– Если Сюзанна придет, переговори с ней. Узнай, не в замке ли Уго.

Шато, принадлежавшее Сюзанне и Анри Дюма, находилось неподалеку от Сент-Сесиль, занимая дальний край скалы. С одной стороны к нему примыкал древний замок, помещения которого находились в ужасном состоянии и требовали реставрации. Перед войной эта пара предприняла кое-какие работы по восстановлению шато. К нему вела протяженная дорога, обрамленная ореховыми деревьями. Из окон открывался захватывающий вид на речную долину, а со стороны ландшафтного сада – вид на парапеты замка. Когда нацисты реквизировали шато, то нашли применение и развалинам; в особенности двум подземным застенкам, созданным еще в XI и XII веках. Две островерхие башни замка использовались для наблюдения за местностью, но украшенную скульптурами церковь немцы оставили без внимания. А между тем в церкви находилась потайная каменная лестница, ведущая в подземелье под шато.

Крыша шато имела крутые скаты. Главный зал с массивными дубовыми потолочными балками задавал тон всему строению. Оно досталось супругам после пожара, когда вода из лопнувших труб повредила то, что пощадил огонь. Чета Дюма вернула его к жизни, превратив в настоящий дворец с высокими потолками и большими окнами, из которых можно было любоваться местными красотами. Неудивительно, что нацисты решили прибрать шато к рукам. Им нравились бархатные портьеры и шелковые подушечки на диванах, старинная облицовка каминных труб, антикварная мебель из орехового дерева, открытые потолочные балки и восстановленные каменные полы и лестницы. Но только Сюзанна и Анри знали все тайны замка и шато. Они уничтожили все имевшиеся у них архитектурные планы, чтобы не дать нацистам никакой зацепки. Оказавшись в роли прислуги у немцев, они ютились в отведенной им комнатке за кухней, что было крайне унизительно. Однако замок пережил атаки Ричарда Львиное Сердце и других завоевателей. Под обоими зданиями имелась система туннелей, колодцев, подземных ходов, потайных помещений со сводчатыми потолками, лестниц и погребов, которым Сюзанна и Анри находили должное применение и о существовании которых оккупанты даже не подозревали.

Элен ждали пациенты.

– Как школьные успехи малыша Жана-Луи? – спросила она, вставая и беря сумку.

– Пятилетний ребенок – это шило в одном месте. Когда он хорошо себя чувствует, готов проказничать без остановки.

– Должно быть, трудно тебе приходится.

– В смысле, растить его одной?

– Да.

– Не так уж и трудно. Пьера давно нет. Я привыкла.

– Как его грудь? Получше?

– Да. К лету всегда лучше… Гляди, а вот и он.

В комнату вбежал веснушчатый малыш с огромными карими глазами и вьющимися светлыми волосами. Увидев Элен, он обхватил ее ноги.

– Привет, моя курчавая головушка, – улыбнулась ребенку Элен и потрепала его по волосам. – Как поживает мой любимый мальчик?

Жан-Луи захихикал.

– Я сегодня непослушный, – сообщил он.

– Да неужели?

– Oui! Oui! Oui![18]

– Но ты никогда не бываешь непослушным. Твоя маман мне говорила.

Малыш подбежал к матери. Та подхватила его на руки и стала целовать.

Элен подошла к двери. Все знали, что Александр Лакруа, учитель Жана-Луи, был вишистским коллаборационистом, и потому осторожничали, чтобы не сказать лишнего в присутствии ребенка.

– Я пошла, – сказала Элен и наклонилась, чтобы поцеловать подругу в обе щеки. – Пациенты Уго меня заждались. Если у Сюзанны будут новости о нем, передай через Элизу.

Наступил вечер, а известий о судьбе Уго по-прежнему не было. Элен очень устала от вереницы любопытных пациентов. Всем им она говорила одно и то же: доктора вызвали по неотложному делу. Люди, конечно же, понимали, что это отговорка, но Элен не вступала в разговоры и всячески старалась скрывать свое беспокойство.

Когда она шла через площадь, направляясь домой, туда въехала немецкая штабная машина, одна из тех, что переделали на газогенераторное топливо. Двигались такие автомобили медленно. Поравнявшись с Элен, машина еще сбросила скорость. Элен затаила дыхание, ожидая, что ее сейчас остановят и потребуют предъявить аусвайс, продовольственную книжку и документ, подтверждающий ее арийское происхождение. Однако машина поехала мимо. Вдали раздался выстрел. Элен вновь охватила тревога. Она молила Бога, чтобы эта машина направлялась не к их дому.

Дома Элен прошла в прачечную, имевшую сводчатый потолок, подтащила к крану жестяную ванну и до половины заполнила холодной водой. Горячую воду Флоранс носила кувшинами из кухни.

– Пожалуйте мыться, – сказала Флоранс.

Она протянула сестре кусок мыла и бросила в воду сушеные лепестки роз. Нынешняя жизнь не баловала сестер удобствами, однако без Флоранс у них бы вообще ничего не было. Это она тайком держала кур и двух оставшихся коз, которых называла mes jolies peites chévres[19]. Невзирая на все ужасы, преподносимые жизнью, Флоранс не теряла оптимизма. Элен сознавала, что должна защитить младшую сестру.

– Не буду тебе мешать, – сказала Флоранс. – Полотенца на стуле. Я заходила к Томасу. Джек бóльшую часть дня спал. Я думала, он еще вчера покинул наш дом.

– Как парень?

– Уже не так дрожит.

– Надеюсь, вечером мы его спровадим.

– Каким образом?

– Пока не знаю. Джеку тоже пора с нами прощаться.

– Ладно, мойся и постарайся расслабиться. Если они пришли за Уго, это вовсе не значит, что они явятся и за тобой. Как-никак, они же не тронули Мари.

Элен согласилась с доводом сестры.

Прачечная служила в доме также и местом для мытья. Зимой там царил зверский холод, но к весне мытье становилось более приятной процедурой. К тому же здесь имелся водопроводный кран и большая керамическая раковина. Туалетов у них было два: один выносной, второй в доме, куда можно было попасть прямо из прачечной. Дом требовал модернизации, но с началом войны не стало ни денег на ремонт, ни желания им заниматься.

Элен уселась в ванну, продолжая думать. Уго был не единственной их проблемой. Может ли она расслабиться, когда в доме по-прежнему находятся немецкий дезертир и английский разведчик? Оставалось надеяться, что к утру оба уберутся. Если к тому времени не поступит вестей об Уго, тогда, быть может, Элиза попытает счастья в шато. Здание тщательно охранялось. Подобраться туда будет нелегко, но сестра знала, как пройти по сотне гектаров пахотной земли, пастбищ и лугов, а затем еще по четыремстам гектарам, занятым грецким орехом, каштанами и тополями. Оттуда она попадет на малозаметную тропку, пролегавшую вблизи шато.

Дверь прачечной осторожно приоткрылась. Элен повернула голову, рассчитывая увидеть Флоранс. Однако на пороге стоял Джек и смущенно моргал, глядя на нее. Зачем вообще он спустился? Элен сползла поглубже в ванну, чтобы вода покрыла грудь, но он уже и так все видел. Джек поднял руки в знак извинения и отвернул голову в сторону.

– Простите великодушно, – пробормотал он и быстро закрыл дверь, однако Элен почувствовала: между ними что-то произошло.

У нее густо покраснели щеки. Под водой она потрогала грудь. Соски отвердели и торчали, между ног защипало. Не дав себе впасть в замешательство, она быстро вылезла из ванны, схватила полотенце и принялась торопливо вытираться. Мысли путались. В те мгновения, когда Джек на нее смотрел, ей вдруг отчаянно захотелось, чтобы ее потрогали.

Одевшись, Элен прошла на кухню. Джек сидел за столом и чистил морковку. Взглянув на нее, он тепло улыбнулся. Его зубы были белее, чем прежде. Элен разрывалась между желанием поскорее уйти и желанием остаться. Открылась задняя дверь. В кухню вошла Элиза. Элен волевым усилием взяла себя в руки. Это надо прекратить. Взять и прекратить.

– Есть новости? – сухо спросила она, стараясь не показывать внутреннего возбуждения и ошеломленности.

Элиза прислонилась к стене и мельком взглянула на Джека.