Девушка, казалось, догадалась, о чем он думает.

– Вы считаете, что мне следует быть осторожнее?

Шарп пожал плечами, бросил взгляд на дорогу, над которой повис дым из лагеря.

– Солдаты – народ не слишком деликатный, мэм.

– Благодарю вас за предупреждение. – Девушка явно над ним потешалась. Она взглянула на выгоревший красный офицерский шарф у него на поясе. – Лейтенант?

– Лейтенант Шарп, мэм.

– Лейтенант Шарп. – Девушка снова улыбнулась, словно бросая ему вызов, она гордилась своей красотой. – Вы наверняка знаете Кристиана Гиббонса?

Он кивнул, снова подумав о том, как несправедлива к нему жизнь. Деньги могут купить все: офицерское звание, продвижение по службе, саблю, которая специально сделана таким образом, чтобы соответствовать росту и силе владельца… Деньги могут купить даже такую женщину.

– Я его знаю.

– И он вам не нравится. – Девушка рассмеялась, она понимала, что права. – А вот мне он очень нравится. – Она щелкнула языком и взяла в руки поводья. – Думаю, мы еще встретимся. Я еду с вами в Мадрид.

Шарп не хотел ее отпускать.

– А вы оказались далеко от родного дома.

Девушка повернулась и насмешливо улыбнулась:

– Как и вы, лейтенант, как и вы.

Она направила хромающую лошадь к зарослям деревьев и голубому дыму над кострами, разложенными специально для приготовления ужина. Безмолвный слуга последовал за ней.

Шарп провожал девушку взглядом. Он представил себе ее стройное тело под мужским костюмом, почувствовал, как его охватывает злость и сильное желание. Потом вернулся в оливковую рощу, словно надеялся, что, уйдя с дороги, сможет выбросить девушку из головы и умиротворение снова наполнит этот тихий вечер. Будь проклят Гиббонс и его деньги, а вместе с ним и все офицеры, которые в состоянии купить красоток, грациозно сидящих в седлах своих роскошных, холеных лошадей и следующих за армией!

Шарп наслаждался этими горькими мыслями, стараясь убедить себя в том, что девица ему не нужна, но, проходя в тени деревьев по дороге к лагерю, вдруг сообразил, что держит в правой руке гвоздь от подковы. Он посмотрел на него – маленький, согнутый – и засунул в ранец, постаравшись убедить себя в том, что гвоздь обязательно пригодится; например, для того, чтобы закрепить пружину, когда разбираешь затвор, если его нужно почистить. Но хороших, ровных гвоздей было сколько хочешь, и Шарпу пришлось признаться себе: он сохранил этот, потому что он принадлежал девушке. Разозлившись, Шарп пошарил среди патронов и выбросил гвоздь в кусты.

Со стороны лагеря донеслись мушкетные выстрелы – это застрелили двух волов на ужин. К жаркому будет вино, а после они с Хоганом пропустят по стаканчику бренди, станут рассказывать разные истории про старых друзей и прошлые, почти забытые кампании. Днем Шарп с удовольствием думал об этом ужине, о вечере у костра, но неожиданно все изменилось. Прекрасная девушка находится в их лагере, ее смех нарушит мирную тишину вечера. «А ведь я, – думал Шарп, не спеша шагая вдоль ручья, – даже не знаю, как ее зовут».

Батальон де ла Санта Мария покорил бы мир, если бы для этого было достаточно красивых слов и показухи. Однако пунктуальность не являлась одним из его очевидных военных достоинств.

Южный Эссекский маршировал четыре дня почти без остановок, сделав все, что было в его силах, чтобы успеть к месту встречи в Пласенсии, но испанских военных в городе не оказалось. Аисты лениво поднимались из своих гнезд на остроконечных крышах вокруг древнего собора, возвышавшегося над городом и долиной, в которой он был построен. Но батальона Санта Мария нигде не было видно.

Симмерсон приказал разбить лагерь у городских стен, и его солдаты с завистью смотрели на другие подразделения, которые входили в город, где их ждали кабачки и женщины, а тенистые улицы сулили массу удовольствий. Трое солдат нарушили приказ оставаться вне стен города, их поймал начальник военной полиции – они напились до такого состояния, что ничего не соображали. Виновников высекли, а весь батальон несколько часов маршировал вдоль реки.

В конце концов, два дня спустя, испанский полк прибыл, и Южный Эссекский был поднят на перекличку в пять утра, с тем чтобы отправиться на юг, в Вальделаказу. Было прохладно, но все знали, что, когда солнце поднимется, снова станет жарко. Однако в половине шестого, когда час, назначенный для начала марша, уже прошел, испанский батальон так и не появился; солдаты топали и потирали руки, чтобы хоть немного согреться.

Городские часы пробили шесть. Детям, которые вместе с матерями ждали момента, когда батальон отправится в путь, стало скучно, и они принялись носиться среди шеренг солдат, не обращая ни малейшего внимания на возмущенные вопли Симмерсона, сержантов и капралов.

Батальон был построен у римского моста, перекинутого через реку. Шарп последовал за Хоганом. Тот что-то сердито проворчал, когда они остановились у ограды, отражавшейся в воде, что весело омывала огромные куски гранита, лежавшие на дне с незапамятных времен.

Хогана охватило нетерпение.

– Черт их подери! Почему мы не можем отправиться в путь, пусть эти уроды нас догоняют!

Он прекрасно знал, почему это было невозможно. Дипломатия – часть цены, которую они вынуждены заплатить за сотрудничество со вспыльчивыми и капризными испанцами; местный полк должен выступать первым.

Шарп промолчал. Он смотрел в воду, на длинные волокна водорослей, покорно подчиняющихся воле течения. Ветер был холодным, и он поежился. Шарп разделял недовольство Хогана, его переполняло раздражение, которое шевелилось в душе, наподобие этих колеблющихся на поверхности воды водорослей.

Лейтенант бросил взгляд на собор, уже освещенный первыми лучами утреннего солнца, и попытался разобраться в мрачных предчувствиях, закравшихся в сердце. Задание, которое они должны были выполнить в Вальделаказе, казалось совсем несложным. Переход до места назначения займет всего день, еще день понадобится Хогану, чтобы покончить с мостом, который и так уже мало напоминает мост, и еще один день – на обратную дорогу в Пласенсию, где Уэлсли собирает силы для дальнейшего продвижения британской армии в Испанию. Однако некий инстинкт, понять происхождение которого было так же нелегко, как и суть серых теней, умирающих с первыми лучами восходящего солнца, нашептывал Шарпу, что все будет совсем непросто. Его беспокоили не испанцы. Как и Хоган, он знал, что их присутствие – всего лишь политическая необходимость и военный фарс. Если они на самом деле окажутся такими бесполезными, как о них говорят, это вряд ли что-нибудь изменит. Южный Эссекский достаточно силен, чтобы сделать все необходимое.

Вот тут-то и заключалась главная проблема. Симмерсон еще ни разу не встречался с врагом, и Шарп не был уверен в способности полковника принимать правильные решения в экстремальной ситуации. Если на южном берегу Тежу действительно засели французы и если Южному Эссекскому придется отбивать атаки на мосту, пока Хоган будет закладывать под него заряды, было бы лучше, чтобы решения принимал старый и опытный воин, а не командир ополченцев, чья голова набита теориями о сражениях и тактике ведения боевых действий, а опыт приобретен на мирных полях Эссекса.

Впрочем, дело было не только в Симмерсоне. Шарп посмотрел на дорогу в город, где расположилась группа женщин – батальонные жены, – и подумал о том, что Жозефина Лакоста находится среди них. Он, по крайней мере, узнал имя девушки, видел ее множество раз верхом на изящном черном коне, в окружении лейтенантов Симмерсона, которые шутили, смеялись и оказывали ей знаки внимания. До Шарпа дошли сплетни об этой девушке; поговаривали, что она вдова богатого португальского офицера или что сбежала от португальского офицера. Никто ничего не знал наверняка, но все сходились на одном – Жозефина встретила Гиббонса на балу в Лиссабоне и уже через несколько часов решила последовать за ним на войну. Говорили, что они собираются пожениться, когда армия доберется до Мадрида, и что Гиббонс обещал ей дом и жизнь, полную удовольствий и развлечений.