Охотники обвешивали жилища костями побеждённых травоядных или нападавших во время травли хищников. Некоторые главари Большой Охоты украсили свои постройки черепами убитых ящеров. Самая большая кость висела над входом в хижину вождя. Голова Гигантозавра – наиогромнейшего и древнейшего травоядного, коего видели первые люди – гордо украшала шатёр вожака. А сам шатёр располагался на уступе, прямо над охотничьими жилищами, где основание утёса переходило в сооружённый смотровой помост.

В центре Дома Охотников находился оружейный хором. В нём хранились тренировочные орудия, одеяния, костяные доспехи и прочие заготовки для подрастающих следопытов и загонщиков. Прилегающая к хорому территория – арена – была куда обширнее, чем у хижин охотничьих отрядов. На арене стояли чучела травоядных и хищной рептилии – Разавра. Подобия же таких гигантов, как Длинношеий, Хвостолих и Толстошкур, соорудили без лап. Формы воссозданных тел торчали прямо из земли! На чучелах поменьше тренировали навыки охоты: учились поражать добычу или хищника из лука, дубиной или копьём; а по чучелам гигантов упражнялись бегать и держать равновесие.

Ближе к юго-восточной лазейке, за дозорной вышкой, первые люди выстроили кладовые палатки с древесиной, отобранными костями для доспехов, редкими камнями Грани, кожей и другими необходимыми припасами. Немного выше, на холме, в тени под утёсами, вырыли земляные схроны для вяленья мяса, лечебных и съедобных растений и плодов. А рядом соорудили шатры для таких же целей – женщины всегда выискивали возможность сохранить съедобность убоины как можно дольше. В шатрах мясо было подвешено верёвками на балки, а в ямах оно лежало завёрнутое сначала в лопухи, а затем в кожаные лоскуты. И в том и в другом случае кушанье хранилось сравнительно долго, но в яме оно было немного сочнее и всё же портилось раньше, чем в строении. В шатре убоина была суше и сберегалась аж до следующей Большой Охоты!

Между всеми составляющими поселения – на склонах, утёсах и беспрепятственных отдалениях, среди араукарий, зарослей папоротника, травы и прочей растительности – соплеменники вытоптали тропы. Через каждые пятнадцать-двадцать шагов вдоль троп первые люди вбили светочи. Для светочей ремесленник Варн изготовил специальные известковые чаши. Он закрепил их так, что в ночи со стороны леса не было видно явного пламени. Языки огня привлекали не только травоядных, но и хищных рептилий, а чаши прятали и отражали источники свечения в сторону Великого Вулкана, рассеивая тёплый свет к подножию горы.

***

– Па, ты уже уходишь? – спросила Оми, едва открыв глаза.

Рошан зашёл проведать дочь и уже собирался было покинуть халобуду, но дитя внезапно проснулось.

– Доброе утро, родная. Да, Па надо сделать много добрых дел вождя. Как тебе спалось? Что снилось?

– Хорошо спалось. Не помню, что снилось… – ответила Оми. – А где Ма?

– Сейчас она придёт, милая.

Шаман, позабыв, что находится в шалаше, вытянулся во весь рост и стукнулся головой о поперечную основу. Оми рассмеялась:

– Вождь, ты такой большой!

Рошан улыбнулся и, присев на колени, подтянул девочку к себе.

– Сегодня вождь пойдёт на встречу к Пангее, – развёл он руками. – А дочь вождя пообещает, что не станет играть в прятки по всей деревне и будет слушать Ма!

Оми улыбнулась:

– Обещаю, вождь!

Внезапно с другой стороны сооружения раздался голос Аны:

– Рошан, ты ещё здесь?

Женщина забралась в постройку и сходу обняла мужа.

– Они ждут тебя у Храма, – прошептала она. – Я принесла воды. – Ана протянула кожаный бурдюк. – Выпей как можно больше – она поможет тебе. У тебя будут силы! – заверила охотница.

– Инга́ приготовит отвар и его будет доста…

– Не спорь со мной, вождь. Вода – это источник жизни. И мне будет спокойней. Выпей! – настояла Ана.

Шаман прильнул к горловине мешка. За несколько глотков он опустошил сосуд и обратился к дочери:

– Не забывай про обещание!

Оми покивала.

– Проверяйте дозорных, Ана! – напутствовал Рошан. – Я постараюсь вернуться как можно скорее. В моё отсутствие Радон будет в ответе. Помогайте Варну с Кострищем.

– Рошан, я боюсь за тебя, – голос охотницы дрогнул. – Хорд говорил, что этого раньше никто не делал, – уже шёпотом произнесла она.

Шаман взглянул на Оми: девочка сидела на подстиле и играла коготками Лазунов. Убедившись, что она не обращает внимания на беседу, Рошан, едва слышно ответил:

– Всё будет хорошо, Ана, не переживай. Вы главное дозорных проверяйте, и пусть чаще меняются – больше спят!

– Это звезда? Почему она зажглась? Что с ней не так?

– Я не знаю… Для этого я и иду к Ней… Заврини хотят, чтобы мы покинули этот дом. Они о чём-то нас предупреждают, и эта звезда появилась неспроста. Нам нужно узнать, что тревожит Заврини, и что нас может ожидать, – промолвил шаман и приобнял Ану.

Ана крепко обхватила мужа:

– Мне страшно!

– Ну, будет тебе, – успокаивал вождь. – Я скоро вернусь!

Охотница освободилась от объятий и в шутку пригрозила:

– Если мой вождь не вернётся, то я не стану с ним больше охотиться!

Шаман расплылся в улыбке и, отодвинув занавес шалаша, стал выбираться наружу.

– Пока, Па! – помахала вслед Оми.

– Пока, родная! Ана, дозорные! – ещё раз отметил Рошан.

Запах росы, смешиваясь с хвойным ароматом араукарий, поднялся над поселением. Шаман вышел на поветь и вдохнул свежесть наступающего утра. Повсюду стояло сонливое затишье, и еле слышное журчание ручья растворялось в потоках неспокойного дуновения ветра. Давно умолк стрекот ночных насекомых, а цыканье дневной живности ещё не зазвенело чередой, словно примитивные обыватели, сменяя друг друга в дозоре, не успели занять свои посты. Среди ветвей на близрастущих деревьях мелькали дымки от погасших костров шалашей. Стойбище и природа в округе была погружена в сонное царство.

Где-то за пределами горизонта проснулся свет Великого Огня. Восходящие лучи постепенно пробуждали обыденный мир, а их просветления в небе предвкушали незнакомый день. Рошан бегло осмотрел поселение, а затем устремил взор на сторожевые вышки: все и всё, как и прежде, было на своих местах. Вождь ухватился за лиановую верёвку, ловко спустился к земле и направился к пещерам.

Вскоре шаман оказался высоко над деревней и, остановившись на краю утёса, ещё раз оглядел нетронутую хищниками обитель. Глубоко внутри Рошан был встревожен. Его предчувствие – предчувствие Заврини – почему-то вызывало волнение и ощущение чего-то непоправимого. Вожак пригляделся: из хижин в Доме Охотников вышло несколько подростков. Кто-то разводил костёр, было видно, как чьи-то женщины набирали воду из колодцев, на араукариях из халобуд выходили дети. Рошан попытался высмотреть дочь и Ану, но с высоты у пещер поселения первые люди выглядели крохотными. Тяжело было кого-либо различить по внешности или по одеянию. Вождь видел лишь силуэты и мог предположить, что там, у покинутого им шалаша, среди порослей ствола, Оми играла вместе с чадом сородича или у оружейного хорома, казалось, юлился одноглазый Варн…

Шаман обратил внимание на лазейки стойбища. Всё пребывало в спокойствии. Прохладный утренний ветерок резким порывом всколыхнул волосы вождя, и отвлечённый ветром от раздумий Рошан направился к Храму Созидателя.

Перед перевалом ко входу в пещеру шамана встретила пожилая знахарка. Одета она была в длинный, местами ободранный бытом балахон из тончайшей зелёной кожи. Поверх кожи, в области плеч и края бушлата, висели украшения в виде засмоленных цветных листьев диковинных растений.

– Здравствуй, Инга! – приветствовал Рошан.

Старуха, морщась и поправляя редкие седые волосы, показала беззубую, но ещё клыкастую улыбку и, разведя руки да быстро перебирая ножками, направилась к вождю.

– Рошан, сынок, давно ты не поднимался к пещерам старцев! – трепетно приветствовала она.

– Инга, ты же знаешь – настали времена Большой Охоты. Нужно было подготовить отряды к отбытию, – с печалью в голосе ответил шаман. – Надеюсь, ты соскучилась?