Россия въезжала на устаревших венгерских автобусах в цивилизованный рынок.

Шура впервые ехал за рубеж, и с интересом озирал соседей-«челноков», продолжателей славных традиций отечественного купечества. Большинство из них уже участвовали в подобных вояжах, и чувствовали себя в автобусе, как дома.

Народ шумно лез в двери и гремел сумками с фотоаппаратами, ножами, электрическими миксерами, биноклями, электроутюгами и прочим добром. У каждого туриста было не меньше пяти плотно набитых сумок. Многие из них еще работали на государственных предприятиях, что доживали последние дни. Зарплата уже задерживалась, рабочие места сокращались, кое-где начинались забастовки; глуповский оборонный завод «Молот и серп», например, стал штабом общественной протестной организации «Трудовой Глупов», и на первомайской демонстрации работники избили молотами собственного директора.

Рядом с Вагнером сидел его новозаборский приятель Валентин Баньченко по кличке «Полстакана» – пузатый светлобородый детина, с трудом уместивший ноги под креслом. В отличие от Вагнера для него этот рейс был уже не первым. Он продолжал работать слесарем котельной на новозаборском резино-техническом комбинате, и остро ощущал наступившее время дикого капитализма: премий не стало. Приходилось крутиться – выносить для реализации продукцию, заводской инструмент и приборы, выезжать за рубеж в Польшу и Венгрию. Вся квартира Полстакана была уставлена сумками и товарами.

По его рекомендации («У них там металл ценится. Своего нет, слыхал?») Вагнер загрузился серпами и биноклями.

Перед ними у окошка сидела еще пара членов их новозаборской торгово-туристической делегации: уволенный по сокращению штатов недавний завклуб Лука Букашенко, и инженер-технолог Андрей Анастасович Пикоян. Их сумки были не слишком велики: музыкальный гений смог набрать для реализации только пару десятков велосипедных камер, а Пикоян ехал на мир и девиц посмотреть, поэтому прихватил лишь пищу, да питье – любимые бутылки вина «Ливенское».

Сзади журналиста забулькало – там знакомились.

Полстакана, спохватившись, полез за пазуху и ловко вытащил из нее бутылку «Royal». Напиток этот, при смешивании с лимонадом давал ядреную жидкость красивого ликерного цвета и невероятной мощи. Вагнер заметил, что ройял находится не только в руках приятеля.

С первого кресла поднялась приземистая пожилая блондинка.

– Дорогие туристы! – зычно произнесла она, и звон стаканов прекратился. – Сейчас мы тронемся. Инструкции вы получили, когда приобретали путевки, поэтому я – коротко. Зовут меня Марина Хамкамада, я ваш руководитель группы и дочь японского коммунара. Прошу выполнять мои распоряжения, и тогда у нас не будет никаких неприятностей. В дороге запрещается употреблять спиртное. Мы будем делать в пути остановки, поэтому просьба, если кто захочет поблеватъ, дождаться соответствующего привала, и не пачкать в салоне. Мочиться тоже не надо, а то из прошлой поездки еле-еле автобус отмыли. В Киеве останавливаться не будем, потому что там теперь независимость. Может быть, посмотрим на Львов.

– В Молдавию заезжаем? – продребезжало рваное сопрано с задних рядов. – У меня в Тирасполе муж-майор Коробченко Игорь Юрьевич скрывается, злостный алиментщик на почве гомосексуализма.

– Там сейчас опасно, друзья. Приднестровская молдавская республика. Министр ихней обороны Смирнов не рекомендует. Могут подстрелить. Да и водители наши вынуждены экономить горючее, поскольку цены на энергоносители лезут вверх со страшной силой. Недавно опять подняли. Все понятно?

– Понятно! – веселым хором ответили туристы, и звон стаканов возобновился.

Автобус рывком тронулся с места.

– Начнем по-малому! – профессионально заметил Полстакана, артистично наполнив алюминиевую помятую кружку из бутылки ройяла. – Зачиванишь коржиком.

Он устроил сумку на коленях, и Вагнер заметил в ней маленькие (на один глоток) бутербродики и куски дешевых песочных коржей. Чтоб закусывать, значит. Опыт – великое дело. А Вагнер уложил сверху своей поклажи бутылку «Арпачая» – недорогого вина с проверенной репутацией. Была у него и дефицитная водка, но ее предполагалось реализовать венгерским товарищам.

Вагнеру не понравилось, что не удастся заехать в Киев. Он надеялся заглянуть в одну тамошнюю компанию, о которой узнал из газетной статьи. Речь шла о выгодном вложении денег в австрийский банк «Сейфинвест». Даешь наличными курьеру пятьсот долларов, получаешь взамен пакет документов, и проводишь агитацию среди знакомых. Деньги лежат под проценты в банке, а с каждого привлеченного – еще процент. А если он кого привлекает, и от того деньга! Очень интересная система, и главное дело, работать потом не надо. Народ дальше шустрит, привлекает своих знакомых, а банк тебе, значит, проценты отстегивает!

Ладно, потом как-нибудь специально в Киев надо будет съездить. Да и нет сейчас этих чертовых долларов!

Полстакана не терял времени:

– Нy, за успех нашего бизнеса!

Вагнер кивнул и чокнулся.

Выпили.

Все шло, похоже, обычным чередом. Сидящие сзади, сбоку, спереди также наливали, чокались, пили и закусывали, знакомились и заводили разговоры. Впереди у людей было несколько суток пути; душных сентябрьских суток сидения в тесных икарусовских креслах, и следовало скрасить томительный этот период хоть какими-то радостями.

Автобус выехал из привокзальных кривых улочек Глупова на проспект Дзержинского, и водитель добавил газу. Справа мелькнула статуя главного чекиста страны, залитая накануне кем-то красной краской. Рядом прикрывал облезлое здание закрытого на переучет глуповского вендиспансера рекламный плакат с главой области Николаем Борисовичем Козляром. Бывший прораб-сантехник, назначенный Кремлем на должность за героизм при подавлении августовского путча, широко улыбался и протягивал глуповцам кулак с поднятым вверх большим пальцем. Надпись на плакате гласила: «Здоровье народа – успех руководителя!»

В раскрытые форточки с улицы в салон ударил горячий воздух.

Андрей Пикоян почувствовал внезапно нахлынувшее ощущение свободы, взмахнул рукой и закричал тонким тенором:

– Хорошо-о-о!

– Хорошо-о-о! – подхватила за спиной Вагнера молодая толстая девица, лицом похожая на Льва Толстого, но без бороды.

Полстакана заинтересованно обернулся.

– Хорошо!!! – раздалось уже сбоку, и тут же снова загремели стаканы, и послушался чей-то счастливый смех, а из автобусных динамиков ударил включенный шофером омерзительный голос кастрата:

– Засыпает синий Зурбага-а-ан…А-а-а… А-а-а…

Они выехали из города, и «Икарус» помчался по бугристому шоссе. С обеих сторон потянулись в беспорядочном строю перепачканные танки и бочкообразные жилые вагончики-ЦУБы с копошащиеся возле них людьми – это обустраивалась выведенная из ГДР воинская часть. Солдаты строили забор и тянули колючую проволоку. Над единственным одноэтажным строением вился дымок.

– Вот тебе и Паша-мерседес, – пробормотал кто-то громким прокуренным басом позади Шуры.

***

Слова Хамкамады о запрете на алкоголь были пустой формальностью, это понимали все, и она сама в первую очередь. Не проехал автобус и первых ста километров, как старшая группы, глядя бессмысленным взором в заоконный лесной пейзаж, прокричала:

– Храните деньги в «Инкомбанке»! Да здравствует независимость Татарстана и Приднестровская Молдавская республика! Виновата ли я, виновата-а ли-и я-а-а-а, винова-та-а ли-и я-а-а-а, чтоооо люююююблюююю!!!!

– Виновата ли я, что мой голос дрожал, – подхватил залихватски автобус, – когда пела я песню ему!

– Уууууу! – присоединился «Икарус» моторным ревом к людскому веселью.

Когда стемнело, обстановка в автобусе стала совсем уже райской. Все сорок человек – и семнадцатилетняя пэтэушница Лариска с профилем Толстого, и председатель профкома завода «Молот и серп» Рагозин по кличке «робот Федор», и даже старшая группы Ирина Хамкамада, все они превратились в одну большую семью-коммуну, в один большой спаянный организм.