Нина вскрывает почту. У него за спиной. Она – предательница! Как давно это началось? Если кто-нибудь узнает, он потеряет работу. Его уволят за грубое нарушение Устава почтового ведомства. Отдадут под суд и приговорят, это уж как пить дать! Что будет с Ниной? Кто о ней позаботится? Что скажут люди? Они подадут жалобы. Нину отправят в приемную семью, и сбудется худший кошмар Пьера. «Куда она отправится, если я вдруг умру? Мать уж точно ее не заберет».

Он возьмет вину на себя. Заявит, что Нина ничего не знала. Казните шального старика!

Пьер тормозит у коллежа. На часах полдень, из дверей группками выходят юноши и девушки. Нина в столовой. Старик расталкивает учеников, у него дергается лицо, он моргает как безумный, замечает сначала Адриена, потом Этьена, следом Нину. Троица стоит в окружении других ребят, их человек пятнадцать, не меньше.

Нина в одном свитере, ушла из дома без шерстяной куртки. Сколько раз он просил внучку одеваться теплее из-за астмы, а ей хоть бы хны! На дворе апрель, а у девочки шея голая! Пословицы нужны, чтобы ими пользоваться, Одиль больше всего любила эту: «Лучше одна птица в руке, чем две в кустах». Адриен шепчет Нине: «Твой дед здесь…» – и она поворачивает голову, смотрит на него и улыбается. «Что ты тут делаешь? Я что-то забыла дома?»

Мгновение спустя по красному от злости лицу и сжатым кулакам она догадывается – дед узнал про письма. Девочка мертвеет. Пьер отвешивает внучке пощечину, бьет по другой щеке. Звук глухой и звонкий одновременно. Тишина летит по двору, как пороховой след. Все потрясены, но никто не вскрикнул, не возмутился. Сцена как будто всех загипнотизировала. Что творится? Взрослый напал на ученицу на территории учебного заведения!

Пьер Бо впервые ударил Нину. Нет, второй раз. В шесть лет она раскрасила овощи с огорода синим фломастером, и он наподдал ей по попке.

Старик хватает внучку за воротник, вздергивает вверх, трясет и вопрошает молящим и одновременным ледяным тоном:

– Ты что, не понимаешь?! Не отдаешь себе отчета в том, что творишь?

Он готов убить ее на месте. Изничтожить. Его приводит в чувство гробовая тишина вокруг.

«А я-то сам что сейчас делаю?»

Бо медленно опускает внучку на землю. Он изумлен, все его движения замедленны. Нина похожа на марионетку с алыми щечками. На коже отпечатались пальцы деда. Глаза наполнились слезами, она дрожит, как в лихорадке. Пьер наконец осознает, что все на них смотрят. Подходит молодой, лет двадцати, надзиратель, восклицает:

– Что тут происходит?!

– Прости меня, – очень тихо, одними губами, шепчет Нина.

Совершенно потерявшийся Пьер Бо резко поворачивается и бежит прочь со двора, прыгает в машину, роняет голову на руль и начинает рыдать, содрогаясь всем телом. Одиль и Джо Дассен смотрят с небес и возмущаются. Жена ни за что его не простит.

– Ты все видела, она сама напросилась!

Одиль не отвечает, дуется на него, и пижон Дассен наверняка этим воспользуется.

12 декабря 2017

Двадцать семь лет спустя я во всех деталях помню события того апрельского утра. Остановившееся мгновение. Мы смотрим на Пьера Бо, замерев от ужаса. Он бьет Нину по щекам, никто ничего не понимает. Что это, сон или явь? Сцена длится минуту, не больше. Маленькая темноволосая голова грозит оторваться. На Нине черный свитер с серыми бабочками, они напоминают увядшие цветы. Она извиняется перед дедом, не защищается, не выглядит обиженной. Каждый спрашивает себя: «Что она натворила?» Хорошо разглядели сцену все и, разойдясь по домам, домысливали, строили предположения, экстраполировали:

«Она наверняка с кем-то переспала. В точности как мать. Старик узнал и не стерпел. С Больё или с Бобеном? С обоими сразу? Она беременна. Подумать только, в четырнадцать лет! Да, точно залетела. Ужас какой…»

После бегства Пьера Бо во дворе коллежа из уст в уста передавался один и тот же вопрос: «Кто этот старик?» Ответ был: «Ее дед…»

Смущение на лицах, натужные смешки, кто-то пожимает плечами. «Что у тебя после перерыва? – «Час самоподготовки. Физкультурник заболел. А у тебя?» – «Английский. Сдвоенная математика и контрольная…» Девочки спрашивают Нину: «Ну ты как?» – стоя сантиметрах в десяти от нее, как будто боятся покинуть некий периметр безопасности, перейти границу. Всем известно, что право первенства у Этьена Больё и Адриена Бобена. Нина неприкосновенна.

Что было дальше? Адриен повел Нину в медкабинет, а Этьен, как полный болван, остался стоять посреди двора. Потом они с сестрой отправились в столовую. Две пощечины подорвали единство троицы.

Нина обвинила во всем свою мать. Она рассказала Адриену, что накануне чуть глаза не сломала, изучая фотографии, которые прислала Мари-Лор. Она хотела их припрятать, а дед нашел все у нее под подушкой. Адриену была известна тайна писем. Только ему.

Мать всегда будет приносить ей одни несчастья. Нужно все бросить, больше не искать доказательств ее существования, не пытаться понять, какой она была и почему бросила Нину на отца, как узел грязного белья. Дед полюбил ее – сразу, а она его разочаровала.

Я готовлю рождественский конверт для приюта Нины. Кладу внутрь деньги. Надписываю: «Нине Бо – лично, в собственные руки» – большими печатными буквами, чтобы она не узнала мой почерк. Смешно, откуда ей знать, что я – это я?

По ассоциации в голову приходит мысль о выдавшем Нину анонимном письме. Исток драмы. Вряд ли она узнала, что ее дед сделал с найденными конвертами, выбросил или доставил по адресам. Мне известно одно: Жан-Люк Моран и его предполагаемая вдова живы, здоровы и участвуют во всех турнирах по белоту.

Я всегда отправляюсь в приют как воровка, поступаю как все трусы, что привязывают своих псов к решетке забора под покровом ночи, вместо того чтобы посмотреть людям в глаза при свете дня.

С начала этого месяца я уже третий раз еду к Нине на работу. Такого раньше не было. Никогда. Конверт с деньгами лежит на пассажирском сиденье.

Зимой я не выхожу из дома после девяти вечера. У меня образовались новые привычки. Совсем незначительные. Привычки ведь всегда незначительные. Моя работа, мои сериалы, мои передачи, соцсети, еда, стопка романов на тумбочке у кровати.

Фары высвечивают пластиковых Пер-Ноэлей перед домами, еловые венки на дверях, гирлянды, мерцающие вокруг окон, Рождество на прилавке.

Рождество без снега. Здесь оно наступает только в середине января.

Я еду вдоль пустыря, где еще месяц назад доминировал коллеж Вьё-Коломбье. Всеми покинутый. Исчезли даже предметы, которые мы любим, – музыка, рисование и труд.

Наш старый коллеж «ушел под воду».

Нужно сбросить скорость, иначе в такой туман и гололед того и гляди слетишь в кювет. Выезжаю на узкую дорогу к приюту, вижу два или три отдельно стоящих дома. На одном горят красные и зеленые огоньки.

Рождество. Дней через десять Этьен приедет к родителям, он поступает так каждый год. Как послушный мальчик, всегда вовремя возвращающийся домой. Раз в год Этьен появляется на улицах Ла-Комели, заходит в табачную лавку за сигаретами. Его большая машина стоит на площади рядом с церковью. Там он ждал Нину с Адриеном на скейте, чтобы вместе идти в бассейн.

Интересно, он думает о них? А об этом? Если окажется, что останки в машине принадлежат Клотильде, его это встревожит?

Я дважды видела его и оба раза пряталась. Пряталась, ждала, когда он исчезнет, как сквозняк, как ливень, как солнечный удар.

Этьен Больё парализует меня, лишает дара речи.

В прошлом году мы едва не столкнулись в церкви. Я этого не ожидала, хотя знала, что встретить его можно только между 23 и 26 декабря. Время было 18:20. Мессу в Ла-Комели служат в 18:30. Я шла ко входу, закутанная в длинное пальто, и вдруг узнала его силуэт, его походку. Он был в метре от меня. Один. В толстой куртке на меху, в капюшоне. У меня мурашки побежали по коже. Это он. Он меня не видел, затянулся сигаретой, выдохнул дым. Всегда забываю, до чего он высокий! Я обернулась и увидела спину Этьена, он шел к центру города. Ну, к тому, что от него осталось.