— А почему остановились на моей кандидатуре? — робко поинтересовался Соболев.
— Ты у нас молодой коммунист, учишься в институте, тебя представили к званию «Лучший прожекторист завода» — и флаг тебе в руки! — опять перешел на передовую комсомольскую терминологию Каверин.
— И в армию «загремлю под фанфары»! — в тон ему воскликнул Юра.
— На этот счет не беспокойся, — заверил Слава, — ты будешь числиться на заводе в должности инструктора производственного обучения. — И после паузы добавил: — Короче, сутки тебе на размышление! — Ему надоело уговаривать Соболева, а на прощание он напомнил ему: — Не забывай — через год кончится твой кандидатский срок и партия спросит: «Чем ты помог, товарищ Соболев, нашему общему социалистическому делу?..»
Так Юра оказался в училище уже на следующий день после разговора с Кавериным. Тамара Клыкова встретила его в штыки: «Уже совсем сопливых стали присылать!» Самой ей было около тридцати, и от Юры не ускользнула излишняя выпуклость ее живота. «Вот почему они так спешат», — догадался он.
Познакомив Юру с администрацией и некоторыми мастерами, попавшими под руку, Тамара объявила:
— Завтра отчетно-перевыборное собрание. Я все подготовила. — Она поморщила нос. — Опять кто-то курит! — Они как раз шли мимо женского туалета, и Тамара, как хищная птица, нырнула туда за добычей, а через несколько секунд из-за двери донесся девичий визг. Разъяренная Тамара за волосы тащила двух размалеванных девиц и оглашала коридор своим привыкшим к рапортам голосом: — Вы у меня еще покурите, сучки! Какая группа?
— Четырнадцатая! — ревели девки.
— Бегом в мастерскую! — приказала Тамара. — Еще раз увижу — в…у!
У Юры потемнело в глазах. Такого от беременной женщины он даже на заводе не слышал.
— С ними иначе нельзя, — пояснила Тамара. — На шею сядут. Так вот, — продолжила она как ни в чем не бывало, — завтра же и передадимся. Я здесь больше ни дня не останусь! Так что будешь вникать во все самостоятельно. Ты, главное, не бойся. Бумаги я исправно вела — ни одна комиссия не придерется! — Войдя в небольшую комнату, где едва размещалось два стола — секретаря и председателя учпрофкома, а за окном раскинулось широкое поле, а за полем лес — училище находилось на самой окраине города, — Тамара накинула на себя светло-зеленый плащ, который еле сходился у нее на животе. — Я еду в райком, — сообщила она. — Если хочешь, поедем со мной — познакомлю тебя с девчонками.
Девчонками Тамара называла третьего секретаря райкома Мартынову Надю и инструктора по школам и ПТУ Буслаеву Галю.
— Каждый вторник в десять утра ты должен быть у них на «секретарской», — вводила она его в курс дела по дороге в райком. — Их интересуют только две вещи — прием в комсомол, постановка и снятие с учета. С Галкой всегда можно договориться, а вот Надя — настоящая стерва! Как варежку раскроет, сука, так хоть стой, хоть падай! Сейчас сам убедишься — я ведь после Болгарии в райкоме еще не показывалась! Ну, вот и пришли, — указала она на ослепительно белое здание с красным флагом на крыше.
Внутри было светло и просторно. На первом этаже размещался районный загс, на втором — райисполком, на третьем — райком комсомола, на четвертом — райком партии. Они поднялись по широкой лестнице на третий этаж.
— Здесь — сектор учета, здесь — комната инструкторов, — показывала Тамара на лакированные двери.
Они вошли в секретарскую, где за столом сосредоточенно печатала машинистка.
Здесь двери были уже из красного дерева. На первой висела табличка — «Первый секретарь. Данилин Н.А.». Указав на другую дверь, на которой не было таблички, Клыкова сказала:
— Кресло второго пока еще не занято.
— Давно ты у нас не была, Тамарочка! — оторвалась от работы машинистка. — Уже занято. Правда, табличку повесить не успели.
— И кто же этот счастливчик, если не секрет? — По всему видно было, как Тамаре не хочется открывать дверь с табличкой «Третий секретарь. Мартынова Н.Б.».
— С вашего завода, между прочим, — кокетливо заерзала на стуле машинистка и ласково пролепетала: — Ванечка Стацюра.
— Одним мудаком будет больше! — бросила в сердцах Тамара и рванула на себя третью дверь. — Знакомьтесь — это новый секретарь Юра Соболев, — без преамбул начала она.
Две очкастые дамы уставились на Юру.
— Здрасьте, — прошептал он и покраснел.
— Это Надя, — представила Тамара ему ту, что постарше. — А это Галя. — Совсем еще молоденькая девчушка, тоненькая, как спичка, мило улыбнулась Юре и подмигнула так, будто они с детства были знакомы. Надя же, едва взглянув на него, смерила взглядом львицы Тамару, отметив не без ухмылки выдающийся живот.
— Сядь и успокойся! — крикнула она, брызнув слюной. Тамара повиновалась. Она как-то сразу сжалась в комок, и на ее грубом, крестьянском лице появились смирение и кротость. Мартынова действовала на Тамару, как удав на кролика. — У тебя совесть есть? — тихо, сквозь зубы процедила Надя. Она была недурна собой, третий секретарь Мартынова: иссиня-черные волосы, коротко подстриженные под мальчика; сросшиеся смоляные брови; круглые черные татарские глаза за очками в тяжелой оправе; прямой, слегка расширенный книзу нос и едва заметные усики над припухлым по-детски ртом. Надя была бы красавицей, если бы не нечистая кожа и горящие злобой зрачки. — Я кого спрашиваю? — заводилась она. — Где твоя комсомольская совесть, Тамара? Тебе на всех наплевать! На всех! На училище! На завод! На райком! Кто тебе разрешил в такое время уезжать? Кто — я тебя спрашиваю! — Ее лицо исказилось до неузнаваемости, на лбу выступил пот, очки на носу раскалились, изо рта летели брызги. — Гнида! Паршивая гнида! Меня е**т каждую оперативку из-за твоих двух сотен не вставших на учет!..
— Надя, — робко пролепетала Тамара. — Зачем же ты при парне?
— Ничего, пусть слушает — набирается опыта! — бросила та.
— Юра, — обратилась к нему Тамара с глазами, полными слез. — Прошу тебя, уйди, не слушай.
Сердце его сжалось от бессилия помочь ей, такой униженной и несчастной.
Юра на ватных ногах вышел из секретарской и столкнулся на лестнице с Иваном Стацюрой.
— Привет! — вскинул тот ладонь. Из-за этого жеста Ваню на заводе прозвали «наш маленький фюрер». — Ты откуда? — поинтересовался он. — На тебе лица нет.
— От Мартыновой, — поделился Соболев.
— Сильная женщина, — заулыбался Стацюра. — Тебя уже избрали?
— Нет. Завтра — собрание. А тебя? — спросил в свою очередь Юра.
— Тоже нет. Послезавтра должны утвердить на пленуме райкома.
— Я тебя заранее поздравляю, — окончательно пришел в себя Соболев.
— И я тебя! — Они пожали друг другу руки и разошлись.
Назавтра Тамару было не узнать — бледная, сонная, она едва шевелила губами.
Закончив читать доклад, она с позеленевшим лицом сошла с трибуны и уселась в президиум, рядом с Соболевым.
— Юра, отведи меня в фойе и вызови «скорую», — прошептала Тамара. — Зинаида Ивановна, — обратилась она к сидевшей с другой стороны женщине в бордовом, наглухо застегнутом платье, — поведите собрание — мне плохо!
Он отвел ее в фойе и усадил в широкое мягкое кресло. В «скорую помощь» позвонил тут же, от вахтера.
— Иди, — махнула она ему рукой. — Тебя сейчас там будут выбирать. — И, едва шевельнув прикрытыми веками и изобразив на лице подобие улыбки, хриплым голосом выдавила: — Поздравляю!
Парторг училища Зинаида Ивановна уже взяла бразды правления в свои руки, и как только Юра вошел в зал, она представила его собранию. Он рассказал биографию, ответил на пару незначительных вопросов, и все единодушно проголосовали «за».
— Собрание объявляю закрытым! — торжественно произнесла Зинаида Ивановна, и Соболев, на ходу принимая поздравления, бросился по ступенькам вниз. Тамары уже не было.
— Увезли, — сообщил вахтер. — Без сознания была ваша жена — пришлось до машины нести на носилках!
А на следующее утро по училищу разнеслась горькая весть — у Тамары случился выкидыш, а сама Клыкова в тяжелом состоянии. Еще через сутки Тамара скончалась.
