За забором Букашенко стоял киоск.
Теперь начиналось самое сложное.
Главной опасностью были запертые внутри вислоухие ублюдки Баобабского. Но с ними Золотарь постарался разобраться накануне вечером. До этого он несколько дней прикармливал безмозглых тварей кусками мяса, а нынешним вечером нашприцевал отборные куски конфискованной телятины раствором димедрола. Твари должны были дрыхнуть. И они действительно не подавали ни звука. Пустырь вокруг киоска был темен, тих и пустынен.
Судьба строения была предрешена.
Они торопливо стали лить бензин на металлические стенки. Не прошло и пяти минут, как место стало напоминать бензозаправочную станцию. Они вылили остатки и привалили полиэтиленовые канистры к киоску – те должны были сгореть вместе с ним.
– Давай спички! – протянул руку Золотарь.
– Какие спички?
– Которыми зажигают, в рот тебя!
– Нет у меня спичек. Я ж не курю…
– Как нет? Я ж тебе говорил!
– Ничего ты мне не говорил.
– Говорил! Мне-то нельзя их таскать с собой – если поймают, могут поджог припаять, а тебе, можно. Ты же – мент!
– Я милиционер, а не мент! – обиделся Голубой. – А про спички ты мне ничего не говорил, не бреши!
Золотарь выругался.
Что же делать?
Придется идти за спичками.
– Жди меня, я скоро приду! – пробормотал он в ухо напарнику.
– Ты, что? Я с тобой!
– Не мочись, паря, я скоро вернусь!
Он проворно пополз вдоль забора.
***
Голубой со страхом смотрел ему вслед.
А если застукают возле киоска?
Бензин, канистры…
Запросто могут пришить поджог.
Ему стало жутко. Если посадят, то уголовники не дадут ему житья. Он живо представил, как он заходит в камеру, как татуированные убийцы заламывают ему руки, нагибают его, стаскивают штаны… В животе Голубого похолодело, сердце тревожно и сладострастно затрепетало, в штанах что-то зашевелилось…
Надо перебраться подальше от киоска, пока не вернется Витька!
Голубому вдруг пришло в голову забраться на дерево, которое росло по улице Второй Советской напротив общежитского барака. Он там уже и раньше бывал. Иногда темной осенней ночью с дерева можно было увидеть в открытое окно второго этажа Нельку Тримбублер из девятой квартиры. В квартире кроме нее проживали еще папаша-пенсионер и его скрюченная жена.
Вдруг Нелька не спит, а сидит голая перед окном и курит?..
Голубой ловкими бесшумными прыжками добрался до дерева.
Сердце бешено колотилось.
Эге! А окошко-то ее – горит!
На улице стояла могильная запредельная тишина.
А если вскарабкаться? А? С его-то силушкой это нетрудно!
Голубой с неожиданным проворством полез по выщербленной кирпичной стене барака. Дело-то простое, оказывается…
Он добрался до окошка и медленно поднял голову к стеклу. Шторы не были закрыты. То, что милиционер увидел, заставило его испытать нечто вроде экстаза. На кровати, стоящей у стены, лежала совершенно обнаженная Нелька. Дочь пенсионера Тримбублера разметалась в жаркой августовской ночи, выставив на обозрение Голубого свои худые девичьи прелести.
– Вот это, да! – промолвил он, облизывая разом высохшие губы. – Здорово!
Тут с ним совершилось от волнения такое, о чем он впоследствии не мог вспоминать без стыда, и, которое, однако, было так приятно…
***
У киоска растерянный Золотарь осматривался по сторонам. Приятеля не было. Неужели удрал Пичуга? Одному чиркать спичкой было опасно – если заметят, некому будет отмазывать. Золотарь торопливо соображал, что же предпринять? Фитилек бы сделать… А из чего? Нужна веревка. Веревку можно смочить в бензине. Бензин-то, бля, выдыхается! Высохнет, и никакого пожара не будет, твою мать!
Золотарь начал озираться в поисках веревки. Во дворе военного пенсионера Букашенко веревки висели – на них старик вместе с сыном-пианистом развешивали белье. Если эти использовать?
Со стороны общежитского барака раздался шум. Словно что-то сбросили на землю. Тяжелое что-то.
Золотарь обмер.
Оттуда, где раздался шум, некто с тяжелым дыханием побежал в его сторону. А тьма-то какая, черт побери!
Нечто приблизилось, и оказалось другом-подельником.
Ну и напугал, сволочь!
– Ну, что, принес спички? – спросил Голубой.
– Ты где был? – зашипел с присвистом Золотарь.
– Да тоже… Спички искал.
– Возьми коробок! Подожди, я отойду подальше.
–А я?
– Отсчитай тридцать, чиркай, и беги. Понял?
Золотарь опрометью бросился по переулку к своему дому.
Голубой поднялся и принялся считать. Дойдя до цифры тридцать, милиционер зажег спичку. Вместе с вспыхнувшим пламенем страх куда-то мгновенно улетучился. Стало весело, и еще – сладостно, как под окном у Нельки, заныло сердце. Он бросил спичку на мокрую канистру, пламя красивой плавной волной побежало во все стороны. Надо было уходить – через несколько секунд здесь будет жарко. Голубой, чувствуя невероятный прилив сил, взлетел над землей и помчался по улице Советской.
У общежития он оглянулся. Веселые оранжевые язычки тянулись вдоль стен киоска к черному небу.
Было тихо и красиво.
Сердце стучало, посылая кровь во все члены, один из которых ощущал при этом невероятное возбуждение.
Вот оно, счастье, подумал Голубой, и упругая горячая струя второй раз за ночь оросила его милицейские галифе.
***
– Сгорел наш киоск, – огорченно сказала утром Ольга. – Где теперь работу искать? И чего теперь ждать. Как воспитывать детей? И вообще – что ждет нас впереди? Какого черта курицу убил, скотина?
– Богатства! – с жаром ответил Валерий Юрьевич, опять впадая в свой идиотский пророческий транс. – Золото, мильены… И много золотых яиц Вексельберга!
Глава 3. «Челноки»
Народ, мой любезный Сократ, неблагодарен, привередлив,
жесток, завистлив и груб, ибо он состоит из
всякого сброда, из болтунов и насильников.
Платон, «Диалоги. Аксиох»
После дождливого лета в Глупове наступила ясная погода, и сквозь ширящуюся в небе озоновую дыру по городу стали бить горячие солнечные лучи.
Привокзальная площадь по выходным заполнялась торговцами. Зимой это были робкие одинокие бабушки, торгующие вязаными носками и классическими семейными трусами ручной работы. Весной рядом стали устраиваться другие старушки, и дополнительно к носкам с трусами на расстеленных газетах появились иные вещи: старые боты, шали, кофты. К старушкам летом примешались граждане-гражданки вполне работоспособного возраста, а к товарам добавились предметы роскоши – утюги, примусы, телефонные аппараты, столовые приборы, сервизы.
Торговля не то, чтобы процветала, но была хороша уже тем, что давала возможность людям общаться. Вместо сидения дома и горевания о трудностях бытия, они могли найти утешение в родственных душах и вместе обсудить наболевшее.
А поговорить было о чем.
Новости и необычные явления заполняли мозги глуповцев. Тут были и поимка ростовского маньяка Чикатило (знаменитого не только масштабом и гнустностью преступлений, но и тем, что имел замечательный послужной список: доблестный пограничник; рабочий корреспондент по темам спорта, морали и патриотизма; выпускник Университета марксизма-ленинизма; член КПСС), и голод в Петербурге со смертельными исходами, и курс доллара, и первомайская демонстрация без всегдашних коммунистических призывов, и реклама Гермес-финанса с Уникомбанком, и референдум о независимости Татарстана, и слухи о прилете космического корабля в Новозаборск…
Но главными, конечно, оставались разговоры о том, как выжить?
Спрос и предложение начинали приводить в движение незримую пружину рынка, побуждая людей на поступки, прежде для них немыслимые.
***
В салоне было жарко.
Бывший журналист Александр Вагнер-Шура́, вытер пот со лба и осмотрелся.
Автобус «Икарус», некогда являвший в Советском Союзе образец комфорта, был уже не первой, и даже не второй молодости. Он успел накатать по ухабистым дорогам скончавшейся социалистической империи многие тысячи верст, побывал в нескольких приключениях, аккуратно называемых «дорожными происшествиями», дважды горел, и даже – в тысяча девятьсот семьдесят пятом году – побывал в великой русской реке Волге, свалившись с одного из трухлявых сельских мостов. Теперь он принадлежал туристической фирме «Глупов-Вояж» и совершал регулярные поездки в Венгрию, доставляя тамошним жителям советско-российские железные чайники, фонарики «жучки», молотки, фотоаппараты «Зенит» и прочие необходимые товары повышенного спроса. Их предлагала на продажу разнокалиберная и разновозрастная масса свободных россиян. Взамен победители тоталитаризма везли домой доллары.
