Маленькая Надя хорошо запомнила историю с забором, в один момент отделившим владения тети Любы и спрятавшим их собственный двор от ее нескромных взглядов. Так уж повелось, что в их районе на краю городка, застроенном старыми домиками, было принято хвалиться чистым двором, который надо было демонстративно подметать каждое утро – и чтобы непременно одобрили, дали знать, что видели. Если установленный порядок нарушался, начинались вопросы, и попробуй не ответь! Тут же сыпались нравоучения, подкрепленные местными суевериями – мол, нехорошо! Еще дед с бабой так делали, а если по-другому, непременно быть беде. Так произошло однажды и с Надиной мамой. После язвительных замечаний тети Любы и слез матери, которые отец переживал крайне тяжело, девочка, вернувшись на следующий день со школы, с удивлением обнаружила высокую кучу строительного камня возле их старенького штакетника. Добротный забор был поднят за неделю. Тетя Люба, лишенная возможности наблюдать за жизнью соседей, угомонилась, Надину маму задевать перестала. И затаила глубокую обиду.
Каждый год после первых летних ливней Головенки отправлялись на машине в степь, и, если везло, находили там поляны с шампиньонами – собирали корзинами, везли домой, чистили, мариновали. А вечером мама обязательно жарила на сковороде картошку с грибами и луком, и этот чуть сладковатый насыщенный запах казался девочке самым упоительным, а семейный ужин в этот вечер был самым лучшим ужином в мире.
Надя обожала июньскую степь, напоминавшую ей необъятное зеленое покрывало, затейливо вышитое перелесками, взгорками, овражками. В начале лета в степи было особенно нарядно – маки и васильки расцветали яркими пятнами, жаворонки без устали звенели в высоком чистом небе. Воздух был пряным, с запахами полыни и чабреца. Его хотелось вдыхать очень глубоко, словно аромат чудодейственного настоя, сваренного доброй чародейкой-природой. Девочке нравилось разглядывать ясный горизонт, за которым, как ей думалось, скрывались удивительные страны, а в них диковинные города, где люди были непременно счастливы. Тяжелые, кипенно белые облака представлялись ей дворцами волшебных королевств, и она искренне верила, что жизнь в них текла по иным, магическим, законам – как в книгах о Гарри Потере.
В июле лето вступало в полную силу, расцветала дикая ромашка, щедро укрывая степь белым ковром. Ее обильное цветение длилось почти месяц – до невыносимо жаркого засушливого августа, хозяевами которого становились бессмертники вперемешку с полынью и колючим синеголовником. К этому времени влажное разнотравье высыхало на корню, обнажая редкие приземистые кусты, камни и скальные пороги, степь превращалась в пустыню. Кругом становилось уныло, собирать было нечего – ни горькой полыни и чабреца, ни лечебной ромашки, ни белых плотных шампиньонов. Только фургончики с продуктами да местные машины изредка курсировали по проселочным дорогам между деревнями, стараясь не застрять в распутице. Осень укрывала уставшую от жары степь мягкой прохладой, застилала утренними туманами, меланхолично сыпала мелким дождем, заставляя людей прятаться в домах.
Зима приносила с собой сырость, непролазную грязь, выматывающие душу стылые степные ветра, заносившие огороды песком с Днепровских плавней. Консервный завод работал вполсилы, дороги становились полупустыми, и только поезда деловито перекликались гудками, напоминая, что затишье это временное – до первых теплых дней. От безделья соседи гостили друг у друга, сплетничали, делились новостями, обсуждали политику и местное начальство. Это скрашивало невыносимую скуку, позволяло быстрее проживать слякотные дни. Потом наступала весна, зацветали вишни, и все начиналось сначала.
Подрастая, Надюшка считала такой порядок вещей неизменным и не понимала, как может быть по-другому. И вишни, и зловредная тетя Люба, и вечные зимние лужи гармонично вписывались в ее картину мира, не вызывая никакого внутреннего диссонанса. Жизнь виделась ей простой и замечательной, а о будущем она не задумывалась – оно казалось ей непередаваемо далеким и абсолютно нереальным, как еще не придуманный роман.
Василий Алексеевич Головенко – начальник гаража консервного завода – был в городке непререкаемым авторитетом. Его не любили за крутой характер, но уважали за мастерство и высокую ответственность. Слово свое он всегда держал, спуску разгильдяям и пьяницам не давал, план его отделение выполняло, лентяи и воры рядом с ним не задерживались. Зато тех, кто любил работать, он всячески поддерживал. На заводе хорошо помнили случай, когда Василий встал горой за пожилого мастера, которого хотели отправить на пенсию по возрасту, а молодого на его место не взял. Отвергнутый кандидат написал жалобу, но Василий порвал ее прямо в кабинете директора, заявив, что уйдет восвояси вместе с Михалычем – так звали пожилого токаря. Скандал замяли, а вскоре выяснилось, что молодой кандидат оказался вором – на автосервисе, куда он устроился работать, он менял новые запчасти на старые и продавал их по второму разу.
Смуглый, невысокий, подвижный, Василий в любую свободную минуту что-то мастерил, вычерчивал, придумывал. Однажды он соорудил из круглых булыжников настоящий фонтан, которому Надина мама радовалась, как ребенок. Скамья, стол и барбекю из белого кирпича, возведенные рядом, ничем не отличались от заграничных с красочной рекламной фотографии. Соседи приходили в гости, смотрели, громко удивлялись, ахали, хвалили, а Василий гордо показывал проект и многословно объяснял, как это делается, совершено уверенный в том, что его фонтан в городке так и останется единственным. Впрочем, он не ошибался – склонности к садовым экспериментам местные жители не проявляли.
Свою дочь Василий с детства приучил много читать. Иногда, перечитывая одну и ту же книгу, они начинали завзято спорить. Василий Алексеевич всегда был на стороне правильных персонажей, а Надюшке хотелось понять, что заставляло действовать плохих героев. Она пыталась взросло рассуждать о причинах их поступков, но отец мягко останавливал ее. По его словам, книги для того и были написаны, чтобы научить различать, где плохое, а где хорошее, и заранее научиться избегать беды. Он приводил ей в пример персонажей из «Властелина колец», пространно объясняя свое понимание их действий. Девочка пыталась возражать, говорила, что человек не может быть изначально плохим, как, например, несчастный Горлум. С людьми часто происходит беда, потому что на них действуют происходящие вокруг события. Например, тетя Люба злая, потому что ее сын пьет. Отец советовал ей не лезть в психологические дебри, говорил, что ей об этом думать рано. Она с ним, в конце концов, соглашалась, но про себя думала, что после школы обязательно будет изучать психологию, чтобы разобраться в этих сложных вопросах самой.
Иногда по вечерам они играли в шахматы. Надя, обладая отличной памятью, легко просчитывала свои ходы, ей было несложно объявить отцу шах и мат. Алексей Васильевич не думал о дочери как о достойном противнике, торопился. Проигрывая, он искренне сердился и настаивал на новой партии. Надя легко соглашалась, поддавалась, и его хорошее настроение быстро восстанавливалось. Для девочки, которая не считала шахматы серьезной игрой, это было важнее всего. Все-таки отец в семье был главным, а главному оставаться в проигравших нехорошо.
Но самое большое удовольствие она получала, когда отец сажал ее за руль белой «семерки», и они уезжали в степь. Там они катались по пустым проселочным дорогам, сколько душе было угодно. На прямых участках она разгонялась до шестидесяти километров и, заливаясь хохотом, громко, не стесняясь, кричала в открытое окно:
– Эге-геей! Я еду быстро! Смотрите все!
Отец смеялся вместе с ней, тоже кричал, махал рукой, словно кто-то издалека мог его видеть:
– Молодец, Надюха! Никогда ничего не бойся! Всегда крепко держи руль!
– Хорошо, папа!
Так, дурачась, они ехали до ближайшей деревни и, счастливые, возвращались домой. Заезжала во двор Надя самостоятельно, сама загоняла машину в гараж и гордо отдавала отцу ключи.
