«Еще бы!» — подумал Блюм, а вслух спросил:
— Лагерь для детей высокопоставленных особ?
— Разумеется.
— А как туда попала Мартынова? Тоже по чьей-нибудь протекции?
— Этого я не знаю.
— В каком году это было?
— В семьдесят восьмом. Сергей Петрович предложил ей поработать в райкоме комсомола — Надя согласилась. Она перевелась на заочное отделение и с сентября приступила к своим обязанностям инструктора по школам и ПТУ…
— А сколько тогда было вашему племяннику? — опять вмешался Жданов.
— Темке? Семь лет.
— Они продолжали дружить?
— Кто?
— Ваш племянник и Мартынова.
— Да, разумеется. Тема входил в штаб районной «Зарницы». Очень активный мальчик.
— А вы знаете, за что сняли Мартынову? — опять перешел в наступление Блюм.
— Да Бог с вами — никто ее не снимал! — возразила Екатерина Петровна.
— Как так? — не понял Блюм.
— А вот так! Мне Сережа тогда подробно обо всем рассказывал. Наде просто срочно понадобилось уехать в Ростов — ухаживать за матерью. У той обнаружили рак. А если вы имеете в виду тот грязный поклеп, который возвел на нее некий Соболев, так это гнусная ложь! И никто ему не поверил. Кстати, в дневнике брат упоминает какого-то Соболева, который пришел к нему в горисполком просить денег на весьма сомнительное мероприятие. Может, это тот же самый? Вы уж, пожалуйста, разберитесь.
— Мы разберемся, — успокоил ее Жданов. — А что за подруга была у Светланы Аккерман в райкоме комсомола, в кабинете которой она познакомилась с вашим братом?
— Так Мартынова и была, — несколько удивившись, ответила Максимова — для нее это было очевидным.
— А что их связывало?
— Не знаю, — пожала она плечами. — А что, секретаря по школам и школьную учительницу ничего не может связывать? Погодите-ка, — вспомнила она, — Света, кажется, одно время была комсоргом в своей учительской организации — вот вам и связь.
— Насколько я информирован, — признался Миша, — Мартынова не очень-то ценила дружбу.
— Кто вам сказал такую чушь?! — возмутилась Екатерина Петровна. — Надя была требовательна к себе и к другим на работе, подчас даже жестока, но в жизни это милейшая женщина. Конечно, дружбой с ней не многие могли похвастаться, потому что Надя выбирала людей, была очень осмотрительна, но уж если кого полюбит, то навек!
— А что вы знаете о Стацюре? — перевел разговор в другое русло Вадим.
— Да почти ничего. Сергей Петрович всегда очень положительно отзывался о нем. Говорил: «Ваня — прирожденный организатор, дух большевизма всосал с молоком матери, далеко пойдет».
— А конфликтов у них никогда не возникало?
— Об этом мне ничего не известно. А вот с Буслаевой у Сережи был конфликт.
— Расскажите.
— Я мало что про это знаю. Вам лучше спросить у Лидочки — у Сережиной жены.
— Хотя бы когда примерно он произошел?
— Незадолго до гибели Сергея Петровича. Буслаева тогда только разворачивалась со своим «поиском», а брат уже работал в горисполкоме.
— Почему вы не сказали об этом Новопашенцеву? — не удержался Жданов. — Ведь дело тогда могло пойти в другом направлении.
— Вы Галку подозреваете? — усмехнулась она. — Я не придавала этому особого значения. Сережа бранил ее, говорил, что не умеет обращаться с деньгами — сорит ими. Она там что-то напортачила со счетами, и брат отказал в какой-то необходимой ей сумме. Вот и все, но при этом они не портили отношений. Я не думала, что это важно для следствия. За такое не убивают.
— Все важно, Екатерина Петровна, — заключил Жданов, и в это время зазвонил телефон, он снял трубку и сразу как-то напрягся. — Будь там, — сказал, — мы сейчас приедем. Найди понятых, но в квартиру их пока не вводи… Правильно понял.
Миша не стал при Максимовой задавать ему вопросы, но видел — случилось что-то из ряда вон выходящее. Пока Жданов набирал домашний номер эксперта, Блюм задал Екатерине Петровне последний вопрос:
— Вы кому-нибудь говорили о том, что дело вашего брата пересматривается?
— Никому не говорила. — Но, подумав, добавила: — Об этом знала только Лидочка, Сережина жена. Все язык не поворачивается назвать ее вдовой! Я ведь с ней советовалась перед тем, как обратиться к вам. Думала, что она против будет — все-таки соперница…
— А она?
— Наоборот, загорелась — я просто диву даюсь, — говорит: «Все эти годы сомневалась». Ну и я про то же — должна ведь восторжествовать справедливость. Верно?
— Верно, — согласился Блюм. — Племянницу-то свою часто навещали?
— Какую племянницу? — не поняла Екатерина Петровна.
— Лизу Маликову.
— Да что вы, побойтесь Бога! — всполошилась она. — Как можно? Она ведь незаконнорожденная! Да и потом, не доказано, что девочка — Сережина дочь. Может, это Светка на суде придумала, обелить себя хотела?
Они больше не медлили ни секунды. Пулей вылетели из управления, сели в машину Жданова и помчались к дому Преображенской.
Человек, посланный Вадимом домой к Анастасии Ивановне, раза три позвонил в дверь, а потом, убедившись, что дверь не заперта, вошел внутрь… Анастасия Ивановна сидела в кресле с открытыми глазами и держала в руке дамский пистолет…
— Похоже на самоубийство, — с первого взгляда определил прибывший эксперт. Ждановым и Блюмом были опрошены соседи Преображенской. Выстрела никто не слышал, но некоторые проснулись в четыре утра оттого, что «где-то что-то упало».
Сосед с пятого этажа, проснувшись, вышел на балкон и увидел, как со двора выезжают гранатовые «жигули». Он тогда подумал: «Куда в такую рань? Наверно, на рыбалку. Грибы-то еще не пошли». Соседка с первого этажа выгуливала в час ночи своего фокстерьера и видела, как Преображенская примчалась на такси и опрометью бросилась к себе наверх, потом вернулась и уехала опять.
Экспертизой установлено, что смерть Преображенской Анастасии Ивановны наступила между четырьмя и пятью часами утра от выстрела в голову с близкого расстояния. Судя по нетронутой постели, спать Преображенская не ложилась. На кухне обнаружена разбитая чашка с кофе. Другая чашка с блюдцем стояла на столе, что дает право предположить, что убитая была в квартире не одна. На полу в кухне и в коридоре — капли крови. Выстрел, скорее всего, был произведен на кухне, в упор, в правый висок, и труп после этого перенесен убийцей в комнату. К такому заключению эксперт пришел после осмотра тела. В коридоре обнаружены следы мужских ботинок сорок третьего размера. Отпечатков пальцев нет.
— Думаю, что это мой вчерашний знакомый, — предположил Блюм.
— Лысый?
— Ну да. Только как она впустила его в квартиру? Да еще в такое время?
— И стала угощать кофе, — продолжил Жданов, — значит, хороший знакомый.
— Вот-вот, и мне он показался знакомым.
— Надо возвращаться, Миша, — предложил Вадим, — дел у нас по горло.
Фоторобот на кавказца, составленный Блюмом, был отправлен во все отделения милиции. Эксперта Жданов перебросил в квартиру Нины Шмаровой, называвшей себя Аленой. В квартире девушки обнаружены следы мужских ботинок сорок третьего и сорокового размеров. Ботинки сорок третьего размера идентичны тем, что найдены в квартире Преображенской. Отпечатков пальцев нет.
— Они ничего не касались — это верно, — подтвердил Блюм.
— Но дверь-то открывали?
— Значит, пользовались перчатками, но я их не видел.
— Странно, что ж они, при входе снимали перчатки, как снимают обувь? Или протерли за собой дверную ручку? — размышлял вслух Вадим.
— Постой-ка! — вспомнил Михаил. — Даже если они и протерли дверную ручку, то лысый мог наследить наверху.
— Где? — не понял Жданов.
— Ну, когда они меня искали. Кавказец приказал лысому бежать наверх. Понимаешь? Он мог там взяться, например, за чердачную лестницу…
Из Калапаевска по факсу пришло сообщение:
Шмарова Валентина Александровна, 1964 года рождения, старшая сестра Шмаровой Нины Александровны. Работает в местном краеведческом музее экскурсоводом. Вдова. Муж погиб в Афганистане. Дочь Саша пропала три недели назад. Находится в розыске.