– В тех местах, где в ходу вазирвола, сменилась сельскохозяйственная политика. Бородатые культиваторов мака, как и обещали, в этом сезоне призвали к порядку со всей тамошней бескомпромиссностью: смешно, конечно, но они реально говорят, что думают. Наркоты больше не будет – они не дадут. Тот случай, когда нет худа без добра.

– И-хи-хи-и-и… Продолжай, продолжай… Ты мне нравишься. И-хи-хи-и-и…

– Посевная сорвана, урожая теперь уже точно не будет. В результате во всём регионе резко меняется обстановка, от финансовых потоков до товарных и миграционных. Вот прямо сейчас, в режиме реального времени, меняется.

– И? – он только что не пританцовывает от энтузиазма.

– Таким, как вы, всегда больше всех надо. Видимо, появляются какие-то возможности, из моего кабинета невидимые. Вы стремитесь усесться на все ранее недоступные стулья. Доклад окончил.

– Почему не хотел ехать? – его лицо за секунду из весёлого становится стальным.

– Чего это "не хотел"? Я и сейчас не хочу, – пожимаю плечами. – Потому что я не опер. Тем более – не опер вашей структуры. Что я там потерял?

– Там действительно очень краткосрочная задача, – он словно извиняется. – Ну, по нашим меркам краткосрочная. Нужен незасвеченный человек именно с теми языками, что у тебя. Ненадолго, буквально недели на полторы.

– С английским, русским и базовым немецким? – теперь моя очередь идиотски хихикать. – И с откровенно рязанским лицом впридачу?

– С фарси, пушту и чем-нибудь тюркским, – вежливо и спокойно возражает он. – Не важно, чем. При такой языковой тройке, твоя внешность там вообще будет неважна.

– Можно подумать, у вас своих людей нет.

– Незасвеченных, да под эту задачу – как раз нет. Что? У тебя опять лицо скривилось.

– Так говорят, когда нужен кто-то одноразовый.

– Ты же не опер? – дед опять с интересом косится на меня. – Почему так уверен?

– Я – не он. Но я и не сирота, у меня отец был.

– Кто?

– В деле есть. Или вам не всё дали, а только выписку?

– Всё дали, не дочитал об отце просто, – кается тип. – Информация на первый взгляд паразитная, пропустил мимо глаз.

– Зря. Там же и о моей смене фамилии должно быть. Фоминых его фамилия была.

– Ух ты. – Старик резко погружается в размышления прямо на ходу. – Так вы на разных фамилиях?

– Так получилось. Когда они разводились, я был маленький, мать из вредности мою фамилию сменила. Но отец-то меня не бросил, в воспитании участвовал.

– Ты смотри… теперь ясно, откуда диалект… "Спаси Христос" – твоя поговорка или его?

– Всех православных. В своё время в Душанбе, в госпитале, бате хирург тамошняя говорила: "Будь христианином, это нормально. Только никому не вздумай говорить, что атеист и вообще в бога не веришь". Он мне рассказал, я запомнил. Вы его что, знали?

– Заочно и неблизко, но скорее да, чем нет. Если ты – сын Фоминых, это кое-что меняет, конечно, но только в сторону моих интересов. – И дальше без перехода. – Кто ещё у тебя в отделе знает, что ты говоришь на пашто?

– Никто. И не в отделе – тоже никто. Странно вообще, что вы в курсе.

– А почему аттестоваться не стал? Процент надбавки ж за редкость солидный?

– Я не меркантилен. – Он требовательно молчит, потому добавляю. – Это личное. Не хотел разменивать ЭТО на деньги. Поначалу собирался пожадничать, но в итоге передумал.

– Почему? Твоими категориями, язык тебе не родной же? – дед вопросительно поднимает бровь. – Хотя говоришь чисто, спору нет. Как коренной. Но ты же на самом деле русский, правильно?!

– Вы что, моё дело вообще не открывали? Русский я, со всех сторон.

– Разговариваешь больно уж хорошо. Неожиданно… Я думал, акцент будет.

– Когда в три-четыре года на улице болтаешься месяцами, как все, и заняться тебе больше нечем – акценту взяться неоткуда.

– Хм, да. Фоминых же… Так почему аттестовываться не стал?

– Вашими словами: вазири мне, как вам – русский. Как родной, то есть. Не стал на деньги переводить, да и ехать к соседям за подтверждением надо было. Как оказалось.

– А у вас самих аттестации что, не было по пашто разве?

– По пашто была, а по самому диалекту – нет. Один язык же считается, если формально. Отец тогда только умер, для меня принципиально было. А мужик в секторе попался, как вы – такой весь из себя литературный и кандагарский.

– Хм…

– Зло взяло. Извините, если что не то сказал.

Аттестоваться по вазирвола я в своё время действительно не стал вовсе не из прагматичных соображений, а исключительно в память об отце. Несмотря на солидную (по моим меркам) доплату.

Такой вот парадокс.

Но рассказывать об этом точно никому не хотел, тем более мужику, которого вижу первый раз в жизни.

Глава 2

– Я вернусь? – спрашиваю его напрямую по пути в аэропорт, откуда мы вылетаем в Кабул самым обычным рейсом первой авиакомпании страны.

– А есть сомнения?! – он вроде мягко стелет, но после такого очень часто бывает жёстко спать.

По мне, только в двух случаях они могут взять со стороны вообще незнакомого человека. Ибо это как в незнакомую машину перед ответственной гонкой усесться.

Первый вариант – если им требуется что-то шапошное, где действительно нужен лишь формальный набор качеств и знаний. Когда особых требований к личности нет в принципе – какая-нибудь механическая работа.

А вот второй…

Правды, как оказалось, никто заранее не говорит. Введение меня в курс уже там, в будущем, строго после прибытия, тоже на многое намекает.

– Вопрос снят. – По его глазам вижу, что нормального ответа не будет.

До самого взлёта мы не говорим друг другу ни слова.

* * *

– Я думал, будет жарко.

Кабул встречает семнадцатью градусами по Цельсию, что даже меньше, чем сейчас в моём родном городе. Хотя он не на одну тысячу километров севернее.

– Ночью вообще плюс восемь, – замечает «дядя», после чего долго и радостно обнимается с каким-то подскочившим к нам местным.

На меня они внимания не обращают.

Мы садимся в машину – растопырившуюся антеннами во все стороны тойоту-пикник, после чего встречающий очень долго сражается с пробками по пути к одной из междугородних трасс.

_______

– Волноваться не о чем, – здешний товарищ километров через тридцать после Кабула наконец обращается ко мне, по-своему истолковав моё молчание. – Машина оборудована глушилками. Если будем проезжать мимо мины, радиосигнал на подрыв у той не сработает – у нас небедная компания и очень хорошая техника. Более девяноста процентов гарантии.

– Суровый у вас быт, – отвечаю из вежливости, старательно скрывая истинные чувства в свете услышанного.

– Бывает, – абориген возвращает свой взгляд на дорогу. – Подрываются обычно или нищета, у кого денег нет на глушилку, или на кого конкретный заказ. Там уже могут быть разные варианты.

– А на нас заказа нет? – спрашиваю местного.

– Да не должно бы, – задумывается он. – Аккуратно балансируем. Стараюсь ни с кем не ссориться.

– С другой стороны, в рамадан тоже должно быть тише, чем обычно, – недовольно замечает «дядя», развалившись на заднем сидении и попивая местную поддельную колу из бутылки, предложенной водителем. – Священный месяц чтут все. Здесь тебе не Европа.

Именно эти его слова мне и вспомнились через пару часов, когда вначале прямо перед глазами в салоне расцвело ещё одно солнце, а потом машину подбросил удар снизу.

А затем и вовсе наступила полная темнота.

* * *

Где-то совсем в другом месте и времени.

Сотрудник службы контроля внутренней миграции в наряде по проверке документов откровенно скучал.

С одной стороны, работа была не бей лежачего, плюс не без личного интереса (хотя и не на этой тумбочке, конечно; здесь – так, регулярное бесплатное обязалово).