— Я рад, что Вы появляетесь в обществе, миссис Уэстлейк.

— Почему я не должна? — спросила София, пытаясь придать голосу беззаботный тон.

Лорд Эндикотт пожал плечами.

— Я боялся, что вы начнете предаваться унынию. Вы слишком молоды и прекрасны, чтобы позволить одной ошибке испортить вашу жизнь.

Его лицо было так невинно дружелюбно. Тренирует ли он это выражение перед зеркалом каждое утро? Или импровизирует во время разговора?

— Ваша забота трогает, — сказала она.

— Я не вижу причин, почему мы не можем быть друзьями. Я не держу на Вас зла.

— Как Вы щедры.

— Значит, Вы все-таки огорчены.

Раздражение Софии начало расти. Всего два танца. Полчаса.

— Я еще раз благодарю Вас за заботу, но не вижу смысла становиться друзьями, только из-за того, что леди Даверил проявляет интерес к моей личной жизни.

Лорд Эндикотт изобразил оскорбленно-грустный вид настолько естественно, что эмоции не могли выглядеть ненастоящими. Как он мог так легко изображать чувства?

— Я простил Вас за ошибку, Вы обвинили меня в страшном преступлении, — сказал он. — Я считаю, что Вы не должны винить себя. Я хотел бы помочь Вам в этом.

— Простите мою грубость, лорд Эндикотт, но я не просила вашей помощи и не думаю, что мне это нужно. Я бы предпочла, чтобы этот разговор закончился.

— Я не верю, что заслуживаю этого. Вы знаете, я мог бы арестовать Вас. Закон суров с Провидцами, осужденными за ложь о своих Видениях. Я решил, что Вы ошиблись, а не солгали.

— То есть я должна благодарить Вас за то, что Вы унизили меня и не посадили в тюрьму?

— Унижение — это Ваша выдумка, миссис Уэстлейк. Нет никакого стыда в том, что Провидец ошибается в отношении Сна или Видения. Я понимаю, что их очень сложно интерпретировать правильно. Вы были той, кто решил продолжать настаивать не только на том, что я занимался бизнесом, как какой-то обычный торговец, но и на том, что я был растратчиком и вором, когда все доказательства говорили иначе.

— Доказательства, которые вы сами и предоставили.

— А затем заставил себя казаться расстроенным этим обвинением, — голос лорда Эндикотта продолжал звучать грустно, без злости и это разъярило Софию. Почему он играл с ней в эту игру? Разве он не был удовлетворен тем, что ее репутация в правительстве была разрушена? — Я действительно не хочу быть вашим врагом, миссис Уэстлейк, но если ваша гордость…

— Больше ничего не говорите, — прошептала София. Конечно, все, кто танцевал в десяти футах от нее, могли почувствовать волны гнева, излучаемого ею, как тепло от летнего тротуара. — Вы виновны. И мы оба это знаем. Вы нашли способ скрыть свою вину. И это мы знаем. Я потеряла свою должность, благодаря Вам, и теперь правительство считает меня ненадежной и иррациональной. Я ничего не могу сделать, чтобы изменить мнение о себе. У меня есть только один путь — оставить все позади… и никогда больше не пересекаться с Вами. Так что нет смысла продолжать этот фарс.

— Простите меня за то, что огорчил Вас, — сказал лорд Эндикотт. — Я хотел только предложить перемирие, но вижу, что ненависть ко мне помутнила Ваш рассудок, — он снова улыбнулся ей, все еще изображая печаль, но в его глазах читался восторг от ее гнева.

Если бы только она решилась ударить по этому прекрасному лицу! Ярость наполнила ее, не позволяя говорить, и за это София была благодарна, потому что все, что она сказала бы сейчас, несомненно, переросло бы в крик.

Она автоматически двигалась в ритме танца, не глядя на своего партнера больше, чем это было необходимо. Он пытался заговорить с ней один или два раза. Девушка продолжала игнорировать его, и, наконец, он замолчал. Если у Софии и были какие-то сомнения в его характере то, его преднамеренные мучения подтвердили, что он был аморальным, бездушным злодеем, который, не удовлетворившись победой, был вынужден продолжить ее мучить.

Так он и сделал. Мужчина убедил всех, что он являлся невинной жертвой. Лорд Эндикотт был красив, каким только мог быть Целитель. Он говорил гладко и с большим чувством. Знал, как скрыть свои проступки ото всех, кроме Софии; и ее знание о его преступлении было неуместным. Также, то, что лорд был политически могущественным, только придавал больший вес его словам, по крайней мере, по-отношению к военному ведомству. Если бы София не знала правду, если бы не была уверена в своей вине, она могла бы подумать, что он действительно заинтересован в установлении мира между ними.

Она выдержала остальные танцы, и мужчина сопроводил ее туда, где Сесси сидела в полном одиночестве. Лорд Эндикотт поклонился и ушел, не сказав ни слова. Ceсcи наблюдала за ним, совершенно не скрывая свой ужас.

— София, не говори мне, что приняла его приглашение на танец! — воскликнула она тихим голосом.

— Леди Давериль стояла прямо здесь. У меня не было выбора. О, Сесси, разве мы не можем уйти? — София была в ярости, что враг мог так легко ее переиграть. Она была настолько взбешена, что не могла находиться в этой душной, переполненной, шумной комнате с этими ужасными людьми.

— Конечно, дорогая. Позволь мне договориться об экипаже.

Сесси ушла, а София осталась ждать, чувствуя себя слишком уставшей, чтобы двигаться. На неё все также бросали взгляды, но никто не останавливался, чтобы поговорить с ней. Никто не пригласил её на танец. Девушка чувствовала себя изгоем, как если бы лорд Эндикотт действительно распространил слухи об ее «ошибке» и выставил себя оскорбленным и невиновным.

Но не было ничего, что она могла бы сделать, кроме как избегать дальнейших встреч. Он все еще мог обнародовать все: девушка никогда не понимала, почему мужчина решил не делать этого, поскольку не было никакого давления, которое могло оказать военное ведомство. И София могла признать, что благодарна за то, что не страдает от публичного унижения и остракизма. Но она скорее умрет, чем признается в этом.

Их поездка домой была спокойной. Внутренние переживания Софии удерживали ее слишком занятой, чтобы говорить, и она подозревала, что боль Сесси усилилась. Они расстались в общей комнате, не заходя в спальню. София быстро разделась, затем забралась в постель и натянула одеяла до ушей. Время, проведенное в прекрасном теплом Лиссабоне, отучило стойко переносить холодную зиму, и она вздрогнула, когда ее тело медленно приспосабливалось к простыням, которые нагрели углями.

Неужели так предназначено: быть замученной лордом Эндикоттом, неспособной защитить себя, знать, что ты права, когда весь мир считает тебя лгуньей? Она перевернулась, чтобы лечь на живот, и зарылась головой под подушку. «Иногда я сомневаюсь. Мои Видения всегда были точными. Или я слишком горда, чтобы признать, что великая София Уэстлейк тоже может ошибаться?».

София вспомнила, как каждую ночь расшифровывала Сон, который помог раскрыть преступление лорда Эндикотта. Обижаться было бессмысленно, но она не могла остановить себя, и каждый раз любая незначительная деталь подтверждала правду того, что она видела. «Он знал, что я его поймаю, поэтому скрыл свое преступление. Было ли совпадением, что этот клерк умер до того, как смог дать показания? Эндикотт вор и лжец, и я должна быть довольна тем, что говорю правду». Но этого было недостаточно.

София нырнула в Сон, как пловец в глубокий бассейн; синие воды расступились, чтобы позволить ее телу проскользнуть между ними. Во всех направлениях: выше и ниже, по сторонам находились двери Сна, несущественные и холодные. Хотя, последнее было ее воображением, так как во Сне она не чувствовала ничего подобного. Некоторые стояли приоткрытыми, приглашая ее. Другие быстро закрывались. София бродила среди них, не имея особенных намерений сегодня вечером.

Когда она приближалась к двери, та становилась непрозрачной, и на ее поверхности двигались фигуры, намекающие на то, какое знание может лежать глубже. Если бы София медитировала перед тем, как заснуть, она бы нашла двери, показывающие информацию, которую она искала. Как бы то ни было, ее Сны выдуманы из того, что она знала или пережила недавно.