Деньги ему не вернули, а вот с экипажем разобрались по полной программе. Нас вызвали на ковер, заставили строчить объяснительные, а потом лишили премии на три месяца.
А тут и мое прошение о переводе как раз в руку начальству попало. Я хотел перевестись один, но наказали всех. Вот так я, вместо того, чтобы отвязаться от назойливой Ларисы, оказался вместе с ней в тесной связке на месяц.
В такой слетанности есть свои преимущества, но минусов больше. Когда экипаж становится практически твоей семьей, исчезает субординация, а командиру тяжелее работать.
Слава богу! Это время подходит к концу. Я не против оставить Стаса в качестве второго пилота, но от команды бортпроводников хочу избавиться нестерпимо.
– Герман, привет! Ты, о чем задумался?
Я обернулся: сзади стояла Лариса и призывно улыбалась, показывая жемчужные зубы, Весь ее вид говорил: «Приди ко мне, приди!»
Черт! Принесла ее нелегкая!
Александра
«Да, я не люблю блондинов!» – думала я, пока бежала к своему офису.
Вообще. Никак. Терпеть не могу!
Они вызывают во мне отвращение до зубовного скрежета. Даже такие признанные красавцы, как Мэтью Макконахи и наш Борис Щербаков в молодости, никогда не производили на меня сильного впечатления. Моя сестрица Вика кипятком писала, когда видела ямочки Мэтью, а я всегда кривила губы и переключала канал.
Мы тут же начинали ссориться, потом драться, таскать друг друга за волосы, пока в нашу потасовку не вмешивалась мама. Доставалось всегда мне, как старшей дочери. И даже доводы, что мы одногодки, что я старше Вики всего на одиннадцать месяцев (вот так в нашей семье случилось), что мы учимся в одном классе, в конце концов, не действовали. Мама срывала с вешалки в коридоре папин ремень и перетягивала меня по мягкому месту чуть ниже спины.
А все блондины проклятые виноваты! Ух! Ненавижу!
Хотя… о чем это я?
Разрешите представиться, меня зовут Александра Панфилова, но друзья называют Сашка-Неваляшка. Вы только не подумайте, что я толстая и хожу, переваливаясь, как утка. Вовсе нет. Я вполне себе ничего, стройненькая, и ножки у меня от ушей растут. А Неваляшкой меня прозвали в детстве за то, что я вечно попадала в неприятности. То голубь на голову капнет, то гусь за ногу ущипнёт, то в лужу упаду.
О, я вообще часто падала! Не просто падала, а со всего размаху некрасиво брякалась, правда, тут же вскакивала, как настоящая Неваляшка, и громко так кричала:
– А мне не больно! Курица довольна!
Почему курица должна была быть довольна, до сих пор не понимаю, но это не важно. Не об этом речь.
– Наша недорека, – говорила бабуля про меня. – Тяжело тебе в жизни придётся, внученька!
Это странное слово «недорека» осталось со мной на всю жизнь. Его значение скрыто в глубине веков. Я понимаю только, что оно связано с мелкими неприятностями, сопровождавшими меня на каждом шагу.
О, моя бабуля вообще была великая шутница, она знала много интересных присказок. Ее давно нет на свете, а фразочки живут в памяти и детям моим ещё достанутся, если они когда-нибудь будут.
Что-то Создатель не торопится представить мне суженого. Говорит небось: «Много ты, Сашка, яду против мужиков накопила. Как выйдет из тебя весь навоз, так и встретишь того самого».
Да, накопила много, это точно!
Влюбилась, идиотка, я все равно в блондина, и девственность ему отдала, не задумываясь, на первом свидании. Только зря.
Судьба, видимо, у меня такая.
Как увидела на первом курсе Пашку Лазарева, так и пропала. Высокий, статный, вся голова в золотых кудрях, глаза как звезды, улыбка сбивает с ног. Не человек, а оживший Иванушка из сказки.
Короче, увидела его и пропала. Год даже боялась смотреть в его сторону, все конспекты разрисовала его греческим профилем (ну, как получилось, конечно… никто, правда, не узнавал, и слава богу!).
Однажды, это было уже на третьем курсе, когда я в своей любви дошла до крайней точки, мы с подругой Яной пошли на студенческую вечеринку. Пашка там был королем в окружении свиты. Все девчонки так и льнули к нему, так и липли.
Что тогда случилось с моей головой, не знаю, переклинило, наверное, от ревности и злости. Я схватила бутылку пепси-колы, потрясла ее хорошенько и побрызгала от души это сборище лицемерных подстилок.
Что тут началось! Крики, вопли, визги.
Зато я добилась своего: Пашка неожиданно заметил меня и даже стал здороваться, когда мы встречались в коридорах нашего универа.
Дальше – больше. Через месяц он меня позвал на свидание, и в первый же вечер предложил переспать.
Я согласилась. А что тут такого? Для него себя и берегла, ночами не спала, страдала, слезы лила в подушку. Один раз чуть сессию не завалила, когда узнала, что он с моей однокурсницей встречается.
Дура была классическая. В квадрате. Нет, в кубе.
Пашка привел меня домой, прижимая палец к губам:
– Т-с-с-с! Родители спят.
Без подготовки и прелюдии завалил меня на кровать и сразу полез в трусики. Даже плакать от боли не позволил: зажал мне рот ладонью и прошипел:
– Тише будь! Что ломаешься? Первый раз, что ли?
– Первый, – выдохнула я, когда наконец эта мука закончилась.
– Ну, ты мать даешь! – хохотнул он. – В двадцать лет и девственница?
– А что, это плохо? – прошипела я.
– Так, надо дырочку разработать, – сказал и снова полез на меня.
До сих пор как вспомню, так вздрогну. Счастье еще, что не залетела тогда. Этот козел презервативом не пользовался.
Самое смешное, что любовь не выветрилась. Мы еще встречались пару месяцев, пока Пашка не переключился на Янку. Со мной ему, видите ли скучно стало. Козел!
Б-р-р!
Короче, я не люблю блондинов.
Я встряхнула головой. Брысь, зараза! Не хватало еще из-за блондина на работу опоздать!
Герман
Я повернулся и остановился: ну, не удирать же, сверкая пятками! Слава богу, сегодня последний рейс моего наказания: слетаю в Екатеринбург и обратно! А дальше (я очень на это надеюсь) нас раскидают по разным экипажам.
Лариса упорная. Не сдается и игнорирует мои отказы встречаться. Уже несколько раз я беседовал с ней по душам, говорил, что у нас разные пути, врал, что у меня есть девушка и скоро мы поженимся. Ничто не действовало.
Лариса смотрела на меня влажными глазами, в которых плясали черти, кивала головой и говорила:
– Да-да. Я все понимаю. Ты устал, Герман. У тебя сегодня плохое настроение. Отдохни, дорогой. Не забудь, завтра у нас ранний вылет.
Она тут же вставала и шла к выходу, как будто только что не выносила мне мозги своим: «Герман, я хочу с тобой встречаться».
Поняв, что открыто у нее со мной ничего не получится, Лариса стала меня провоцировать, давить на мое мужское эго между ног.
То, зная, что я слушаю, начнет громко говорить подружке:
– Я тщательно слежу за состоянием своего тела. Принимаю расслабляющие ванны, делаю массаж и маски.
А потом посмотрит на меня так горячо, что и дурак догадается, кому эти слова предназначались.
То, зажмет меня в уголке самолетной кухни и скажет:
– Мне хочется ощутить тепло твоих рук на своём теле. Пойдем в туалет.
Еще чего! Плавали, знаем! Больше я на такие эксперименты не пойду. Увольте меня от позора!
В последнее время стало все труднее избегать ее случайных прикосновений и горячего шепота на своей шее. Самое главное, что ей удавалось задеть меня за живое. Лариса умело будила во мне тайные желания.
Стас с другими стюардессами даже пари заключил, сколько я еще продержусь.
Но…
Головка хотела разрядки, а голова понимала, что мимолетного секса у нас не получится. Лариса сразу поставит на мне клеймо: «Мой мужик!»
Нет, я к такому не готов.
Зачем совать голову в петлю? Чтобы затянуть удавку потуже? Нет. Ни за что! Я лучше в клубе сниму кого-нибудь на вечер или приглашу девицу по вызову.
– О жизни, думаю, о жизни, – ответил я и вздохнул, поджидая весь экипаж: второго пилота и бортпроводников – команда теперь слаженная и проверенная долгими часами перелетов.
