— Я, Миша, ничего не понимаю. Как они его упустили?

— А я знаю? Может, там дыра в заборе, как в лагере «Восход»? Или он вышел через соседнюю дачу?

— Все проверим, — пообещал Вадим.

И тут опять заработала рация:

— Лузгин направляется в сторону Синих Камней…

— Продолжайте вести наблюдение, только так, чтобы он вас не заметил.

Они кинулись к карте города, висевшей за креслом Жданова.

— Он едет к Авдееву, — твердо решил Блюм.

— Синие Камни немного в другой стороне, — сомневался Вадим.

— Он специально кружит, хочет убедиться, что нет за ним слежки, и скоро накроет твоих ребят.

— Что предлагаешь? Снять наблюдение? А если уйдет?

— Не уйдет. Сам же сказал, не просто так он вылез из «берлоги». А у дома Авдеева опять возьмем его на заметку.

— Ох, Мишка, наломаем мы с тобой дров, — покачал головой Жданов и снова вышел на связь со своим помощником.

В этот день он пришел на работу позже обычного. Голова раскалывалась после бессонной ночи. Добрался до своего спасительного кресла и начал раскручиваться влево-вправо. Это всегда успокаивало нервы. А нервы окончательно расшатались в последние дни. Чего стоило ему вчера убедить этого гадкого режиссеришку отказаться от новой акции. Совсем они не чувствуют опасности! Дураки! Ладно бы только этот сраный интеллигент, так и Монте-Кристо туда же! По зоне, наверно, соскучился. Все им мало! Авдеева подставили со счетами — рвет теперь и мечет! Он его давно предупреждал, что все эти игрушки с «обналичкой» до поры до времени, не слушал — пусть сам расхлебывает!

Стацюра вытащил из холодильника бутылку минеральной воды и, сделав два маленьких глотка, нажал на кнопку селектора.

— Мне никто не звонил?

— Никто, — ответила секретарша и тут же припомнила: — Кроме этого сумасшедшего А. А., который все насчет какой-то акции беспокоится.

«Идиоты! — схватился за голову Иван. — Какие идиоты! Оба ходят по проволоке и лезут в пекло! — Он снял трубку и набрал номер. — Пусть пеняют на себя. Слишком дорого им это обойдется».

— Алло! — услышал он в трубке голос Парамонова.

— Андрей Ильич, это Стацюра беспокоит.

— Слушаю тебя, Ваня.

— Мне срочно нужны твои ребята, Жека с Микой!

— Ты так орешь, будто «Святая Русь» горит. Зачем тебе ребята понадобились?

— Не телефонный разговор.

— Понятно. Мы сейчас к тебе подъедем. Ты как в воду глядел — позвонил.

Аня всегда выходит из дома за час до занятий. Добираться очень далеко — полчаса на автобусе, а потом топать пешком минут пятнадцать и еще пятнадцать минут на подготовку к занятиям. А что делать? Весной она ходила в школу рядом, но в каникулы секция не работает. Не бросать же из-за каникул шейпинг?

Она садится в душный шведский автобус. Отцы города закупили в Мальмё списанный автобусный парк. Вентиляция сломана, окна не открываются — в жару испытание не для слабонервных! В городе их прозвали душегубками. Лоб девочки сразу же покрывается испариной, щеки розовеют. Двое вошедших на следующей остановке бритых наголо парней уставились на нее, как на витрину. «Смотрят, как на взрослую!» — возмутилась и обрадовалась она. На Анечку часто смотрят. Она взяла у своих родителей все самое лучшее, оттого и подруг немного. Во-первых, завидуют, а во-вторых, рядом с ее яркой красотой все бледнеют. Кому же охота бледнеть? Потому и подруги у нее все как на подбор некрасивые. У них тоже своя корысть — рядом с Анькой, может, и на них кто внимание обратит!

Она выходит из автобуса и на зеленый свет перебегает широкий Главный проспект, пересекает парк имени Попова, изобретателя радио. Здесь как-то ее, шестилетнюю, отец оставил на скамейке одну, а сам пошел в цветочный магазин. Они тогда собрались в Музыкальную комедию на «Веселого трубочиста», и Анечка притворилась, что у нее разболелся живот, когда отец предложил купить цветы. На самом деле у нее ничего не болело, просто она знала, для кого эти цветы. Для артистки Кораблевой, он всегда дарил ей букет в гримерной после спектакля. Она обо всем рассказала матери, и Татьяна закатила Соболеву сцену. «Готов ребенка променять на свой театр!» — кричала она. Татьяна, конечно, имела в виду не театр, и Анечка это хорошо понимала, тем не менее театр она возненавидела… А вот отца — нет. По отцу она скучала, но боялась признаться в этом матери. Когда он жил с ними, он ей мешал, потому что постоянно лез со своими советами, а теперь ей не хватает его советов. Бывают моменты, когда так хочется услышать его голос, что даже слезы душат… Сильнее любится на расстоянии.

«Памятник деревянного зодчества XIX века», — читает она каждый раз табличку на Доме деревянной игрушки. Вот бы туда зайти, но некогда! И так каждый раз. А за этим домом парк тоже в стиле прошлого века с чугунными оградами и фонарями. И сюда ее водил отец. А на другой стороне тесной улочки — обгоревший двухэтажный барак. Такая уродина на фоне такой красоты!

Анечка ускоряет шаг — уже рукой подать до стадиона «Динамо».

— Мишка, ты оказался прав! — сообщил Жданов, когда Блюм вернулся из столовой. — Лузгин на Сиреневом бульваре, в квартире у Авдеева. — И добавил: — В любую минуту будь готов к выезду.

— Всегда готов! — по-пионерски отсалютовал Миша.

— Ты налегке?

— Обижаешь, майор! — Он расстегнул на себе рубаху — на рыжем животе его был хитро устроен пистолет на резинке от трусов, опоясавшей корпус Михаила.

— Ну, ты и намудрил! — рассмеялся Вадим. — Он у тебя вместо бронежилета, что ли? Пока ты будешь его доставать, из тебя решето успеют сделать!

— Будь спок! — Блюм отстегнул пистолет, вытащил из кармана брюк обойму, зарядил и отправил грозное оружие в штаны. — Теперь нормально?

Включилась рация:

— Лузгин и Авдеев вышли из дома и сели в «Ладу». Выезжают со двора.

— Вести их тремя машинами! — приказал Жданов. — Спугнете — головы поотрываю! Ясно?

— Какой ты страшный бываешь, Вадимка! — Блюм застегнул рубаху и уселся рядом.

— Неужели опять девочка? — задумался Вадим. — Ведь на волоске уже висят!

— Что ты хочешь? Нахальство — второе счастье! А что поделывает наш многоуважаемый Иван Сергеевич? Я, кстати, должен был перед ним отчитываться сегодня в обед.

— Ничего не поделывает — работает.

— Парадоксально, но правда. Ваня, конечно, не шахтер, но «дни повышенной добычи» и у него бывают.

— Ты имеешь в виду Соболева? Мы сегодня заложили в компьютер отпечатки пальцев, снятые с пузырька, результатов никаких — нет у нас в картотеке этих «пальчиков».

Включилась рация:

— Выехали на улицу Мира, поворачивают на Главный проспект, направляются к центру…

— Может, они сдаваться едут? — пошутил Миша.

Стацюра выложил Жеке и Мике все, что знал о предстоящей акции, а знал он главное — место и время.

— Что мы будем с этого иметь? — поинтересовался золотозубый Мика.

— Половину того, что хотели получить с Авдеева, — пообещал Иван. — В противном случае вы бы имели кукиш с маслом!

— Он собрался «делать ноги»? — удивился татуированный Жека.

— Прежде чем он «сделает ноги», его схватят менты. С них, надеюсь, вы ничего не хотите получить?

— Наше условие — ты платишь наличными! — Жека прицелился в Ивана указательным палцем.

— Согласен, но только когда дело будет сделано. На том и порешили.

Лишь черная «тойота» с бравыми парнями отъехала от инвестиционного фонда «Святая Русь», на свет Божий выполз тучный Парамонов, сидевший во время разговора Стацюры с Жекой и Микой на диванчике в стороне.

— Эх, Ваня, «все суета сует и ловля ветра», — высказался он словами из Библии. — Не бери в голову.

— Что у тебя за дело ко мне? — напрямик спросил Стацюра.

— А ты не догадываешься? Буслаева мне подсунула должника, который профукал мои денежки по ее же настоятельной просьбе — специально ведь подставили парня с липовым заказом. Обещала, если он не расплатится, то сама отдаст. Галя исчезла…