Двадцать четвёртого ламарта (девятого августа) девушка в возрасте тринадцати лет вышла замуж за сорокалетнего мужчину, знатного и более богатого, нежели родители Глафиры. Девушка была крайне опечалена такому повороту её судьбы. Она видела себя в роли жены, по крайней мере, пока. Её желанием было: «Чтобы детство не заканчивалось!», но родители нежного создания, маленькой женщины, приняли решение в пользу своего кошелька, а не счастья дочери.

Муж Глафиры оскорблял и унижал её, но всем было плевать, ведь «это их дело». Долгожданным наследником девушка супруга не одарила, а, когда тот скончался, устроила настоящий пир - лично для себя и служанки, которая видела все горести и печали хозяйки и искренно ликовала, разделяя теперь её радость.

Только сейчас Глафира поняла, что живёт. Душевно она начала жизнь заново вместе с подругой – любимой горничной, не покидающей её ни на час.

***

Женщины до конца дней не оставляли друг друга, довольствуясь собственным положением. Они вели затворническое бытие, лишь изредка и по необходимости принимая гостей.

Глафира умерла в возрасте двадцати восьми лет от неизвестной болезни. Её прислуга, удручённая и ощутившая вкус вынужденного уединения, словно она отныне сирота. Не выдержав груза нахлынувших эмоций, тридцатитрёхлетняя служанка, после недолгого нервозного рассматривая вида из окна, по обеим сторонам которого изящно свешивались волнистые травы, и следующей за тем панической атаки, выпрыгнула со второго этажа роскошной виллы, скончавшись от многочисленных переломов, полученных вследствие этого.

Одетта Палестинская

Одетта всю жизнь провела за ткацким станком.

Четвёртого кюривря (двенадцатого октября) она решила подшутить над подругой, также ткачихой. Она демонстративно уколола палец иголкой и сделала вид, будто упала в обморок. Внезапно девушка не на шутку перепугалась, подошла к Одетте, засуетилась и по итогу выбежала из мастерской, к врачу. Одетта «очнулась», весело посмеялась и пошла к перепуганной подружке, дабы объясниться.

Выйдя на улицу, Одетта обнаружила её достаточно оживлённой. Кучка людей рядом со зданием мастерской странно клубилась. Женщина средних лет, Одетта, подошла к толпе зевак. Она увидела свою мёртвую помощницу и закричала истерическим воплем.

- Бедная девушка…

- Я ничего не мог поделать: она выбежала прям на дорогу…

- Тьфу! Очередная дурочка!

- …вот, а кучер не успел затормозить…

- Ужас…

- Чего смотрите?

- Я видел, как она бежала…

Всё это твердилось и перебивало друг друга, то тут, то там доносясь с разных сторон.

Одетта приблизилась к эпицентру трагедии, а именно – к несчастной девушке, склонилась над ней и сквозь слёзы принялась молить о прощении:

- Прости меня, милая. Я не хотела… Я всего лишь пошутила. Я думала, ты поймёшь, но я же не знала… Дорогая, пожалуйста, не умирай. Ты всегда будешь моей любимой подругой. Золотце моё луноликое, пожалуйста, живи, - женщина принялась целовать мозолистые руки умершей, пальчик за пальчиком.

Толпа разошлась по своим делам, оставив «безумную» посреди опустошённой дороги.

***

Наутро Одетта проснулась вместе с трупом горячо любимой теперь более, чем прежде, подруги. Бодрая после крепкого сна женщина с новой силой заговорила с ней, не давая прохода повозкам и выслушивая множество бранных слов в свой адрес. Силком Одетту оттащили от девушки, которую унесли и похоронили её родственники.

Теперь бывшая ткачиха изо дня в день ходила на могилу барышни, в чьей смерти она себя винила.

***

Одетта прожила ещё два года. Случайные прохожие нашли её окоченевшей, обнимающей надгробие давно почившей подруги.

Инес Парагвайская

Инес родилась восьмого кеплеря (первого мая). Девушка-«мамелюко» часто подвергалась нападкам со стороны португальских рабовладельцев, внебрачной дочерью одного из которых являлась.

Когда Инес выросла, она стала наравне с матерью прислуживать отцу и его законной жене в их доме. Отношение к ней было не из лучших. Проще говоря, «об неё вытирали ноги». Наибольшей долей презрения невинная девушка удостаивалась от мачехи, в то время как отец, заваривший всю эту кашу, в момент очередной ссоры высокомерно молчал и трусливо удалялся в свой изысканно сконструированный и оформленный затхлый кабинет - единственное место, в котором никто ему не мешал и где он всегда мог побыть наедине с собственными мыслями, коль они у данного господина присутствовали.

Жертвой обстоятельств, оставшейся в неведении, семнадцатилетней барышней, которую не посвящали в суть происходящего, являлась дочь отца Инес и его жены, Ираида. Девочка не знала, кто такая Инес и почему её мама так непристойно к ней относится. На её многочисленные расспросы родители отвечали полным игнором. Наконец, девушка собралась с мыслями и решительно подошла к Инес:

- Инес, - чуть слышно произнесла она, - Почему моя мама так тебя ненавидит? Ведь ты так хорошо у нас служишь. Ты сделала что-то плохое?

- Единственное плохое, что я сделала, - это родилась, - со злой и, одновременно, грустной усмешкой сказала служанка, намереваясь уйти.

- Постой, - прервала её вновь Ираида, - Что это значит? Почему… ты… не должна была рождаться? Это ведь… неправильно… Не правильно так говорить.

Инес усмехнулась: теперь это звучало весело:

- Юная госпожа, не берите в голову слова сумасшедшей служанки.

- Объяснитесь, - строго, словно почувствовав свои власть и превосходство, молвила Ираида.

- Ладно, я скажу, если вы просите. Но никому не говорите, что это я вам сказала, - Инес наклонилась к сводной сестре с заговорщической улыбкой, - Да и вообще лучше не говорите. Вы обещаете?

- Обещаю.

- Ваш отец и мой отец тоже, - обратив внимание на удивлённый взгляд девушки, она продолжала, - Вашему отца, несмотря на то, что он был к тому времени женат, очень приглянулась моя мать. Так появилась я.

- Ты серьёзно?

- Как нельзя серьёзно.

- Получается, что мы сёстры? – Ираида не могла прийти в себя от услыханного.

- Именно так.

- Ты точно не шутишь?

- Точно, - понизив голос ответила Инес.

- О, это так… странно… Давай… ты будешь называть меня на «ты». Господи, я у меня никогда не было сестры! – стала «разгоняться Ираида, - О, теперь я так счастлива! Отныне мы всегда будем вместе! – девушка взяла сестру за обе руки.

- Говори тише, а-то нас услышат, - прошипела новообретённая сестра.

- Прости, милая… - осеклась барышня.

Жизнь в поместье изменилась незаметно для его обитателей. Сёстры стали помогать друг другу: Ираида защищала Инес от нападок своей матери, часто проводила время с самой Инес и её мамой, болтая с ними, учась готовить, стирать и убирать. Она даже помогла никогда не учившейся Инес освоить грамоту и счёт, научив её читать и писать, рассказав множество увлекательных историй и научных изысканий.

Отец в это время скрывался от люда за запертой дверью в душном и мрачном кабинете, пропуская все перемены, протекающие в доме.

***

Прошло пять лет. Хозяин усадьбы скончался от сердечного приступа, когда ему было сорок два года, и пришёл момент делить наследство, как бы это глухо и безнравственно ни звучало. Вдова вцепилась в огромные суммы нечеловеческой хваткой. Сёстры, однако же, не были согласны с такой позицией женщины. Мать Инес, в свою очередь, привыкшая стоять в стороне и не вмешиваться, продолжала выполнять привычные и приевшиеся обязанности горничной.

Вскоре девушки, уверенные в их общем решении разделить наследство на четверти, чтобы каждому из фигурантов достались одинаковые части баснословных сумм, наняли успешного и известного адвоката. Тот, погрузившийся во всю юридическую сложность данной ситуации с головой, помог сёстрам, и суд вынес решение, согласно им желаниями.

Девушки – двадцатитрёхлетняя Ираида и двадцатипятилетняя Инес – спустя часы долгого судебного процесса, наконец, добились своего. Они купили домик, в котором поселились вместе с матерью Инес.