«Хеяра» — повторила Мэл одними губами. Херувимы не дали ей имя: они больше всех почитали Эфир, держащий острова в небе. Астрономы как раз спорили, является ли Хеяра звездой или чем-то другим.

— И никто не знает, откуда она, что с ней случилось?

— Те немногие, кто знал — по стечению случайностей уже мертвы.

Мэл вздохнула и зажала рот рукой.

— Ты думаешь?..— спросила она шепотом.

— Я не знаю. Она доверяет секреты только Верховной Воительнице. Помнишь Эйшу?

Мэл закивала: такую забудешь.

— Её сестра соперничала с Хеярой за титул, но ты уже понимаешь, кого выбрал Ковен. Многие тогда бы недовольны. Некоторые до сих пор думают, что Хеяра захватила разумы старейшин, чтобы склонить чашу весов в свою пользу.

Мэл сидела, как в воду опущенная. Хеяра казалась ей загадочной, но не больше, чем умной или упорной, а не циничной Верховной, заметающей следы. Погоняв остатки еды по тарелке, Мэл подняла на Таяну потяжелевший взгляд.

— Зачем ты хотела мне это рассказать?

Бедуинка смотрела на неё, чуть наклонив голову. Обычно изогнутая в лёгкой улыбке, линия её рта была прямой как древко стрелы.

— Потому что лидеры всегда ведут свою игру. Не будь им удобной. Не позволяй делать из тебя пешку, птенчик. Это для твоего же блага.

Мэл непроизвольно сморщилась от последней фразы: уж больно часто она её слышала. Как приправу к любым запретам, любым наказам: делай так, а вот так не делай, это-для-твоего-блага. Все вокруг знали, как ей будет лучше, а Мэл о своих желаниях знала чуть больше, чем ничего. Да оно и было-то всего одно — узнать правду о видениях.

— А какая твоя игра? — спросила Мэл у Таяны.

— О, она очень простая и одновременно сложная: быть счастливой.

Мэл опёрлась на бархатный валик. С тех пор, как появились поток и пустота, счастье казалось ей таким далёким, как что-то безвозвратно ушедшее. Как детство. Злость — это когда горячая кровь приливает в кулаки и лицо, облегчение — когда всё тело приятно немеет, назойливые мысли растворяются в голове и сердце гулко бьётся. А как чувствуется счастье, Мэл не помнила.

— И какой будет твой следующий ход?

— Завтра я уезжаю: обещала дочке приехать домой к её дню рождения. Пониже Перешейка сделали переправу и, если всё получится, то как раз успею.

Мэл замерла, провожая взглядом каждое движение Таяны. Бедуинка поднялась из-за стола и взяла дорожную сумку, лежавшую за спиной. Таяна спасла её из пустыни, бережно колдовала над её телом, приняла её особенность и настояла на том, чтобы Мэл взяли в Эр-Кале.

— Ты так много сделала для меня… Спасибо, — глаза слезились, и Мэл рисковала опуститься до рыданий в подушку, благо их тут было навалом, — спасибо за всё! И удачи!

— Ну что ты, — она потрепала херувимку по макушке. — Идём, проводишь меня до поверхности.

Они шли в неловком молчании, как два человека, которые уже попрощались и внезапно им оказалось по пути. В коридорах было уже не так оживлённо: очередь устоялась, а те, кто занимал с самого утра, потихоньку возвращались назад. Люди вдоль реки вытягивали шеи наверх, чтобы глотнуть свежего воздуха. Несмотря на жару, они держались плотно друг к другу. Мимо Мэл стражницы тащили женщину на носилках: та была без сознания. Толпа продвигалась в час по чайной ложке.

Раздался крик, следом — разбился горшок. Кровь на мгновение перестала течь в жилах. Мэл отшатнулась за спину Таяны. Она схватила её за руку.

— Поганец! — крикнула бедуинка и отвесила оплеуху кому-то в толпе. — Чтоб у тебя руки отсохли!

Очередь загудела. Стражницы пробрались туда и под локти вытащили мужчину средних лет. Люди вовсе не расступались перед ними: каждый считал своим долгом ударить нарушителя, или плюнуть ему в лицо, или хотя бы браниться последними словами. В этом гомоне тонули и рыдания девушки, которая следовала за конвоем тенью самой себя. Её ноги и юбка были испачканы землёй.

— Таяна, что случилось? Что он сделал, Таяна? — шептала Мэл, вцепившись ей в плечо так же крепко, как она — в её запястье.

— Он посмел нарушить её границы своими грязными лапами, — в голосе звучали рычащие нотки. — Это страшное оскорбление.

До того, как Лариша вышла с лестницы, её было слышно: эхо небрежных шагов и свист от игры копьём. Стражницы подвели к ней нарушителя, держа его руки заломанными за спиной. Подошла жертва и свидетельница. Верховная наконечником коснулась подбородка мужчины, заставляя его приподнять голову. Капилляры у него в глазах полопались красными пятнами на белке, отчего взгляд казался безумным.

— Ваше Верховенство, клянусь, произошло недоразумение! Это была случайность, — его слова оборвались сипением.

— Говорить будешь в судной зале, — Лариша убрала копьё от его горла.

На этом месте растянулась красная полоса. Верховная обратилась к потерпевшей:

— Как твоё имя?

— Ма-…Ман-, — она отрывисто вдыхала и не могла остановить поток слёз, от которого у неё влажно блестели щёки.

Девушка пыталась спрятать лицо, но по сторонам были стражницы и прохожие, сзади — целая толпа зевак. Везде люди. Они всё видели, они обсуждали, они придут домой и расскажут об этом своим семьям. Все будут знать, как её унизили.

Лариша вздохнула и кивнула свидетельнице. Та бойко представилась. По голосу Мэл узнала в ней первую бранящуюся.

— Идём, — Лариша махнула рукой стражницам и пропустила их вперед, — и вы тоже — будете понятыми.

Мэл и Таяна сочувственно переглянулись, но проследовали за Верховной.

***

Разбирательство подходило к концу: Лариша допрашивала обвиняемого, но его ложь никак не сходилась с тем, что до этого говорили свидетельница и пострадавшая. Девушка смогла выстроить слова в предложения только после того, как мужчину увели, а ей принесли воды. Во время допроса она продолжала плакать, так что сразу после отошла умыться и только что вернулась с красными от слёз глазами.

— Иди сюда, дочка, — свидетельница притянула её безвольное тело к груди, — что ты несла к Странствующей?

— Розу, — ответила она, хлюпая носом.

Сейчас цветок наверняка безвозвратно растоптан.

— Не переживай, на следующий год вырастишь ещё лучше, — пожилая женщина гладила её по плечам и продолжала болтать всякие успокаивающие банальности.

Девушка кивала просто так: новую розу уже не вырастить.

Чем ближе к концу, тем более загнанным становился бедуин. Все его ловушки схлопывались впустую, шансов выйти сухим из воды почти не осталось. Он бегал глазами исподлобья: куда ни рванёшь — тебя схватят. Абсолютно безнадёжно.

— Если ты протестуешь — можешь просить о проверке мыслей, но она состоится только завтра.

Это значило впустить Верховную Целительницу в свою голову. Дать чужестранке беспрепятственно рыться в мыслях, заглядывать в любые, даже самые личные и стыдные воспоминания. Его пробило дрожью, он замотал головой раньше, чем открыл рот и сказал «нет».

— Значит, есть что ещё скрывать, — шепнула Таяна на ухо Мэл.

Верховная перебросила копьё из руки в руку. Плёвое дело. Даже допрос был нужен лишь для соблюдения формальностей. Этот человек обречён.

— У тебя есть дети?

«К чему этот вопрос?», «Надеюсь, нет», «Ага, лучше не знать такого отца» — зашептались стражницы. Ларише хватило мельком взглянуть на них, чтобы они замолкли.

— Нет, Ваше Верховенство.

Рука Лариши проскользила вниз по древку. Мэл только изредка косила глаза на осуждённого, боясь увидеть, как копьё вонзается в его грудь.

— Они убьют его, Таяна?

— Нет.

Лариша подошла ближе к осуждённому и наставила наконечник ему на горло. Стражницы схватили мужчину за волосы и заставили смотреть ей в глаза.

— За оскорбление чести и осквернение священного дня приговариваю тебя, — она будто последний раз взвешивала все за и против, — к изгнанию в пустыню, — Лариша вещала нарочито громко, хотя в этом не было нужды. — Ты покидаешь город немедленно, и впредь не смеешь приближаться к честным жителям Садижи.

Мужчина невидящим взглядом смотрел на Верховную. Стражницы подняли его на ноги и поволокли прочь. Он упирался, извивался в их руках, как червь, поднимая пыль ногами.