Мэл не сразу поняла, что они говорили на киетлийском: смысл слов доходил до неё без малейшего напряжения, как если бы это был её родной язык. Их выдал акцент. Точнее, его отсутствие.

— Сеилем! — позвала херувимка и добавила шепотом, тряся парня за руку: — Кажется, я понимаю русалочий.

Мэл пересказала ему разговор, чтобы убедиться: она всё поняла правильно. Херувимка еле могла устоять на месте. Кончики пальцев покалывало, она крепко держалась за Сеилема.

— А ну-ка, скажи что-нибудь ещё!

Мэл вскружило голову от свалившегося на неё открытия. Но когда Сеилем открыл рот, из него вылетела полнейшая тарабарщина. Мэл даже попросила повторить: вдруг, она просто не расслышала.

— Ну вот, пощеголяла способностями, и хватит, — рука Сеилема выскользнула из расслабленных пальцев Мэл.

Он беззвучно посмеялся, опуская взгляд вниз, как всегда.

— Это снова близнецовые штучки, — тихо сказал Сеилем.

Мэл подняла на него глаза. «Стоит ли рассказать об этом Хеяре?» — подумала она и знала, что у Сеилема возникла такая же мысль. Их свобода имела весьма чёткие границы. И Мэл не могла отделаться от чувства, что она не так далеко ушла: просто родители сменились Хеярой и Амаранти. Близнецовые пламена не принадлежали самим себе. Сеилем еле заметно помотал головой из стороны в сторону.

Близнецовые пламена поднялись на второй этаж дома, накрывать завтрак.

— Почему русалки поклоняются Аамо?

— Верят, что она пошлёт им любовь до гроба, — Сеилем хмыкнул. — Русалки любят не так, как люди. Они живут вечно. Встречаются, заводят мальков, растят их и разбегаются. Поэтому любовь человека для них так желанна, ведь он может любить одну тебя всю жизнь.

— Но это вовсе не обязательно, — Мэл от возмущения прекратила нарезать фрукты.

— Разве им объяснишь? — Сеилем повернул к ней голову. — Они кроме Ёнико и Йонду человеческих мужчин-то не знают.

Мэл вернулась к своему занятию, размышляя над словами близнеца. Она никогда не мечтала об отношениях, о поцелуях и иже с ними. Мэл любила Сеилема, но это была какая-то другая, тонкая и постоянная любовь, как лучи тёплого солнца по сравнению с пламенем.

— А ты веришь? — обронила Мэл, — В любовь до гроба.

Сеилем посмотрел вперёд. Взгляд упёрся в лестницу, ведущую в его комнату.

— Верю.

***

— Мой сегодняшний урок это… детская игра? — спросила Лиен.

— Да, — ответил Ёнико с щепоткой воодушевления.

Небольшой мостик вывел их на очередную площадь. Плиты здесь все были разной ширины и укладывались по спирали. Лиен выделила одну круглую в центре и хаотично разбросанные белые плиты.

— Это классики? — неуверенно сказала принцесса.

Классики считались мальчишеской игрой, а своих друзей-мастеров Лиен встретила, когда детство уже закончилось.

— Улитка, если быть точным, — сказал Ёнико. — Знаешь правила? — Лиен помотала головой в ответ. — Игрок прыгает по клеткам на одной ноге, пока не наступит на белую — там можно встать на обе ноги и немного отдохнуть. Цель — добраться до середины улитки, — Ёнико показал на круглую плиту. — После игрок может выбрать себе одну клетку, на которой только он сможет стоять обеими ногами.

Лиен внимательно слушала его, скрестив руки на груди.

— Я всё ещё не понимаю, как это сделает меня хорошим воином.

— Попробуй — и узнаешь, — Ёнико развёл руками, приглашая принцессу ко входу.

Лиен хмыкнула и ступила на первую клетку. В начале было просто: плиты там были широкие, при желании можно и обе ноги поставить — но потом принцесса поняла, что вся улитка лежит под наклоном. Прыгать вниз было едва ли проще, чем наверх. От постоянного глядения себе под ноги голова закружилась. Лиен начинала заново не раз и не два. Икры ныли и будто окаменели, хотя Лариша хорошо её тренировала.

— Есть! — Лиен с радостным криком обеими ногами приземлилась в круг. Она преодолела все клеточки. Все триста шестьдесят пять. — Кто молодец? Я молодец.

Принцесса одним движением откинула волосы за спину. Она подошла к Ёнико и протянула раскрытую ладонь. Тот пригладил усы.

— Ты разве не заступила за край во-о-он там?

Если бы Лиен могла испепелять взглядом — холёная бородка Ёнико уже полыхала бы. Он усмехнулся и выдал ученице мел. Она, пританцовывая, отправилась выбирать себе «домик». Лиен видела, что дети рисовали внутри фигуры, чтобы различать, где чья клетка. Она вывела корону с тремя зубцами.

— Это было неплохо, — сказал Ёнико, — а теперь повтори с закрытыми глазами.

— Как? — выпалила Лиен, повернувшись к учителю. Волосы хлестнули её по спине. — Это невозможно.

Он с улыбкой достал широкий пояс и завязал себе глаза. Уже вслепую подошёл точно к первой клетке и поднял ногу как цапля. Если бы у него не было ткани на глазах — Лиен подумала бы, что Ёнико жульничает. Но он добрался до центра с первой попытки. Лиен всучила ему мел и смотрела, как он закрашивает свою клетку: «Как же неудобно будет её перепрыгивать».

— Мне тоже завяжите, — попросила принцесса.

«Всё дело в полоске ткани, ага, конечно» — съехидничала она сама над собой. Ёнико подвёл её к началу. Лиен просто стояла на обеих ногах, не зная, что делать дальше. Прыгать наобум? Одно Лиен знала точно: Ёнико никогда не давал заданий, с которыми она не могла справиться.

Лиен считала привычку посылать импульс глупой. Но она снова сделала это, импульс вернулся к ней — «мы стоим на камне, впереди есть ещё один». По телу пробежались мурашки, принцесса стряхнула их с рук: вот как она будет смотреть под ноги. Магией.

Она оттолкнулась от плиты. Одно мгновение в воздухе Лиен была абсолютно слепа. Не успела она испугаться — стопа приземлилась. Девушка замахала руками, ища баланс, и устояла. Лиен ждала, что учитель объявит: она проиграла. Но Ёнико молчал.

Лиен продвигалась дальше. Скоро она привыкла к чувству слепоты в воздухе. Каждый прыжок был выверен: Ёнико уже научил её терпению.

— Ты стоишь на белой клетке, — сказал он.

Лиен опустила ногу и разбила затёкшие икры. Отдохнув, она повторила рутину: послать импульс, найти следующую клетку, прыгнуть, приземлиться, послать импульс. Лиен напекло открытый лоб, повязка на глазах впитывала катящийся с него пот.

Приземлившись в круг, принцесса села на землю и потянулась к узлу на затылке. Она стянула повязку и зажмурилась от яркого света. Воздух холодил кожу возле глаз. Лиен положила ткань на колени и принялась растирать мышцы.

— Так какой же был урок? — спросил учитель.

Ёнико направлялся к ней из тени: там уже возвышалась скульптура, отдалённо напоминающая улитку.

— Думать на шаг вперёд.

***

Омниа стоял перед дверью и провёл обеими руками по только что уложенным волосам. Крики Манси живо напомнили ему, что произошло ночью. Пора было спуститься к завтраку. Он так долго не решался выйти, что остальные наверно разошлись уже. Омниа не знал, ждёт ли его там Сеилем. И какой: оскорблённый Сеилем, или злой Сеилем, или тот Сеилем, что не испугался его слёз?

Он выдохнул, отжался от стены пару раз, сбрасывая напряжение. «Я увижу его и там пойму» — решил принц и распахнул дверь.

Ещё на подходе он услышал звуки гуциня, и в груди развязался невидимый узел. Увидел русалок, как всегда вылезающих из воды на песни, и под рёбрами неприятно кольнуло. Сеилем, как обычно, сидел в тени папоротников. Гуцинь лежал у него на коленях, лишая русалок возможности положить туда свои шаловливые ручки. Завидев Омниа, полукровка перестал играть и расплылся в широкой улыбке. Омниа улыбнулся в ответ.

Сеилем встал, взял за руку русалку (та аж просияла) и проводил обратно к реке. Лие недоумённо округлила губы и захлопала ресницами, пока другие посмеивались. Но скоро им тоже стало невесело: Сеилем прогонял их всех, поднимая с мест и галантно провожая восвояси.

Омниа наблюдал, из приличия сдерживая ухмылку.

Сеилем вернулся на своё место и похлопал рядом. Обдало холодом, затем — жаром. Херувим сначала не поверил: они всегда сидели друг напротив друга, один в тени, другой — на солнце — но перетащил к нему банановый лист со своим завтраком.