И на следующий день Лидия Егоровна отправилась в гости к Ольге Маликовой — посмотреть на Лизоньку…

Когда дело было сделано, когда Лиза уже сидела в подвале замка Стацюры, Лидия Егоровна поила Алексея Федоровича водочкой. Никогда еще он не видел ее такой радостной — ни при жизни, ни после смерти мужа. Тут она ему и сообщила, что Катенька, сестра Сергея, попросила переворошить старое дело — нет ли ошибки. И попросила об этом частного сыщика, некоего Блюма.

Тут Алексей Федорович крепко задумался. Блюма он несколько раз подвозил на машине с Буслаевой — парень с головой, не чета этому разине Новопашенцеву, который вел дело семь лет назад. В деле есть его, Лузгина, показания, как шофера Максимова. А нынче он шофер Буслаевой. А у Буслаевой были махинации с деньгами Максимова — об этом многие знают. Одним словом, могут его потянуть. И он решился на отчаянный, наглый шаг — выкрасть у Блюма копию дела в надежде на то, что частному сыщику больше копии не дадут, а может, и сам он побоится признаться, что у него украли дело.

Отъезжая от лагеря «Восход» в тот самый вечер, когда Шалва и Авдеев прямо со спектакля увели Ксюшу Крылову, Буслаева крикнула на прощание Соболеву, что Блюм приедет в лагерь в воскресенье — очень важная информация. В воскресенье, дождавшись, когда Лика с матерью отбыли на дачу, он забрался к ним в квартиру и переворошил все бумаги Блюма. Дела Максимова не нашел. «Он что, взял его с собой?» — ничего не понимал Лузгин, он ведь не знал, что Блюм решил на время поселиться в лагере. Но Алексея Федоровича уже нельзя было остановить. Весь вечер в понедельник он просидел в кустах лагеря «Восход», наблюдая за коттеджем Соболева и Блюма, и, как только Миша направился в сторону дискотеки, Лузгин шмыгнул в дом.

Тяжелая, железная дверь захлопнулась за ней. Светлана обернулась и перекрестила ее — набожной стала в заключении. Все происшедшее приняла за кару Божью. Молилась каждый вечер, молилась отчаянно за дочку, за Лизоньку, чтобы ничего с ней не случилось.

Ольга, помедлив немного, со слезами бросилась к ней.

Тогда, на даче Максимова, Светлане еще не исполнилось тридцати — она была молода, красива, здорова… Теперь из тюрьмы выходила старуха.

— А где Лиза? — первое, что спросила она сквозь слезы.

— Ты ее не узнала?

Девочка в джинсах и яркой майке смотрела на мать глазами женщины, умудренной опытом. Светлана поняла, что ей ничего не надо объяснять.

Они еще долго стояли на пороге тюрьмы, обнявшись втроем, проливая счастливые слезы, и никак не могли наговориться.

Для Интерпола не составило особого труда найти в Акапулько девочек. В тот же день, как из России поступила информация, был арестован известный в городе бизнесмен Хуан Рамон де Сантис. А еще через неделю девочки уже вернулись на Родину. Их задержали по просьбе мексиканских властей, пожелавших реабилитироваться в глазах маленьких русских и устроивших им поистине райские развлечения на берегу Атлантического океана. Вот только вернуть психическое здоровье Саше Шмаровой они уже были не в состоянии. Саша видела вокруг пауков и умоляла их свить для нее паутину.

Однако дело о нелегальном публичном доме для педофилов в Акапулько замяли, потому что многие из клиентов дома оказались людьми, близкими к правительственным кругам. Так же, впрочем, как и в Москве дали Мартыновой спокойно уехать в неизвестном направлении…

Помощник судьи Гиви Елизария остановил машину у цветочного магазина, что рядом с кафе «У Ленчика». Проходя мимо столиков кафе, он услышал:

— Такие люди и без охраны!

Парамонов в компании хозяина заведения потягивал коктейль.

— Охрана нужна скорее вам, а не мне, — возразил Гиви.

— Присоединяйтесь к нам, молодой человек, — пригласил его к столу Ленчик.

— С удовольствием бы, но тороплюсь.

— На свидание опаздывает, — заключил Парамонов. — Влюбленный! Сразу видно.

— Не смеем вас задерживать, Ромео, — вздохнул хозяин заведения.

Они оба заблуждались на его счет. Гиви покупал цветы для Юры и Полины. Он еще не успел поздравить друга с началом новой семейной жизни.

А ровно через год, в такой же знойный июльский день, Гиви Елизария позвонит в офис Парамонова, чтобы вызвать его в суд, и взволнованная секретарша сообщит, что Андрей Ильич прошлой ночью застрелился…

Гиви уехал, а Парамонов, сменив тему разговора, обратился к Травкину:

— Когда открываешься, Леня?

— Да хоть завтра.

— Чего медлишь?

— Это ты меня спрашиваешь, Андрюша? — возмутился тот. — Твои ребята угрохали Авдеева, а кто мне будет ставить шоу? Я ведь просил его не трогать.

— Не сердись, Лень. Так или иначе, Авдеева тебе все равно не видать — он бы махнул за кордон. А без шоу никак нельзя обойтись?

— Никак, — раздраженно отрезал Травкин.

— И, кроме Авдеева, в городе нет режиссеров?

— Мне нравилось, как делает Арсюша. Никто ему в подметки не годился!

— У твоего Арсюши наверняка были ученики, — заметил Парамонов, — которые знают все его премудрости!

— Постой-ка! — вдруг вспомнил Ленчик. — Он ведь мне одного рекомендовал, кажется.

— Иди позвони, — посоветовал Парамонов.

Ленчик приземлился в кресло заведующей кафе, покрутил в руках визитную карточку Авдеева Арсения Павловича, директора городского рекламного агентства, с мелко выведенными внизу самим директором фамилией, именем и телефоном ученика. Травкин набрал указанный номер и обратился:

— Я говорю с Владимиром Осьминским?

— Да. Что вы хотели?

— Мне нужно поставить шоу, — без обиняков начал он, — я хорошо заплачу. Арсений Павлович рекомендовал мне вас как своего лучшего ученика.

— Это недоразумение, — признался Осьминский, — во-первых, я никогда не был его лучшим учеником, а во-вторых, со времен диплома не занимаюсь постановками — нахожусь на административной работе.

— Какая жалость, — пробормотал Травкин.

— А что касается лучшего ученика Авдеева, — продолжал Осьминский, — то вам надо найти Юрия Соболева. Кроме него, вряд ли кто-нибудь заменит Арсения Павловича.

— У вас есть его телефон?

— К сожалению, нет, но найти очень просто. Позвоните в театр Музыкальной комедии и спросите там актрису Лину Кораблеву. У нее должен быть Юрин телефон….

Кораблева ревниво ответила:

— А зачем он вам нужен?

— Я хочу предложить ему поставить у меня в ресторане шоу за приличные деньги…

— Сейчас! Одну минутку! — обрадовалась она и через минуту сообщила: — У меня два телефона. Записывайте. Первый телефон его бывшей жены, Татьяны. — И Лина продиктовала номер. Ленчик не стал ее перебивать и записывать тоже не стал.

— А второй?

— Это лагерь «Восход», где он в последнее время работал…

Лариса Тренина сообщила ему, что Соболев недавно женился, и сообщила его новый телефон. Она положила трубку и задумалась: «Вот и Юрке наконец подфартило! Новая жизнь, новая жена, новая работа… А у меня все катится и катится под горку». Ей предложили занять место Буслаевой — она отказалась: «Что я понимаю в этом «поиске»?» В сентябре предстояло вернуться в старую музыкальную школу, в заброшенную квартиру, к опостылевшему мужу. Она еще раз вспомнила этот страшный и прекрасный месяц июнь, и сердце забилось с новой силой. Мишка вернулся в лагерь и прожил до начала июля — жить рядом с тещей было невыносимо, ведь она обвиняла его в смерти дочери! Он подарил Ларисе еще несколько чудесных ночей, но это уже был не прежний Блюм, веселый, озорной и пылкий, как маркиз. Он становился все более задумчивым.

Июль у него выдался хлопотный — он занимался поиском родственников Маши Преображенской, которой грозила отправка в детский дом. Об этом сообщил ему Соболев. Он позвонил в лагерь и просил что-нибудь придумать. Что он мог придумать? Он разыскал каких-то дальних родственников Маши. Они работали в Германии, завербовались на пять лет и, похоже, не собирались возвращаться. Машу принять отказались — своих забот полно. «Мне бы ваши заботы!» — крикнул он в трубку и послал их ко всем чертям. Машу со дня на день могли увезти — надо было что-то предпринимать. И тогда он решил оформить на себя опекунство. Возникли трудности, пришлось брать комиссию приступом! Тогда-то Блюм и уехал из лагеря, поселился на Степана Разина.