– Вот именно, – поддержал Полстакана. – Они нам тушенку по «ленд-лизу» поставляли, так мы ее в армии в восьмидесятом году еще ели. Отличная тушенка, на банке дата – сорок четвертый год!

Рагозин поморщился. Он не ожидал такой поддержки классового врага, и попытался переменить тему:

– Ельцина скоро скинут. Съезд смотрели?

– Смотрели, – зевнул Шура. – Ну, и что? Всем плохо. Но это ж понимать надо: новая власть рождается. А вы хотите, чтобы без мук?

– Да я одного хочу, – огрызнулся гном и взмахнул серпом, – чтобы зарплату вовремя выдавали. Чтобы пушки наши покупали! Вот, видите – орудие трудового крестьянства. На гербе нашем – серп и молот. А я вынужден ими, можно сказать, вразнос торговать. Это я-то, сын генерала КГБ? А?! Мне тридцать лет, я окончил журфак МГИМО, назначен председателем профкома огромного завода. Пушки делаем для армии. А должен ездить и торговать серпами. А раньше, пожалуйста: езжай на Золотые Пески и загорай! Никаких серпов не надо было в чемодане таскать. Купил себе «Бычьей крови», и загорай на пляже! В Варну можно было съездить, в Сопот. Я, может быть, космодромом хочу командовать, а меня «роботом Федором» зовут. Профсоюзы – школа коммунизма!

– Некоторые в Сопот ездили, а другие у станка горбатились! – ухмыльнулся Полстакана. – Вот теперь и посиди в нашей шкуре.

Гном хотел сказать что-то нехорошее, но передумал. Даже лежа на траве, Полстакана был так огромен, что спорить не хотелось. Пришлось отступить и пойти на поиски более достойных собеседников.

За кустами раздались приглушенные сдавленные характерные звуки – словно кто-то захлебывался словами.

– Ройял штука сильная – понимающе прокомментировал Полстакана. – Это не то, что нынешний конституционный кризис.

– А Гайдара повесить за яйца! – прокричал гном уже в отдалении другой утомленной группе туристов. – Вы поглядите на его толстую физию! Да в ней Хасбулатов вместе с Руцким запросто поместятся, и еще для Зорькина место останется! Придет время, и мы его утопим, как таксу в банке! Ну, за Баркашова!

– Причем тут Баркашов? – спросил Полстакана Шуру. – Это же все коммунисты! Они страну до ручки довели, а нам теперь расхлебывать. Еще год, два, и все у нас будет. Я, например, золотом думаю заняться. Сейчас ары скупают разное электронное барахло, приборчики с цветным металлом.

Из автобуса вылез помятый Андрей Пикоян в темных очках. Он подошел к приятелям, и, заслышав последние фразы Полстакана, пробормотал:

– А мне зарплату не платят почему?

– Мне тоже не платят, ну так что ж? Терпеть надо.

– Ты в курсе, что цены на энергоносители повысили?

– Новая власть рождается, а ты хочешь, чтоб без мук? – поддакнул Шура. – Потерпи, сестра!

– Желудку не прикажешь, – вздохнул Пикоян, снял очки и показал на подглазные синяки. – Не знаете, откуда это у меня?

Лука присвистнул:

– Ого! Где это ты?

– Вот я и спрашиваю, – ответил с новым вздохом Пикоян. – Ничего не помню! Вроде, вел себя, как всегда, культурно. Может, арии петь начал?

– А вот за вымя чужих телок хватать не надо! – многозначительно произнес Полстакана. – Она, может, не хотела.

– Чего не хотела? – насторожился Пикоян.

– Андрюха, не будь дураком. Если бы не я, у тебя синяк был бы и на заднем проходе. И притом не один.

Наступила тишина, и только слышалось беззаботное пение карпатских птиц, которых не волновали ни синяки Пикояна, ни растущие цены на энергоносители, ни съезды народных депутатов, ни торговля советскими серпами в Венгрии.

***

Пять часов утра.

На пограничном пункте Чоп вдоль дороги расположилась длинная вереница автобусов. В них вперемежку уже лежали сумки и их обладатели – купцы Содружества Независимых Государств. Большинство обитателей глуповского «Икаруса» пребывало в утомленно-безразличном состоянии, вызванном изматывающей дорогой, антиалкогольными сражениями и нынешним трехдневным ожиданием в очереди.

Впрочем, постепенно приближался и их черед проходить таможенный контроль.

Тишина.

Шуру одолевали странные, пугающие своей нелепостью сны. Непрерывный многодневный запой и ужасающие условия для ночного отдыха дарили ему сюжеты, которым позавидовал бы любой мэтр авангардизма. В настоящий момент, в частности, видел себя в родном Новозаборске, в одежде фараона бредущего к автобусной остановке на Ленинском проспекте. Хотелось пить. То, что он одет под фараона не удивляло Шуру (на то он и литературный гений с кругозором бога Ра), однако, к его удивлению, редкие прохожие совершенно не обращали на это внимания. На небе громыхнуло – видно, будет гроза. Тут же на тротуаре и проезжей части стали появляться диковинные крути (словно бы это – лужи, но одновременно также – плоские блинообразные лица). Лица-лужи страдальчески смотрели на Шуру. Они увеличились в размерах и стали похожи на живые канализационные люки. Это, как понял Шура – его бесчисленные будущие читатели, а вода, которая им потребна – его слова.

Снова громыхнуло в небе.

– Хотим воды! – слаженно запищали лица. – Хотим дождя-я-я!!!

Да, хорошо бы, подумал Шура, можно будет и мне напиться, и тут сон его оказался прерван громким и грубым мужским голосом:

– Эй, вы, просыпайтесь!

Он открыл глаза.

В проходе, рядом с кабинкой водителя стояли двое граждан, одетых в спортивные костюмы. Один из них, громадный, как боксер-тяжеловес, держал в руке нечто, напоминающее пистолет. Впрочем, черт побери, это и был пистолет! Второй, невысокий и чрезвычайно широкий, был с обширной раскрытой сумкой.

– Слышите, просыпайтесь! – заорал во всю глотку коротышка. – С каждого – по десять долларов за стоянку.

Пассажиры зашевелились. Они были в курсе, что придется делиться. Это был рэкет, обычный, практически узаконенный рэкет. Он совершался в Чопе со всеми прибывающими автобусами, и о нем знали все: водители автобусов, старшие групп, купцы-туристы. Знали, разумеется, и соответствующие органы, но никак ему не препятствовали.

Вот он, звериный оскал капитализма, подумал Шура, и полез в карман за деньгами.

Коротышка шел по проходу, ловко принимая купюры в сумку. Перед креслом Шуры случилась заминка: Пикоян, еще не отошедший от тяжелого похмельного сна, не понял, чего от него хотят. А может быть, пьяная удаль ударила ему в гладкую блестящую голову, и он заговорил торопливой скороговоркой:

– Чего? Какие доллары? Кто ты такой?

Коротышка не стал тратить время на объяснение новых экономических реалий. В свободной руке у него волшебным образом появился пистолет, и его рукоять быстро и точно опустилась на обширный сократовский череп любителя оперных арий. Сопротивление было подавлено в зародыше. Пассажир взвыл и молниеносно вытащил деньги. Инцидент был исчерпан.

Сидевший рядом с Пикояном Лука торопливо передал бандюгану деньги и добавил:

– Мы не знакомы.

Следом и Шура протянул свою зеленую бумажку.

Ну, здравствуй, Венгрия!

***

Маленький городок на границе был славен своей барахолкой. В нем выставляли на продажу вещи жители России, Украины, Молдавии, независимого Закавказья и свободолюбивой Средней Азии. Они, буревестники новой формации, ежедневно и неутомимо осуществляли экономическое сотрудничество, укрепляя межгосударственные отношения, неся в Восточную Европу советские товары, слова и обычаи. Бросался в глаза огромный плакат, на котором на нескольких языках кривыми каракулями было надписано: «Здесь запрещено торговать русским, цыганам, румынам, полякам, вьетнамцам!!!».

Едва Шура с Полстаканом разложили на газетах свое богатство: серпы, миксеры, готовальни, замки, зеркала, мыло и прочие драгоценности, к ним подошел незнакомец. Спортивная одежда, коренастость, пустота и наглость в глазах явно свидетельствовали о его социальной принадлежности.

– Так, мужики, – на чистейшем русском языке заговорил незнакомец, – я тут – старшой. С вас десять долларов за место.

– Да мы еще ничего не продали, – миролюбиво ответил Полстакана. – Через час приходи.