Бог мой! Какие мы нежные… Невеста так отвратительна, что жених, не вынеся потрясения, пытается взять самоотвод? Так уже поздно вроде бы. Сам согласие из лица невесты выбивал, я это щеками до сих пор чувствую. Или может, у него сердце от возраста уже слабое, при пяти любовницах-то беречься надо от потрясений, а я, как услужливо подсказала память, вчера и сегодня изволила выражать категорический протест против, цитирую: «насильственных уз и ненавистного брака». Почему в моей памяти это были два разных понятия, я пока не знала, а вот как забаррикадировалась в комнате, помнила прекрасно, равно как и разбившееся в дребезги окно, которое мой нынешний благоверный разнёс в щепки, чудом не зацепив меня саму. Он ещё тогда меня за ухо к папеньке из комнаты выволок, чтобы я впредь не обещала сотворить что-то страшное, а лучше бы уж сразу сотворяла, и не доводила бы родителя до грудной жабы, – это были его, супруга, слова, кстати.

Собственно, наверное, поэтому я без зазрения совести его ущипнула. Ну как ущипнула – болевую точку на кисти нашла. Заодно и в чувство должен был прийти, а то тащить этого престарелого лося сил совсем уже не осталось. Да и жарко мне было в этой чадре, поэтому я, наплевав на возможные здешние устои, решительно откинула назад полотно, покрывающее мою голову.

Не знаю, какой именно из трюков сработал, точка болевая или моё ненавистное для супруга лицо, но жених, то есть, муж, рывком выпрямился и побежал. И бог бы с ним, бежал бы себе дальше, только на прицепе он тащил с собой и меня. А я в тяжеленных красных тряпках. И в каблуках, будь они не ладны.

С грохотом распахнув двери, мы вырвались на крыльцо местной обители какого-то культа и ослеплённые светом весеннего дня остановились. Между прочим, слава богу! Потому что впереди была высоченная лестница вниз, а за нею приличного такого размера толпа. И толпа ликовала.

Мысленно одёрнув себя: «Спокойно, Руслана!», я прислушалась и тайком огляделась. Денег им что ли за вопли дают? Или еды? Выглядело это волнующееся море людей весьма устрашающе. Вы видели когда-нибудь толпу, пребывающих в радостном экстазе людей? Это заразительно и страшно. И то, что радость может смениться ненавистью в одно мгновение, я понимала прекрасно. И никакие стражи с бутафорскими алебардами, стоящие по сторонам усыпанной зерном и цветами дорожки, меня не успокаивали ни на мгновенье. Да и здоровенная лестница, ведущая вниз одновременно в трёх направлениях тоже…

Мы переглянулись с супругом и шагнули в разные стороны, и я уже облегчённо выдыхала, когда муж опомнился и схватил мою и так сдавленную кольцом руку. Боль вспыхнула внезапным ярким пожаром и разлилась по всему телу пульсирующим огнём, будто мало мне было других потрясений.

Как спустились вниз, почти не помню. Перед глазами пылали цветные круги, и вся выдержка ушла на то, чтобы не орать и не выпустить из глаз слёзы. Я только покрепче стискивала зубы, да широко улыбалась, отчего стоящие в первом ряду на нашем пути горожанки отшатывались и делали в мою сторону странный жест. Оставалось надеяться, что это не было проклятьем. Потому что, судя по реакции окружающих, проклинать это юное тело, в котором я так некстати оказалась, было уже совершенно нЕчем, природа, похоже, и сама обо всём позаботилась… Ну да ладно. Как говорится: «Не увидел – не берись, а увидел – не дерись», надо сначала посмотреть своей физиономии в глаза, а там будем думать, что с ней делать и как с ней дальше жить. Сейчас лишь бы не разрыдаться. И выжить.

Эрд Тааль улыбался не менее кровожадно, чем я, и помахивал, слегка притихшей толпе раскрытой ладонью. Ручаюсь, эта свадьба войдёт в анналы этого города, как самая зубастая в истории. А сейчас нас с моим полувменяемым супругом буквально грузили в украшенный цветами и лентами экипаж двое лакеев.

И всё было бы хорошо, если бы за мгновенье до того, как за нами захлопнулась дверь, из моих глаз всё-таки не полились слезы.

Причем, лились они таким потоком, что я всерьёз начала опасаться за здоровье этого молодого организма. Было больно, конечно, но не настолько, чтобы вот прям рыдать. Ну подумайте, чего ради умываться слезами девице активно фертильного возраста только что заполучившей не самого худшего мужика в спутники жизни? А учитывая наш с потерпевшей фасад, партия вообще была более, чем удачной.

– Эмеральд, – раздражённо выплюнул мой нежеланный супруг, – Дотерпите до дома. Там хоть в голос обревитесь, хоть потоп…

– Что это? – с трудом просипела чужим, пока не знакомым мне голосом я и ткнула в муженька многострадальным пальцем.

Нет, мне, благодаря вспышкам памяти, было прекрасно известно, что, но хотелось, чтобы супруг подтвердил или опроверг. Да и убедиться в том, что муж мой первостатейная сволочь, как напоминала моя вторая память, тоже было бы очень не лишним. Потому что картинка в моей голове пока складываться не желала.

Груб был? Был. На свадьбе и перед ней терпелив и внимателен не был? Не был. Ну сволочь же, о чём тут говорить? Ребёнку угрожал? Угрожал. Вообще ювеналки на него не хватает. Хотя, справедливости ради, стоит ещё разобраться, за что именно угрожал-то.

– Кольцо ваше фамильное, что же еще? – буркнул супруг и отвернулся к окошку.

– Болит так почему? – просипела с трудом. – Рука… сейчас отвалился… – и слёзы хлынули из моих глаз бесконечным потоком снова.

– Откуда мне знать? Это же ваше кольцо, – рявкнул супруг, безумно сверкая глазами. – У батюшки лучше спросите.

– Вы же сами сказали, что он сбежааал, – прорыдала опять.

И тут, будто мне мало было ослепляющей боли, память выбросила очередную порцию воспоминаний, и я свою нынешнюю симбионтку прям зауважала.

То, что красный цвет платья символизировал чистоту и кровь, которую девушке предстояло пролить, было непривычно, но объяснимо. А вот кольцо, которое означало отказ от своих собственных желаний и принятие желаний и устремлений супруга, как своих собственных, отныне и навсегда, откровенно пугало. Потому что тот, кто имел яркую и заветную мечту, вынужден был пройти через адские муки, борясь с артефактом. И только если мечта для женщины была важнее всякой боли, кольцо не выдерживало сопротивления и спадало само, что означало или расторжение брака, или принятие супруга в семью женщины и уважение им права женщины на её мечту.

Каких-то принципиальных и тем более запредельных мечтаний я, в силу возраста, давно не имела. Так, планы какие-то, текущие необходимые хочухи, типа дивана в большую комнату. Но чтоб вот настолько сопротивляться обрушившейся на меня внезапно судьбе? Да я ещё даже не до конца осознала сам факт, что где-то тут очутилась, и даже домой ещё толком хотеть не начала. Потому что воспринимала всё происходящее в порядке забавного, сомнабулического бреда. А тут такие мучения сразу. Чего ж ты так хотела, девочка? И почему от нашего(!) фамильного кольца руки болят у меня, а не у супруга?

– Ну сбежал, не сбежал, а видеть вас он, похоже, не очень-то хотел, – раздражённо откликнулся Тааль. – Прекратите истерику. Я вам вчера ещё сказал, что все ваши выходки уже не имеют смысла. Я не ваш отец. Я подобного не потерплю! Вам это прекрасно известно.

– И что же вы сделаете, позвольте узнать? – сквозь вспышки боли поинтересовалась я.

– Не переживайте. Вам это точно не понравится.

– Я не переживаю, я вас… – чуть было не выкрикнула «Ненавижу!», но это были бы совершенно точно не мои слова, поэтому просто едко закончила: – Видеть вас не могу.

– Это взаимно, – хрипло заверил меня наш с девочкой Эмеральд супруг и, повернувшись ко мне мокрым от пота лицом, наглейшим образом сполз в обморок.

Вот… потрясающе просто…

Но, кстати сказать, рука болеть стала куда меньше. А через пару минут всё и вовсе почти прошло, да так, что я сильно заволновалась, не преставился ли супруг вовсе.

– Э-эй! – я осторожно похлопала мужа по щеке. Ну а что? В совместной жизни все поровну должно быть. Он мне по щекам, я ему. Поэтому лупить по морде, так от чистого сердца. – Хер Тааль, или как вас та-ам? Отзовитесь!