Она кивнула:

— Да, всё верно. Для одних целей нужен первый ребёнок. Для других — второй. А главное… Моё рождение отняло у мамы возможность завести ещё детей. Мои родители точно знали, что у них будет только два ребёнка, девочка и мальчик. Я их разочаровала только своим рождением. Не пойми неправильно, меня любили. Но так и не смогли принять. Мальчик, особенный одарённый, с особенным даром, должен был как-то окупиться. Я не знаю, как именно, но там что-то ценное. А они не получили ничего.

Соня остановилась и взглянула на небо.

— Я много думала об этом. Пыталась представить. И у меня даже получилось. Представь, что тебя готовят для одной-единственной цели, одной задачи. Одно единственное дело, исполнив которое ты будет точно знать, что жил не зря, что сделал нечто важное, внёс свой вклад. Ты живёшь с этой мыслью, с самого детства. Их же готовили сразу, заранее, никаких отношений с посторонними, они сразу были предназначены друг другу. Жили ради одной цели.

Одарённая опустила взгляд.

— А затем в один миг узнают, что всё зря. Всё было напрасно. Поэтому я ни в чём их не виню. Ни в чём не виню.

Я обнял девушку и прижал к себе. Какое-то время мы стояли вот так, обнявшись, пока девушка не отстранилась. Подняв на меня взгляд, она грустно улыбнулась.

— Ты прав насчёт них. Что помолвка не вызовет у них радости.

Мы снова перешли на прогулочный шаг, медленно возвращаясь домой.

Если не брать в расчёт, что ни о какой помолвке речи не идёт, то мне это чужое мнение совершенно неинтересно. Но, формально, Соня тоже может наплевать на родителей и обратиться к старейшинам. Формально. Традиции, однако, настаивают, что при живых родителях разрешение должны давать именно они. Просто потому что это традиция, так положено и так далее и тому подобное. Как ни странно, наши сожительство куда менее «неприлично», чем «не получить разрешение родителей». Не знаю, как это работает, и не думаю, что хочу знать. В конце концов, я не собираюсь на ней жениться.

— Всё так плохо? — спрашиваю больше для поддержания разговора.

— Это непросто объяснить. Они согласятся, в конце концов. Но до этого наговорят гадостей, мне в первую очередь. Знают, что я не отвечу.

Я вздохнул.

— Не думай об этом сейчас. Я всё ещё совершенно неуверен в том, сколько времени проживу. Год? Два? Три? Это куда более насущная проблема, чем помолвка. Или можешь попробовать смотреть на проблему моими глазами. Что такое ворчание пары человек, с которыми ты видишься-то раз в вечность, в сравнении с непонятной синей тварью из Нижнего Города. Несопоставимые масштабы.

Соня кивнула, но мои предложение облегчения не принесло.

— От этой мысли ещё хуже. Ты занимаешься чем-то важным, значимым. Не потому, что родился правильным или неправильным, а потому что умеешь делать оружие и хочешь этим заниматься. А у меня родители, которые не могут смириться с тем, что произошло семнадцать лет назад! Семнадцать лет, Като! Они не хотят понимать, что я ни в чём не виновата! За эти годы они твёрдо пришли к мысли, что я специально сломала им жизнь!

Я снова вздохнул и пожал плечами.

— С этим ты уже ничего не сделаешь. Родителей не выбирают.

Она покосилась на меня.

— А ты? Я понимаю, что твои родители, ну… Но те люди, которые тебя растили? Что с ними?

Я развёл руками:

— Я стал для них обременением и убежал. Потом много лет с ними не встречался. А совсем недавно… Нельзя сказать, что мы виделись. Я проходил мимо и посмотрел, как они, чем живут, что делают.

Я замолчал.

— И как? — спросила Соня, разрывая паузу.

Хмыкнул:

— Ничего не изменилось. Люди не меняются, если на то нет веской причины. Я об этом задумался, когда оказался в Верхнем городе.

— О том, что люди не меняются?

— Нет. О себе, надо ли мне меняться.

Мы помолчали, хотя я знал, что Соня спросит:

— И что ты решил?

— Нет. Не надо. Подстроить поведение, кое-чему научиться, это понятно. Но я остался тем же парнем, что бегал по улицам трущоб, воровал еду, дрался с другими пацанами, перебивался мелкой работой. Характер всё тот же, просто теперь я умнее.

Девушка улыбнулась:

— Я бы поспорила о верности последнего тезиса.

Послеобеденная жара. Полигон. Представительная компания из двух десятков одарённых. Из всей этой толпы я знал только старейшин Минакуро. Остальные — приёмная комиссия. Какой контраст с тем сборищем, на котором мы с Соней были два дня назад. Спокойные, серьёзные люди, красота.

Первая партия предсерийных образцов была закончена. Десять экземпляров, каждый собран практически вручную, с подгонкой всех деталей, что нормально для предсерийной партии, конечно, сделаем последовательную инструкцию, чтобы средней руки слесарь смог собрать наше чудо-оружие.

Алексас не хотел собирать полноценную комиссию сразу, предлагал сначала показать только членам рода, но я настоял. Так и этак покрутив получившуюся игрушку, а если сравнивать массу и габариты, то в сравнении с другими пистолетами получилась именно игрушка, я преисполнился уверенности в результате. Точнее так, я знал, что пистолет забракуют, докопавшись до тех немногих недостатков, что у него есть. Просто чтобы дать по носу наглой молодёжи. Поэтому передо мной стояла задача собрать как можно больше специалистов, в том числе командиров новой армии, которые смогут увидеть и потрогать моё оружие. А уж недостатки мы исправим.

Комиссия проходила предельно просто. Сначала я показывал оружие, рассказывал, как оно работает, в общих чертах, демонстрировал перезарядку. Та часть гостей, что уже носила мундиры, на моменте с перезарядкой выглядела очень заинтересованной. Рассказав и показав, я отошёл в сторону, предоставляя игрушки большим мальчикам.

Несколько минут приёмная комиссия обследовала образцы своими руками, что-то между собой обсуждая. Потом вояки начали заряжать оружие и стрелять. Полигон постепенно заполнялся дымом.

— Зря далеко отошёл, — сказал мне оборотень. — Вдруг вопросы возникнут — надо будет отвечать.

Мы втроём, я, Алексасом и Серж, стояли в стороне и ждали.

— Не возникнет, — покачал я головой. — Пистолет в обращении — проще некуда.

— Это запросто может сыграть за минус, — ответил Серж. — Наверняка не скажу, но офицерам нравится, чтобы оружие выглядело дорого. Для себя они такой могут и не захотеть. А рядовым пистолет ни к чему… Артиллеристам разве что, для самозащиты.

Правда в его словах была, конечно. Да только не вся.

— Офицеры-то, может быть, и не захотят, — пожал я плечами. — Да только им не на свои деньги покупать. Это раз.

Даже издалека было заметно, как все внимательно изучают переломный механизм. Такой в этом мире уже был, я одну подобную винтовку видел… Точнее, не винтовку, а скорее ручную картечницу. Чудовище то ещё, чисто на уток охотиться. Мой максимально простой и надёжный механизм, судя по реакции приёмной комиссии, пришёлся по душе.

Сейчас на вооружении армии стояло несколько пистолетов, довольно старых. Судя по всему, их не заменили чисто из традиции, ну и потому, что производит эти пистолеты семья, вассальная правящему дому. Лоббизм в чистом виде. И пистолеты те… Невероятно устаревший хлам. На своём уровне технологий они выполнены качественно и достойно, и когда-то давно, когда их принимали на вооружение, это было вполне сносное оружие. Когда-то давно. Однако перезаряжать их нужно только с дула, никакого затвора не предусмотрено. Для перезарядки нужен шомпол, чтобы спрессовать порох, нужна зарядная сумка, отмеряющая количество пороха, потому что легко можно недосыпать или пересыпать. Спусковой механизм с пружиной, которую нужно подтягивать каждые десять выстрелов, плюс менять кресало раз в пятьдесят срабатываний. Короче, выстрелить из него можно один раз, а перезаряжать уже после боя.

С моим всё в несколько раз проще. С порохом не ошибёшься. Во-первых — заряжаешь со стороны затвора и видишь, сколько насыпаешь. Во-вторых — лишний всё равно выдавит наружу. Прессуется порох автоматически при запирании, простым поршнем, играющим роль задней стенки. Замок простой и надёжный, пару сотен выстрелов без обслуживания выдержит точно, никаких деформирующихся частей в нём просто нет. И в этот раз мы не старались сделать нечто маленькое и лёгкое, для скрытного ношения. Ствол довольно длинный, почти полметра, но для современных пистолетов это — нормально. Зато стрельба метров на пятьдесят вполне прицельная, и с гарантией, что при попадании пуля сделает очень больно. Пулю, разве что, пришлось брать стандартную, но здесь никуда не денешься: производить патроны для собственного пистолета мы пока не могли.