Близнецовые пламена одновременно поднялись с площадки и спрыгнули вниз. Сердце пропустило удар. Хеяра подбежала к краю, ожидая увидеть худшее. Но Сеилем повис на руках и опустился на этаж ниже, а Мэл парила рядом на крыльях. Близнецы делали ноги.

— «Негодники!»

Хеяра быстро подошла к лестнице, придерживая подол. В ответ на её бессмысленный порыв близнецы залились смехом, шлёпая за ручку по замшелой плитке. «Невыносимые». Хеяра отпустила платье и развернулась. Амаранти за всё время даже не сдвинулась с места. И к тому же улыбалась.

— «Ты маг камня, могла бы их остановить. Что смешного?»

— «Ничего-ничего» — Амаранти подняла обе руки ладонями к небу. — «Но тебе не стоило так давить на него, если хочешь чего-то добиться. Драконий недуг?»

Хеяра опустилась, чтобы убрать калимбу в чехол, и замерла. Да, кажется это действительно болезнь разыгралась. Теперь, пока солнце не сядет, эти оболтусы точно не покажутся им на глаза.

— Тебе стоит посмотреть на это с другой стороны, — сказала Амаранти, — они начинают понимать друг друга без слов.

Хеяра медленно повернулась к Амаранти.

— «Ты думаешь, им тоже нужно будет пройти через Зеркало?»

***

Мэл бежала, еле поспевая за Сеилемом и уворачиваясь от растений. Они вывалились на поляну с орхидеями, держась за руки. Стенки горла пекло, а всего воздуха Сиитлы было недостаточно, чтобы надышаться. Мэл разок окунулась в прохладную реку и улеглась на берег «звёздочкой».

— А чего мы убежали? — спросила херувимка, чуть отдышавшись.

Сеилем сидел рядом, оперевшись на руки. Он усмехнулся.

— Что такого? — Мэл перевернулась, чтобы видеть его лицо.

— Ты только сейчас задумалась, зачем мы это сделали? — Сеилем широко улыбнулся.

— Ну явно не потому, что у тебя прихватило живот.

«Ох и достанется нам от Хеяры» — думала Мэл. Жалеет ли она о том, что сделала? Нет. Поступил бы Сеилем так же для неё? Да.

— Тебя не пугает, что мы будем знать о друг друге всё? — спросил он.

Мэл опустила глаза, задумавшись: «Есть ли в моих воспоминаниях что-то, чем я не готова поделиться с ним?». Она была глупой, неловкой, обижаемой, но за прошлое ей не было стыдно. Стыдно было за будущее, в котором она не нашла себя. «Думаю, Сеилем и так это знает» — Мэл опустила голову ниже, сосредоточившись на том, чтобы выковырять из земли камешек.

— Я не боюсь. А ты?

Сеилем поджал длинные ноги, обнял их руками. Мэл подкралась к нему, осторожно убрала со щеки чёрные локоны, чтобы видеть глаза Сеилема. Он повернулся к ней, смотря загнанным в угол зверем.

— Ты можешь обещать, что не отвернешься от меня?

— Конечно, — Мэл взяла его лицо в ладони и улыбалась, надеясь, что хоть тень этой улыбки передастся ему, — конечно. Обещаю, Сеилем.

Она любила его, как любила себя. А может, и больше. Они были словно две стороны одной медали, что стремились сплавиться воедино.

— Хорошо, — выдохнул Сеилем, и лицо его исказилось грустью. — Будет лучше, если ты увидишь это воспоминание отдельно.

— Но мы же не выбираем, какое смотреть.

— Иногда получалось, даже когда мы были далеко друг от друга, — он взял Мэл за руки. — Мне так будет спокойнее.

Босые ноги ступали по каменистому спуску к тихой гавани. Лилась песня, сладкая, как летнее вино. И… будоражащая. У берега плескалась русалка. Волны накатывали на её плавные формы, кожа на всём теле и хвосте влажно блестела, как карамель.

Русалка звала его, обещала нечто… особенное. Ему показалось, что в песне звучало его имя. Он ступил в море, медленно подходя ближе. Кожу назойливо покалывало. Когда подул ветерок — по телу пробежали мурашки. Русалка подтянулась ближе к берегу, откинула назад волосы, оголяя шею и плечи. Лие была очень… хороша собой.

Он опустился на сухую гальку, нерешительно наблюдая за ней. Тогда красавица села рядом. Лие, не стесняясь, провела по его щеке тыльной стороной ладони, по шее, по спине, уложила его руку на свою талию, не переставая петь… От каждого её прикосновения новая волна жара сбегала по телу. Всё его существо пульсировало в нетерпении. Что русалка ни обещала — он это хотел.

Лие поняла его и улыбнулась. Уложила на берег, завела его руки за голову. И перестала петь.

Он ничего не успел сделать, когда крепкие пальцы одной руки сжали его запястья. Долгое мгновение он не дышал, разум застилала хмельная кровь. Он извивался. Ноги скрипели по дельфиньей коже. «Вокруг никого нет» — это ужасало так же, как радовало минуту назад. Галька оставляла синяки на спине, впивалась в лопатки. Русалка оказалась сверху, её длинные волосы застилали глаза, лезли в рот. Вода мерзко капала с них на кожу. Раздался треск шёлка.

Мэл вынырнула. В сердце будто залили свинец. Она смотрела на свою пустую ладонь, пальцы дрожали. Мэл не смогла досмотреть, а он прожил это. По всем плечам, шее, рукам, рёбрам Сеилема тянулись красные полосы от ногтей, будто он дрался со зверем. Своим внутренним зверем. Сеилем уткнулся лбом в колени, прячась ото всех. Больно было смотреть, как кто-то столь сильный пытается сделать вид, что его не существует.

Мэл приобняла его, прижимая плечом к себе. Распутывала пальцами волосы. Спустя некоторое время он выполз из своей раковины.

— Я грязный. Такая моя природа, — сказал Сеилем, глядя прямо перед собой. Он хмыкнул. — Наверно, я дурак, раз всё ещё верю, что меня могут полюбить.

— Нет, — Мэл заставила его посмотреть ей в глаза. — Ты замечательный. Ты не виноват. То, что случилось, говорит не о тебе, а о том, кто это с тобой сделал. Не существует никакого разрешения, никакого допущения. Это целиком и полностью их выбор. А ты… ты абсолютно прекрасный, слышишь?

Мэл знала, что ей нужно повторить это десятки, сотни раз, день за днём, чтобы он поверил, но Сеилем кивнул. Серый попугай приземлился рядом с ними и шагал к хозяину, заглядывая ему в лицо, будто проверяя, в каком он настроении.

— Я тебя люблю… — проскрипел Ино.

Сеилем грустно усмехнулся и почесал его пальцем под клювом.

***

— Знаешь, как я создаю скульптуры? — спросил Ёнико.

Лиен протёрла заспанные глаза. Учитель поднял её с последними лягушками и притащил сюда, когда туман ещё не расступился. Они с Лиен стояли в его мастерской под открытым небом, отчего та больше была похожа на сад камней. Здесь имелись свои «Лестница в Небеса», «Храм уток», «Дом, в котором…» — всё в миниатюре.

— Не знаю и спокойно это переживу. Но вы полагали, что мне должно быть интересно… Так что, расскажите пожалуйста, сгораю от любопытства, — Лиен зевнула, прикрывая рот ладонью.

— Дипломатичности Вам не занимать, принцесса, — беззлобно подколол Ёнико. — Что ж… Я задумываю фигуру всю целиком, до каждой детали. И медленно вытачиваю её из-под земли, цельную, от макушки до фундамента.

Лиен окинула скульптуры, вслед за гордым взглядом Ёнико. Она думала, они изготавливались по частям, каким-то блокам, и соединялись. На подход Ёнико требовалось гораздо больше подготовки «до» и терпения в процессе. Её пробрал утренний холодок.

— Но… что если Вы передумаете? Захотите что-то улучшить на середине?

— Вот! — он повернулся, почти ткнув пальцем Лиен в кончик носа. Она отскочила. — Я не передумываю, не закончив дело до конца.

У Лиен это в голове не укладывалось. Столько ошибок можно было сделать, столько всего могло пойти не так — как тут не хотеть улучшить, исправить, довести до совершенства?

— Тогда как Вы всё делаете идеально с первого раза?

— Никак. Мои работы не идеальны, — он подошёл к скульптуре, похожей на скорпиона, сплетённого из соломки, — пропорции подкачали, из-за малой площади опор фигура проседает в почву. Если бы этот зверь ожил — он бы тут же помер от своей анатомии.

Лиен столкнулась взглядом с учителем и молчала, не зная, стоит убеждать его в обратном или согласиться.

— И что? — изрёк Ёнико — Да, не идеально. Но идеал существует только в наших головах, и для каждого он свой. Идеал — разрушительный конструкт. Утопия. Что бы ты ни сравнила с ним — ты проиграешь. Стремиться к нему — лишать себя радостей настоящего.