— Ну, хорошо, — согласился Жданов. — А девочки, например, не могли рассказать родителям?

— Каким родителям? — махнула рукой Лариса, и по ее виду было понятно, что следователь сморозил чушь. — В нашем лагере не приняты «родительские дни», — объяснила она. — Родители могут, конечно, приехать и даже заночевать. У нас есть два коттеджа для гостей, но пока я что-то не видела ни одного родителя!

— А могли приехать к девочке и переговорить с ней без вашего ведома?

— Все возможно. — Тренина задумалась. — Но об этом наверняка знали бы девчонки, живущие с ней в одном коттедже.

— А мы их еще не спрашивали, — не переставал улыбаться Жданов.

— Давайте спросим.

— А может, сначала пойдем пообедаем? — предложила Элла Валентиновна, протирая запотевшие от волнения очки. — У нас тут все по часам.

Жданова увели в столовую, а Миша под предлогом перекура задержал Соболева.

— Эту самую… Ларису… ты давно знаешь?

— Лет двенадцать, — сознался Юра, а Миша присвистнул.

— Тоже по комсомолу? Кем же она могла быть в комсомоле?

— Что ты так удивляешься? Кого только не было в комсомоле! Даже такой простофиля, как я, и то пять лет проработал! А Лара у нас в райкоме сидела инструктором по культуре. В молодости, кстати, была совсем неинтересной — не то что сейчас! — Юра подумал немного и добавил: — Если ты спрашиваешь в связи с Маликовой, то Лариса вряд ли ее знает. Она ушла из райкома за год до прихода Ольги.

— А Галка знает Маликову?

— Дай подумать.

И уже в столовой за порцией горохового супа Юра все расставил по местам:

— Буслаева знает Ольгу, но, думаю, близко с ней не знакома.

Он замолчал, потому что увидел, как в столовую вбежала взволнованная Ленка и быстро начала искать кого-то глазами.

Запыхавшись, она подошла к их столику и, стоя с выпученными глазами, по всей видимости, не знала, с чего начать.

— Что с тобой? — спросил ее Соболев.

— Вот. — Она разжала свой маленький кулачок, и на стол упала скомканная бумажка.

— Что это? — не понимал Юра.

— Я нашла у Ксюши в шортах. Я только хотела сложить поаккуратней ее вещи, а то она разбросала их по всей комнате… А это выпало… — Ленка густо покраснела — не научилась еще врать.

Блюм взял в руки бумажку и прочитал вслух:

— «Буду ждать тебя у сарая в половине десятого. Дед Мороз».

Ребята Жданова тоже даром время не теряли.

Один из дачников видел в пятницу вечером, около десяти часов, как со стороны лагеря по проселочной дороге на высокой скорости ехал черный джип. Или темно-синий, он точно, не уверен, потому что смеркалось. Его удивило, что джип направлялся в сторону деревни, а не в сторону города. Он еще сказал вслух: «Какие, однако, у деревенских машины!»

Пожалуй, это было единственным достижением минувшего дня, если не считать попыток Михаила Блюма поухаживать за Ларисой. Он взялся за дело основательно, как только Жданов с товарищами покинули лагерь, а Соболев отправился в свой коттедж досыпать.

Лариса давно так не веселилась в мужской компании. Ее муж, токарь первого разряда, слыл нелюдимом и был напрочь лишен чувства юмора. Впрочем, это не мешало ей хвастаться перед подругами своим счастливым браком и отстаивать союз пролетариата и интеллигенции. А что до Юрки Соболева, то раньше с ним было куда интереснее. На какой-нибудь семинарской тусовке они могли пьянствовать до утра и болтать о всякой ерунде. Теперь он стал угрюмым и малоразговорчивым.

Блюм представлялся ей существом довольно несуразным, и в то же время она чувствовала в нем что-то настоящее, надежное, мужское. И это только добавляло любопытства.

— Как производятся на свет такие огненно-рыжие? — откровенно кокетничала она.

— Необычным способом, — с азартом принимался он за игру, — берете апельсин…

Он мог не продолжать. Любая глупость в его устах смешила ее.

— Рыжим был император Нерон и композитор Вивальди! — хорохорился Михаил. — А маркиз де Сад? Под париком он прятал целое сокровище — свои рыжие волосы! Кстати, вы читали «Жюстину»?

— Я читала кое-что покруче «Жюстины»! — дернула она плечиком, хотя это «кое-что» смутно вырисовывалось в ее сознании. Может, Лариса имела в виду свой личный опыт с токарем первого разряда?

Так или иначе, но одно только упоминание о знаменитом маркизе заставило душу трепетать, потому что мазохистское начало бывает не чуждо даже хоровичкам.

Они проболтали до заката и договорились встретиться в полночь, на ближнем пирсе.

Миша резко включил свет и бросил на свою кровать постельное белье.

— Блюм — ты скотина! — услышал он заспанный Юрин голос. — Совсем не даешь спать!

— Всему свое время, мой друг. Время спать и время пить кофе. — Он включил электрический чайник и продолжил: — Время включать в розетку и выключать из розетки. — И, обнаружив, что в пачке больше нет ни одной сигареты, закончил: — Время трахать и быть трахнутым.

— Екклесиаст хренов! — вставая с кровати, проворчал Соболев. — Такой сон не дал досмотреть!

— Расскажи, — попросил Миша.

— Нет, мой милый, как в твоем Екклесиасте сказано: время рассказывать и время слушать. Мое время рассказывать прошло — теперь я хочу послушать тебя. Ты, кажется, что-то обещал? — Юра удобно устроился на кровати, и Миша понял, что ему больше не отвертеться.

— Хорошо-хорошо, — успокоил он Юру, — только будь так добр — составь мне компанию. Ненавижу пить кофе в одиночестве! — И, в надежде, что найдет хоть одну сигарету, снова тряхнул пустой пачкой, а потом с раздражением выкинул ее в открытое окно. — Дурья башка! Забыл у Вадика попросить сигарет! Ты не знаешь, здесь кто-нибудь курит?

Юра с интересом наблюдал за действиями приятеля, а потом высказался:

— Мишка, не строй из себя Шерлока Холмса! Я, конечно, простофиля, но не такой, как доктор Ватсон! — Сложив руки на груди, Соболев принял царственную позу. — Я ведь вижу — ты всячески хочешь скрыть от меня свои интересы в этом деле! И, конечно, соврал мне, что ты в охране у какого-то чувака!

Во время Юриного монолога Миша виновато склонил на грудь свою крупную рыжую голову. Чайник давно кипел.

— Хорошо, — решился Блюм, — ты будешь знать все, но учти — это знание может добавить тебе проблем.

— Не пугай меня, Миша, — я устал пугаться! — Юра встал и выключил чайник.

— Тогда слушай. — Блюм почесал в затылке и начал: — Вот уже два года, как я работаю Шерлоком Холмсом. Я — частный детектив. У меня свое сыскное бюро. Мне помог открыться один бизнесмен, и работаю я под крышей его фирмы. Так что я не совсем кривил душой, когда сказал про охрану. В принципе это одно и то же. Зарабатываю я неплохие бабки. К тому же у меня до сих пор хорошие связи с милицией. Теперь что касается девочек… Черт! Как хочется курить! — Миша вздохнул и продолжил: — Ольга Маликова не обратилась в милицию, а прежде всего сообщила об исчезновении дочери своему бывшему любовнику.

— Почему?

— Думала, что Лизу похитили с целью вымогательства, а ее бывший любовник очень богат. Я тоже думал, что ее украли из-за денег, но прошла неделя и никто не позвонил, не попросил выкупа.

— Надо понимать, что бывший любовник Маликовой тоже не стал обращаться в милицию, а обратился прямо к тебе?

— Бывший любовник Маликовой и есть тот бизнесмен, под крышей которого я работаю.

— Понятно. — Юра налил в стаканы кипяток и насыпал по ложке растворимого кофе. — Ты заслужил уже стакан кофе. А когда назовешь мне фирму и имя бизнесмена, на которого столь усердно пашешь, — получишь сигареты!

— Тебе в гестапо надо работать, Соболев, а не с детьми спектакли ставить! — И, перемешав ложкой сахар, Блюм спросил: — Тебе обязательно знать его имя?

— Обязательно, — настаивал Соболев.

Миша усмехнулся и проговорил с видимой неохотой:

— Иван Стацюра — председатель инвестиционного фонда «Святая Русь».

Юра вздрогнул, услышав эту фамилию:

— Как тесен мир!

— Я знал, что это не доставит тебе радости, — признался Блюм, — потому и не решался так долго. Буслаева предупредила меня перед отъездом сюда, чтобы я постарался не упоминать имя Ивана. Прости, но два года назад я не мог предположить, что окажусь в стане твоего заклятого врага по комсомолу. К тому же платит он мне исправно, а наши старые комсомольские дрязги кого нынче волнуют? Мир-то перевернулся! — Миша искал слова оправдания, но Юре, по всей видимости, они не требовались, он даже повеселел.