Квакали лягушки, лемуры прыгали с ветки на ветку, трещал костёр, журчала река.

— Получается, бедуины правы: Демиург — женщина? — спросил Омниа.

— И да, и нет, — сказал Йонду. — Квен может выглядеть, как пожелает.

Мэл подняла голову с плеча Сеилема: «Если Демиург может менять свой вид — это ведь всё объясняет».

— У нас верят, что Демиург — воин-богатырь, — сказала Лиен.

— А у нас — что мудрый старец с длинной бородой, — добавила Мэл.

Амаранти переглянулась с Ларишей и улыбнулась.

— «В Беатаре…» — сказала Хеяра, и это название повисло в воздухе, заставляя всех повернуться к ней. — «В Беатаре верили, что мир создал Великий Дракон, и под землёй до сих пор горит его пламя. Если оно погаснет — мир погибнет. Дракон облетел всю землю, но не нашёл места лучше вулкана Тейде, где горит его огонь. Тогда он лёг рядом, и время превратило Дракона в землю, а шипы на спине — в горы».

Неловкую тишину прерывало только кваканье лягушек.

— «Хотя не удивлюсь, если Великий Дракон — это тоже Демиург» — добавила Хеяра, и все облегчённо выдохнули.

Вот так сидеть у костра после ужина стало их доброй традицией.

— Кто следующий рассказывает историю? — спросила Лиен, — Ёнико?

— Нет, — сказал он, не поднимая головы от миски риса, который вдруг решил доесть, — Вроде сейчас очередь Йонду.

— Каждый раз я за тебя отдуваюсь, — Йонду толкнул его ногой. — У меня осталась-то всего одна байка — о том, как я сватался.

— Даже не начинай! — Лариша сложила руки на груди. — Мы её всё детство слушали.

— Ладно-ладно, я расскажу, — Ёнико вытер губы и прочистил горло. — Жил-был на свете один горец. Был он молод и очень силён, и хотел столько власти, сколько есть на свете. Всё ему удавалось, и он думал, что и море ему по колено. Но скоро появились завистники, которые не хотели расставаться с властью. Они всем скопом напали на горца и сбросили его в то самое море.

Они думали: «сгинул герой» — но подобрала его великая черепаха. Плыл горец на её панцире сто дней и сто ночей. Утром сто первого дня он увидел землю, бросился в океан (а что ему оставалось) и плыл, пока не выбился из сил.

На берегу нашли его бездыханное тело русалки, и стали думать, что с ним делать. «Давайте утащим его на дно» — говорили одни, «давайте съедим его» — говорили другие. И только одна русалка заступилась: «Вы что, ослепли, сестрицы? Он же почти как мы». Её звали… Аамо. Русалки спорили с Аамо, но недолго: в море полно другой рыбы.

Аамо понравился горец и она выходила его. Но когда он открыл глаза, то испугался русалки: кожа у неё была скрипучая, как у дельфина, и перламутровая, волосы розовые, на шее жабры, зубы острые, а вместо ног — рыбий хвост. Вскочил горец и побежал куда глаза глядели.

День и ночь плакала на берегу Аамо. На её плач поднялась из морских глубин злая русалка — сирена. «Почему ты грустишь, милая?» — спросила сирена. «Я спасла человека, а он боится меня» — ответила Аамо. «Я помогу тебе» — сказала сирена, но она не была бы сиреной, если бы сделала это просто так: «За это через сезон я заберу твоего человека». Аамо согласилась, и сирена рассказала секрет, который поведала ей сама Демиург.

Горец добежал до берега и сам пошёл искать Аамо. А когда нашёл — вместо хвоста у неё были ноги. Они всё ещё говорили на разных языках, но теперь вместе могли уходить в лес, обустраивать на земле жилище, готовить еду. Они жили вместе день за днём и не заметили, как полюбили друг друга.

Наступил сезон дождей. Аамо не хотела расставаться с человеком, но должна была сдержать слово перед сиреной. Снова поднялась она из морских глубин, и затянула свою колдовскую песню. И так пела, и сяк, а человек не шёл к ней. И соловьём заливалась, и выла белугой, а горец стоял на берегу с Аамо. Когда сирена поняла, что человек полюбил Аамо и песни на него больше не действуют, то страшно разозлилась…

— Разнесла полпобережья, — уточнил Йонду.

— … и уплыла на дно.

— А что случилось дальше? — спросила Мэл.

— Дальше… — глаза Ёнико забегали.

Он облизнул губы, трепал в пальцах уголок накидки. Все ждали продолжения.

— Стали они жить-поживать добра наживать, сами не знаете, что ли? — сказал Йонду и встал. — Теперь марш умываться, по кроватям и баиньки!

— Спокойной ночи, — сказали близнецовые пламена в унисон.

У них это часто случалось в последнее время. Мэл убрала голову с плеча Сеилема. Он сидел, обняв подтянутые к себе ноги и положив подбородок на колени. Его глаза смотрели в никуда. Мэл знала, что он знал, чем всё закончилось.

***

Мэл растянулась на берегу моря, зарываясь пальцами в тёплый белый песок. Длинные волны убаюкивающе шумели. От яркого солнца защищала тростниковая шляпа Сеилема. Он сам стоял по плечи в воде, не выпуская из рук специальную доску, и пытался научить Лиен ловить волны. Зачем? Очередное задание Ёнико.

Поодаль русалки столпились у сетки для рыбы и всем скопом кричали что-то одной из подруг. Та выглядела очень растерянно, прижав сине-белые руки к груди и шевеля небольшими рожками на лбу. Раньше Мэл не видела подобных.

Акке, как и херувимка, наблюдала за вознёй русалок.

— Я помню их всех мальками, — сказала лие.

Мэл нравился её киетлийский акцент: гласные будто опускались вниз по горлу, а слова оглушались.

— О, — удивилась Мэл, — и вон ту тоже? — она кивнула на странную русалку.

— Да. — Акке остановила на ней взгляд. — Лие не помнила своего имени, когда её выбросило с глубины. Но я помнила.

Мэл повернулась к лерре, влажные пряди ударили по плечам.

— Это сирена? — с опаской спросила она.

— Почти, — ответила лерре. — Лие провела в холодных водах много времени.

«Сколько же нужно лет, чтобы забыть собственное имя?» — подумала Мэл, и отшатнулась от Акке, — «А лие помнила её мальком».

— Как долго? — спросила Мэл, опустив глаза, чтобы не выдать своё любопытство.

— Не знаю, — Акке почесала затылок, и бусины на её косичках забренчали, стукаясь друг о друга. — Лет пятьсот.

Мэл закашлялась на вдохе, хватаясь за горло. Пять веков! Лерре постучала ей по спине.

— Вы, наверно, и Демиурга застали?

Акке посмотрела на херувимку желтыми глазами с поволокой. Мэл подумалось вдруг, что лие знает гораздо, гораздо больше, чем рассказывает. Что Акке может поведать, как рушились цивилизации и поднимались горы, как Великий Дракон заточил свой огонь под землю и пролетал над головой лие.

— Застала.

Мэл моргнула, рассеивая наваждение.

— Все сирены такие, как в истории Ёнико?

— Хуже. — Акке смотрела на большую воду. — Та ещё помнила речь. Другие больше похожи на глубоководных рыб, что умеют петь.

Русалки вдалеке крикнули, бросаясь врассыпную от товарки, когда та спрятала лицо под воду. Акке вскочила с песка, но зря: они скоро подплыли обратно, вытягивая на поверхность сеть, полную рыбы. Неподвижной.

***

— Могу я пропустить одно воспоминание? — спросил Сеилем.

Хеяра подняла на него взгляд от калимбы, часто моргая, чтобы держать себя в руках. Близнецы проспали сегодня, и до полного восхода солнца у них оставалось не так уж много времени.

— «Нельзя» — выдавила она.

Невозможно пропустить воспоминание, когда соединяешь память. Ей это было очевидно. Хеяра завела мелодию снова.

— Давайте не сегодня? — Сеилем приподнялся на локти.

Палец соскользнул с язычка калимбы. Крикнула птица, поднявшаяся с колонны. Они все засели на острове ровно до тех пор, пока воспоминания близнецовых пламён не будут связаны.

— «В чём причина?»

— Мне нездоровится, — Сеилем облизнул губы.

Ложь. Хеяра почувствовала это и пробежалась по его телу магией жизни. Так и было.

— «Я спрашиваю, в чём причина?» — повторила она медленно и вкрадчиво.

Менталистка коснулась его сознания — непробиваемо, как стена вокруг Эр-Кале. Мэл как-то могла выдворить её вон из своей головы и, похоже, научила этому своего близнеца. Хеяра отсчитывала секунды до того, как Сеилем расколется под её взглядом.