— И ты сразу же оставил меня у людей, — эта фраза была не больше, чем обычная шутка. Но то ли от юношеской обиды, когда я считал себя брошенным, то ли от общего впечатления от всей этой правды голос мой сорвался, поэтому сложилось впечатление, что я его обвиняю. Рэсай так и подумал, поэтому эти слова его почти что обидели.

— Не говори так, будто мой поступок был спонтанен! — да, всё-таки обидел. — Я не мог оставить тебя при себе. Братья бы узнали, и тогда бы нас не спасла ни одна ложь. Поэтому силы всех моих пауков были брошены на поиск той семьи, которая приютит тебя и даст правильное, с человеческой точки зрения, воспитание.

Если бы я даже захотел, то я не смею высказывать ему какие-либо обвинения. Да, он меня оставил на шестнадцать лет, но ведь сделал всё, чтобы моё детство было счастливым, и оно было таковым. Да и не думаю я, что он меня действительно бросил. Теперь-то я больше чем уверен, что всё это время его восьмилапые шпионы неустанно следили за мной.

— Планировалось как можно дольше скрывать правду. Окончательное взросление у людей происходит в гораздо позднем возрасте. Но твои способности проявились слишком рано, я не мог их больше сдерживать. Тебя надлежало учить. Поэтому я вынужден был тебя забрать, надеясь, что братья поверят в мою ложь.

— Поверили, — усмехаюсь я, даже удивляясь от его искусства лгать. Ведь демоны до последнего так и не догадались, какая именно роль была отведена мне в этой истории.

— Поверили, — поддержал он моё настроение кивком. — Более того, амбиции Старшего даже помогли осуществить мои планы по твоему физическому воспитанию. Братья оказались весьма толковыми учителями. Мне оставалось лишь следить, чтобы ты не поддавался их дурному влиянию. Но порой эта задача могла казаться невыполнимой. Ты был просто несносным юнцом, — воспоминания о наших склоках из-за моей подростковой импульсивности заставили его улыбнуться.

Проклятье! Даже сейчас одной лишь своей улыбкой этот демон способен меня пристыдить, как мальца. Ведь я помню, как дерзил тому, о чьих уроках по-настоящему приятно вспоминать. Пока остальные создавали из меня лишь оружие, Рэсай учил. Рассказывал, объяснял, исправлял то, о чём наболтают остальные. Пожалуй, это единственные приятные воспоминания, которые остались у меня от этого двадцатилетнего обучения.

— И пусть моё, хм, отстранение внесло некоторые коррективы, и ты всё-таки поддался их влиянию. Однако сейчас я могу не без удовольствия наблюдать за результатом моих трудов. Ты доказал свою силу, мой друг, вне всяких сомнений, — этими словами он решил прервать свои погружения в воспоминания.

Меня его слова так же заставили вернуться в реальность, где я наконец-то вспомнил, что со мной было до попадания сюда.

— Только мне всё это теперь без надобности. Я мёртв, — я говорил достаточно-таки свободно, потому что был уверен, что та рана стала для меня смертельной.

Рэсай, который хотел что-то произнести, от моего заявления неожиданно осёкся. Даже со спины я смог понять — он удивлён. Почему? Такая его реакция удивила меня самого. Разве в сказанном мною можно сомневаться?

— Что за глупости я слышу?

То, что он усомнился в моих словах, меня задело. Мне захотелось доказать свою правоту, поэтому я тут же указал ему на мою рану, как на главное доказательство. Но какого было моё удивление, когда я увидел, что на моём плече не было ничего. Камзол в этом месте был повреждён, но сама кожа была цела. Что бы тут ни было раньше, оно привычно зажило с помощью моей регенерации. Как такое возможно? Ведь там, в замке, рана так и не начала срастаться. Зачарованная стрела ранила смертельно…

Пока я продолжал осматривать себя, в очередной раз убеждаясь в и так уже озвученном вердикте, я услышал, как Рэсай усмехнулся. Кажется, теперь он понял, на что я ссылался, когда сделал то заявление, и это его… позабавило?

— Эти чары всего лишь временно замедляют нашу регенерацию, всё же остальное — очередная ложь, на которую братья повелись. Их так сильно напугала сама возможность такой лёгкой смерти, что они позабыли главное правило: нас может убить только равный по крови.

— Но для чего тебе нужна была эта ложь? — я не перестаю удивляться всем этим ухищрениям.

— Моё убийство было прямым их приказом, но одновременно и доказательством, что в тебе сокрыто гораздо больше сил, чем им казалось изначально. К такой правде они были не готовы, испугались, что ты выйдешь из-под контроля. Поэтому ты повторил мою судьбу: был ими предан. Они пожелали тебя уничтожить, но решили не рисковать сами и отослали своих слуг, вооружив их тем самым оружием, которым я их запугивал.

Я помню. В ту ночь они направили меня на задание, но это оказалось ловушкой. Противников было слишком много, чтобы я мог победить, но я был и слишком самоуверенным, чтобы отступить. Меня ранили очень сильно, я еле успел сбежать, используя Жемчужину. Мне казалось, что я выжил лишь чудом, ведь против меня использовалось то самое зачарованное оружие. Но теперь я понимаю, «виновник» моего спасения стоял передо мной. Если бы хранители сами пришли за мной, я бы погиб — однозначно. Но они, запуганные Рэсаем, понадеялись на чары. Да, меня ранили, но это не было смертельно, довольно-таки скоро всё зажило.

Сказать, что я был поражён, значит, приуменьшить. Ведь я был шокирован, по-настоящему. Рэсай пошёл на такую ложь, потому что знал, что однажды хранители меня предадут. Он предугадал такой исход задолго до случившегося! Он сделал всё, чтобы я выжил, чтобы я скрылся от них.

Когда радость и удивление прошли, я наконец-то в полной мере осознал картину происходящего. Коснулся ещё раз плеча, будто хотел лишний раз удостовериться во всём услышанном. Не болит. Не чувствую повреждений. Значит, я…

— Живее всех живых, Хранитель.

Что?

Погодите, я не ослышался? Что?

Я шокировано озираю Рэсая. Это он сказал? Точно он? Да, бред какой-то… Но я ведь услышал, чётко, ясно. Хранитель? Я? Глупости! Быть такого не может!

— Тот, кто завершает цикл, становится началом нового? — нервно смеюсь я, кажется, начиная понимать правила этого мира.

— Так и есть.

— Но… Но зачем? Зачем начинать всё сначала?! Я видел, что творят такие как мы! Неужели, мирам не будет лучше без нас?! — срываюсь на крик. Ведь так хочется отрицать услышанное. Я мстил, сделаем вид, что ещё и мирам помог — избавил от тиранов, но никаким Хранителем я становиться не собирался!

— Возможно и так. Такая власть совращает, и мои братья тому ярчайшее доказательство. Но… — Рэсай сделал голос мягче, стараясь показать, что понимает меня и не осуждает моё недовольство. — Так устроен наш мир, мой друг. Сплетение Миров само по себе удивительное место. Сосредоточие всей магии и наших сил. Основа границ, которые и разделяют все остальные миры, не давая им погибнуть от соприкосновения друг с другом. Буквально сердце миров, если провести параллель с организмом людей. Но такой прекрасный мир не может существовать без своего смотрителя, кто-то должен направлять всю его магию в нужное русло. Ты родился на стыке циклов и прекрасно мог лицезреть, что бывает, когда Хранитель пренебрегает своими обязанностями и пускает всё на самотёк.

— Но почему не ты? Ты старше да и… говоришь об этом хоть с каким-то удовольствием.

— Такое предложение льстит моей старой зависти, признаю. Но даже если не брать в расчёт, что моё тело уже давно обратилось в прах, подобное всё равно недопустимо.

— Но ты бы мог убить меня и забрать мои силы…

— И уничтожить всё, ради чего я старался? Поступить так, значит, пойти против здравого смысла. А он ещё меня пока что не покинул. Мой цикл завершён, и я должен последовать за своими братьями, — думаю, он понял, что меня такие слова слабо утешали. — Не стоит так переживать, мой друг, в тебе говорит страх. Вот увидишь…

— Если бы дело было только в страхе… — вздыхаю я от отчаяния, понимая, что нарушить цикл, как и уйти от своего предназначения, мне не по силам.

Я молчу. К чему ещё слова? Ведь и так уже всё понятно. Мне не изменить то, что было решено, очевидно, ещё до моего рождения. Я смирился, отчаялся. Теперь не осталось даже надежд на то, что я смогу вновь увидеть тебя, моя милая, хотя бы там, хотя бы после смерти… Ведь я не умру, я остаюсь в этом мире… на долгие века. Один.