уже придумала, куда мы пойдем гулять?

– Да, мой ярл! – Катя снова поймала меня за руку и на этот раз уже не отпустила. – Будем пить кофе и есть пирожные. Недалеко и недолго – так что судьбы мира подождут.

– Подождут, – кивнул я. – Мне кажется, я заслужил выходной… Или полвыходного.

– Четверть. – Катя засмеялась и потянула меня к дверям. – Нам сюда!

Не знаю, какой был день, – с режимом погружения в вирт почти 24/7 я давно потерял счет времени, – но, судя по всему, рабочий. Кафешка почти пустовала, и заказ принесли буквально через пару минут. Я думал, что разлюбил сладкое лет двадцать назад, – но неожиданно для себя съел все и тут же потребовал еще.

– Ты сегодня какой-то… другой. – Катя ковырнула свое пирожное ложечкой. – Улыбаешься.

– Ну, солнышко… А обычно нет?

– Обычно нет. Обычно вот такой. – Катя сдвинула брови, поджала губы и устремила взгляд куда-то вдаль. – У тебя там случилось что-то хорошее?

Ну я отыскал еще один осколок «Светоча», получил в подарок волшебные соколиные крылья, восстановил власть юного хана и прилюдно обезглавил одного из сподвижников его отца. Но радовался – ведь радовался? – я не этому.

– Что-то хорошее?.. – Я протянул руку и накрыл Катину ладонь своей. – Знаешь, тут скорее просто отсутствие чего-то плохого. Это считается?

– Это – считается, – отозвалась Катя. – Кушай пироженку – а то отберу!

Следующие несколько минут прошли в почти полной тишине. Я сосредоточенно жевал и пил кофе. Думать это, впрочем, не мешало – и я как вроде бы сообразил, в чем дело.

Всего за пару месяцев, прожитых в мире «Гардарики», я уже успел привыкнуть к такой неприятной штуке, как предательство, – а заодно и к тому, что чуть ли не каждый здесь втайне (или не втайне) желает меня прикончить. Суровые нравы, жестокое время. Тлен, мрак и беспросветная тоска – и во всей этой серости любые по-настоящему человеческие поступки сияли куда ярче, чем сияют звезды самой темной ночью.

Веор – рыжебородый здоровяк, буквально свалившийся мне на голову с неба, – вел людей через йотун знает какими тварями заполненные земли на востоке. И не потому что ждал награды – просто вряд ли мог поступить иначе. Есугей сошел с ума и собирался убить меня, чтобы завладеть драгоценными осколками, – но все-таки нашел в себе достаточно воли и отваги и вместо этого спас мне жизнь ценой своей. Бессмертная богиня спустилась из Небесных Чертогов на землю, чтобы уберечь нескольких чужих детей… и одного бестолкового Видящего, сдуру схватившего непосильную ношу. Темуджину достаточно было сказать всего одно слово – и Джаргал отправил бы Вацлаву мою голову на пике, но юный хан сдержал слово, данное еще его отцом… И только Великое Небо знает, чего это будет ему стоить.