В фойе больницы он усадил ее на шаткий стул возле окна с фикусом, сам подошел к аптечному киоску, сделал заказ. Пока он отсутствовал, Надя разглядывала фикус, удивляясь, почему у него такие яркие глянцевые листья. Наверное, местная уборщица любила фикус больше, чем чистоту – полы были грязными. Ее отвлек равнодушный голос «аристократа».

– Покажите ободранный локоть.

Надя посмотрела на него с недоверием.

– Зачем?

Вздохнув с едва заметным раздражением, он терпеливо разъяснил:

– Обработать рану.

– Так заживет…

– Не заживет, – он взял ее за локоть и аккуратно развернул руку ссадиной к себе.

Надя отвернулась – невыносимо было видеть его совсем рядом, чувствовать его свежий мужской запах. У него оказались теплые, мягкие, большие ладони. Он прикасался к ее коже осторожно, но уверенно, и промывал перекисью рану так же заботливо, как отец в далеком детстве, когда она разбивала себе колени. Девушка замерла и почти перестала дышать, пока рана не была заклеена лейкопластырем. Он снова взял ее за руку, мягко поднял со стула, словно она была уже не в состоянии что-либо сделать самостоятельно, повел к выходу. Надя почувствовала себя разбитой, ей хотелось только одного – лечь, свернуться калачиком под одеялом, закрыть глаза и ни о чем больше не думать.

В машине, прежде чем повернуть ключ зажигания, он неожиданно близко придвинулся к ней всем телом и, вытянув из гнезда ремень безопасности, пристегнул ее к креслу. В какой-то неуловимый момент Надежда, не удержавшись, встретилась с ним взглядом. Его темно-серые глаза с густыми короткими светлыми ресницами ее внезапно обожгли – словно он своим взглядом на мгновенье проник в самое сердце и засел там раскаленным угольком, мешая дышать. Этого еще не хватало! Да что с ней? Зачем она рассматривает его глаза?

Резко отвернувшись, Надя насупилась. Они ехали долго, через весь город, забитый автомобильными пробками. Водитель включил радио. Реклама звучала вперемешку с музыкой, но рекламы было больше. Между треками и рекламой дикторы кричали, смеялись, отпускали плоские шутки в прямом эфире. Надя пыталась понять, о чем они говорили, и тут же забывала услышанное. Его случайный взгляд застал ее врасплох. Зачем он на нее так внимательно смотрел? Чтобы окончательно убедиться в том, что она растеряна и напугана? Нет никакого сомнения – этот франт с обложки модного журнала теперь долго будет смеяться над ней и представит случай на «зебре» своим друзьям, как милый анекдот, выставив ее полной дурой.

Машина остановилась. Он помог ей спуститься с подножки, зачем-то дошел за ней до входа в общежитие, вручил пакет.

– Вот, возьмите.

– Что это?

– Телефон. Пока вас обследовали в рентген кабинете, я купил. Рядом магазин. Сим-карту вставил, но телефон не включал, сами разберетесь.

– Но…

– Послушайте, Надежда Васильевна, – он сказал это спокойно, но так же твердо, как во время аварии про выдуманную жену, – я уже понял, что вы девушка гордая и независимая. Но для студентки из провинции потеря телефона почти катастрофа. Вы живете в общежитии. Лишнего дохода у вас нет. Я действительно был виноват. Так что давайте закончим этот бесполезный спор и не будем друг другу портить нервы. Если вы захотите подать на меня в суд, подавайте, я выплачу вам любую компенсацию, – на слове «любую» он сделал акцент.

Его правильные, четкие, логичные слова о «любой» компенсации окончательно взбесили Надю, ей нестерпимо захотелось нахамить. И глаза! Такие замечательные глаза не могли принадлежать этому самодовольному типу, они должны были быть наглыми, порочными, скользкими – да какими угодно! В машине ей наверняка что-то померещилось, она наверняка придумала этот внимательный изучающий взгляд, ошалев от внезапно навалившейся беды.

Девушка резко повернулась к нему, едва не наступив на носки вычищенных до блеска туфель, и, чуть подавшись вперед, с вызовом произнесла:

– А вам не кажется, что вы слишком самоуверенны? К счастью, мы с вами никогда больше не встретимся. Поэтому знайте: я беру ваш подарок в силу крайней необходимости. В провинции, как вы правильно заметили, с деньгами туго. Мне действительно не на что купить телефон. Надо срочно звонить родителям, они там с ума сходят. Но чувства благодарности к вам я не испытываю.

– Я понял, Надежда Васильевна.

Он ответил предельно серьезно, будто она только что сообщила ему новый курс валюты. Идиот! Тихо, но достаточно отчетливо обозвав его индюком ряженым, Надя с силой хлопнула дверью и побрела на четвертый этаж. К ее облегчению, соседки в комнате не было. В испачканной одежде она плюхнулась на кровать и открыла пакет. В нем оказался белый сенсорный телефон в картонной коробке, к нему прилагались такие же белые наушники – просто мечта! И конверт. В конверте – чек за телефон на приличную сумму, бланк гарантии с печатью магазина, десять тысяч наличными – немыслимое богатство! – и записка на рецептурном бланке: «Если будут проблемы, позвоните. Всегда готов помочь. Сергей Неволин». Возле подписи – цифры телефонного номера. И еще в пакете лежали два невероятно огромных яблока с багряно-красными боками – донельзя аппетитные, тяжелые, необыкновенно сочные на вид, с твердой блестящей кожурой.

Это было выше Надиных сил! В первое мгновенье захотелось разбить телефон о стену, а деньги с яблоками вышвырнуть за окно! Но она сдержалась и, не отрывая глаз от телефона, задумалась. В конце концов, она сама во всем была виновата. Этот незнакомый ей Сергей Неволин помогал, как умел, при этом не читал нравоучений, не угрожал за то, что она помяла бампер его драгоценной машины! Наверное, другой на его месте потребовал бы возместить ущерб – свидетелей ее вины было предостаточно.

Эти мысли ее отрезвили.

Надежде вдруг стало до такой степени стыдно за свое поведение, что спина и ладони вспотели. Она почувствовала, как загорелось лицо, прижала руки к пылающим щекам. Любая старшеклассница из богом забытого Цюрупинска постаралась бы использовать ситуацию в самом выгодном свете – это была, на самом деле, великолепная возможность завести первое полезное знакомство, которое помогло бы в чужом городе! Она же, вопреки здравому смыслу, опрометчиво упустила эту возможность, зачем-то гадко оскорбила незнакомого человека вместо благодарности. Она же о нем совсем ничего не знает!

Нет, худшего дня в ее жизни еще не было! И это в первый месяц учебы!

Мстительно порвав записку на клочки и вышвырнув ее в форточку, Надя разревелась. Она рыдала, грызла плотные сладкие яблоки и искренне сожалела о том, что невозможно вернуть этот день обратно. Мама была права: нельзя было отпускать ее одну в большой город, она не способна быть самостоятельной. Предел Надиных возможностей – должность заместителя директора по хозяйственной части на консервном заводе – считать пустую тару, ругаться с грузчиками и отмечать трудодни рабочим.

Сергей приехал домой, когда солнце начало заваливаться раскаленным оранжевым боком за горизонт. В комнатах было чисто и сумеречно. Бесцельно побродив по нижнему этажу, он поднялся в мансарду и зачем-то прямо в костюме, что было нарушением всех правил, завалился на кожаный диван. Наверное, надо было снять стресс, расслабиться, но Сергей обессиленно лежал, глядя в мансардное окно с замкнутым в нем темнеющим небом, и не двигался. Было невыносимо лень вставать, спускаться вниз, откупоривать бутылку. Пить также было лень.

В мыслях занозой сидела колючая, как еж, зареванная девчонка, сбитая им на переходе. С ней невозможно было договориться, на все вопросы она отвечала отрицательно. Но его поразило другое – несмотря на явную враждебность, она была податлива, как доверчивый ребенок, и послушно шла за ним, едва он брал ее за локоть, словно эти прикосновения ее успокаивали. Сергей подумал, что слишком часто за эти два часа трогал ее, и поморщился – это было ему несвойственно. А яблоки зачем? Что за безотчетный порыв? Пожалел девчонку? Но это была явная глупость! Если уж захотел подкормить – уж больно она показалась ему замученной, – так надо было купить какие-нибудь зеленые, простые, а не эти – тяжелые, яркие, наполненные жизненной силой. Мысль о яблоках его почему-то смутила, сердце забилось чуть сильнее, на душе сделалось совсем скверно.