Дядя Леон, родной дядя Эмеральд по матушке с семьёй, кстати, Их мы с девочкиной памятью обе были искренне рады видеть, особенно братьев, которые незаметно подмигивали сестрице в моём лице и хаотично складывали пальцы в их с Эмеральд шифр, смешно перебивая друг друга толчками. Судя по тому, что я успела прочесть, они были в диком восторге от нашей с Эми авангардной причёски и заверяли в своей бесконечной поддержке и даже предлагали в знак солидарности с её борьбой незаметно подкинуть бомбу-вонючку на кухню. Я ответила, что если они это сделают, родина их не забудет, а я приложу все силы, чтобы их именем назвали самый новый и большой дирижабль и, увидев, как они сразу сникли, настойчиво отказалась от помощи. Только диверсий мне сейчас в послужном листе и не хватало…
Ещё была здесь Леди Николь с супругом – та самая любовница, которая ЛЮБОВНИЦА. Совсем уж ни в какие ворота… Хотя, из всех присутствующих она самый постоянный член семьи эрда. Заметная женщина, хоть и ничего такого сверхвыдающегося кроме бюста и истинно королевской осанки я в ней не увидела. Возможно, во мне сейчас говорило слегка уязвлённое женское самолюбие, которое такими формами не могло похвастаться ни в земной своей ипостаси, ни в попаданческой. А может быть, мне не слишком понравился её цепкий, жгущий меня до нервных подёргиваний взгляд. Не поняла пока. Но мадам любовница отчего-то не пришлась мне по вкусу.
В общем, тут были все близкие, все свои. И то верно – третий раз всё без прикрас, как говорится, чего уже выпендриваться-то.
Гости, приступившие к трапезе после слаженных и быстрых поздравлений, были, как мне показалось, слегка взвинчены и немного напуганы, поэтому если расторопно и молча. Эрд, что сидел в противоположном конце стола от меня – равнодушен и привычно уже отстранён, персонал – внимателен и напряжён, и все взгляды, так или иначе, сходились на мне. А я, в свою очередь, мило улыбалась и радушно кивала, предлагая попробовать то или иное блюдо, стоящее на столе, провожая их каждое, попадающее на чью-то чужую тарелку голодным, жалобным взглядом.
Сама я рискнула отведать нечто, отдалённо напоминавшее по виду и вкусу овсяное суфле. После недельного голодания это было единственным разумным выбором, потому что с запеченным мясом, паштетами, маринадами и прочими изысками местной высокой кухни мне было сейчас точно не сладить.
Мне оставалось только наблюдать за происходящим и пытаться усвоить хоть какую-то информацию о том, где я и что здесь происходит.
Я всё возвращалась взглядом к Женель, будучи не в силах сообразить, что в её внешности меня так тревожит. Она, несомненно, была очень похожа на эрда Шарля. Совершенно точно, просто одно лицо на двоих. Но вот какая-то резкая черта просто била по нервам и беспокоила. Возможно, это были глаза. Глаза! Такие же надменные, с острым, треугольным прищуром… яркие светло-серые глаза. Бинго!
У эрда глаза были почти чёрные. Я в этом сейчас же убедилась, просто взглянув в другой конец стола. Он прожигал меня своими угольями с неистовым предупреждением во взгляде.
Следуя логике генетической доминанты, старший ребёнок с вероятностью девяносто восемь процентов наследует цвет глаз отца. Но и такую чёрную радужку, как у Тааля вообще вряд ли что-то могло перебить… Любопытно.
Мысли об этом слегка отвлекли меня от нестерпимого голода, и я развлекалась просчётом вероятностей генетических вывертов и цветовых сочетаний радужки. У моих собственных мальчишек, кстати, глаза были точнёхонько в их гениального папочку.
К моему счастью, банкет быстро перерос в производственное совещание с отчётами и сдержанному обсуждению планов, и напряжение, наконец, всех отпустило. К концу обеда женщины возмутились, и мужчины ушли в гостиную курить и думать, а женщины остались сплетничать и задавать друг другу неудобные вопросы.
– Минерва, вы представляете, – обратилась мадам Николь, которая любовница, к жене дядюшки Лео, – видела намедни ваши туфли на какой-то профурсетке в салоне, – и мне сделалось прям физически больно от того, как тётушка покраснела, – Ну это же немыслимо! Где это видано, копировать туфли супруги самого Мори́са! Да ещё и наряд к ним подобран был совершенно безвкусно! Я так ей и сказала, – продолжала она вещать охающим собеседницам высоким, певучим голосом, – вы милочка ещё слишком безграмотны в современной моде, чтобы позволить себе подобное сочетание. Но, вообще, справедливости ради, надо сказать, что туфли эти действительно очень сложно правильно включить в наряд. Однако, да-да, милая Минерва, вам одной это так удачно даётся.
Тётушка незаметно поёрзала на стуле, пряча ноги поглубже под подол. И покраснела ещё сильнее, да так, что я забеспокоилась, как бы не пришлось тащить её на улицу, дабы освежить и привести в чувство.
– Это ещё что, дорогая Николь, – махнула замолчавшей мадам любовнице жена бородатого мужика, который звался на собрании Металлургией – Моя горничная нацепила на шею такую же бархотку, как у вас! Вы представляете? Выгнала мерзавку, – вскинула вверх двойной подбородок. – Ни стыда, ни совести.
Я неожиданно громко хмыкнула, на что тётушки, как одна, слаженно обернулись ко мне. И мнения в направленных на меня взглядах разделились почти поровну, между снисходительным и задорным.
В высоком кофейнике, что стоял напротив меня, отразились огромные детские глаза и бесконечное раскаяние в них. Я приложила к груди руку, мол, прошу прощения, не обращайте внимания, я тут по-простецки от нервов икаю.
– Ну, чернь всегда копирует хозяев, тут уж ничего не поделаешь, – смерив меня равнодушным взглядом, отмахнулась мадам любовница. – К тому же, она наверняка была не рубиновая, а с какой-то стекляшкой.
– Что вы, что вы, – хохотнула женщина, прикрываясь ладонью, – Такой рубин, как вам подарил…
– Муж, – веско подсказала мадам.
– Да. Да. Конечно, муж, кто же еще… Такого и мой Берт разыскать не сможет! Не то, что горничная.
Змеюки какие. Это они, что рассчитывали устроить ребёнку ликбез по взрослой жизни? Вроде, разбить розовые очки вдребезги прямо на свадьбе? Чтобы все иллюзии одним махом и сразу на всю жизнь? Бедное дитя, как она с этим милым обществом раньше справлялась?
– Если только горничная не господина… – негромко проговорила Женель, но её перебила хозяйка тканевой мануфактуры:
– А что ваши сорванцы, Минерва? Куда же они подевались? Без них стало как-то тихо и скучно, вы не находите? – она обвела стол невинным взглядом.
Караул… где я исхитрилась так нагрешить, за что мне этот террариум? У нас и так тут муж-калека, любовница-нахалка, падчерица-байстрючка, сводный брат-деспот, кузены-опоссумы… вообще нормальные родственники в наличие имеются, я спрашиваю?
Я пила чистую воду и улыбалась, будто юродивая, на все провокации пожимала плечом, отговариваясь тем, что именно сегодня я очень взволнована и не могу совершенно ни на что внятно ответить. Отчего моя великовозрастная падчерица Женель презрительно фыркала и громко хохотала, словно услышала удачную свежую шутку, а мадам любовница Николь едва уловимо, если не присматриваться и не заметишь, вздёргивала бровь. Как по мне, так и шутка была трёхкратной давности, и с невестой жениху в этот раз не слишком-то повезло.
Есть хотелось по-прежнему ужасно. Даже не есть, а просто-таки жрать. Но я хорошо знала, что делать этого категорически нельзя и продолжала улыбаться.
А ещё очень хотелось встать и уйти, чтобы проверить, как там обещанный вчера папенькой короб с вещами, в который Эмеральд сложила преимущественно книги и свои записи. А ещё узнать, где же Бомбель, о котором она так трогательно волновалась. И потихоньку обойти первый этаж, чтобы ночью быстро найти кабинет и забрать уже эту несчастную трубку.
Я сидела в кресле у окна и, повернув голову, вдруг заметила за приоткрытыми дверьми гостиной острый взгляд муженька, направленный точно на меня. В нём читалось предупреждение и даже угроза «И не думай!», которую, вероятно, он пытался мне внушить. А так как я понятия не имела, о чём меня предостерегал благоверный, в ответ пожала плечом и искренне улыбнулась.
