И тут на фоне этого мирного неба медленно и беззвучно вырос громадный чёрный гриб. Как в кино, про ядерную войну. Только на самом деле. Потом в окно ударила горячая волна, грохот донесся страшный. Будто отголосок той войны.
До сих пор нам война аукается…
Хлеб всему…
Очередная дискуссия о советском изобилии напомнила историю, которую матушка рассказывала.
Значит, дело было в шестьдесят пятом году, в августе или сентябре, незадолго до того, как матушка решила уволиться из строительного треста. Что и почему не знаю, да оно и не столь важно. Хотя… Возможно, что бытовая неустроенность сыграла свою роль. Общежитие с удобствами во дворе, тёмными зимними вечерами в туалет группами ходили – были случаи, когда девчонок подкарауливали и насиловали… С магазинами тоже было тяжко. Промтоварных не было вообще, за одеждой или хозяйственными принадлежностями ездили в Старую Ладогу или Кириши, а то и в Ленинград при случае. Продовольственные магазины были, но ассортиментом не баловали. Особенно туго было с хлебом. Точнее, хлеб-то как раз был – чёрный, самый дешёвый, из смеси ржаной и кукурузной муки. Ни булки, ни белого хлеба, ни сдобы – только хлеб. Люди злились, крыли матом Хрущёва, который своей кукурузой все пшеничные поля угробил. Но деваться было некуда, ели то, что было.
В один не совсем прекрасный день по тресту пронеслось: булку привезли! Работяги побросали инструменты, возле булочной мгновенно выстроилась громадная очередь. Перед матушкой стоял парень из их бригады, по прозвищу Заика. Заикался парень сильно, а как разволнуется, так вообще слова выдавить не может. То на собрании возьмёт слово и стоит, краснея от натуги. То бригадиру пару ласковых надумает высказать, а никак.
Очередь, хоть и была длинной, но двигалась быстро. Люди брали по два батона свежей ароматной булки, давали деньги без сдачи и отходили от прилавка, не задерживая остальных покупателей. Вскоре подошёл черед Заики. В ответ на равнодушное "Что вам?" Заика хотел сказать "Булку". Но в самый ответственный момент проклятый язык и прочие органы речи вновь подвели:
– Б… Б… Б-б…
Стоявшие сзади начали торопить застрявшего недотёпу, Заика начал волноваться, что было совсем некстати.
– Б-б… Б-б-б…
– Да отойди ты уже от прилавка! – донеслось из конца очереди.
– Б… Б-б… Б-б-б… Х-х…й с ним! Хлеб! – неожиданно чётко произнес Заика под громовой хохот очереди.
Купить булку Заике помогли ребята из бригады.
Так проходит земная слава
Вспомнил ещё одну историю, которую матушка рассказывала.
Значит, дело было до моего рождения, году примерно в 1967-м. К тому времени занесло её на железную дорогу: в феврале 1966-го года стала Тамара Уткина путевой рабочей.
А что такое "путевой рабочий" на советской железной дороге? По сути: ломовая лошадь. Где-то в сети лежит видеоролик с импортным шпалоукладчиком. Машина сама старые шпалы выдергивает, новые кладет и гравием засыпает. Мужикам с лопатами остается только гравий разровнять, красоту навести. Лепота!
Нет, конечно, в Советском Союзе механизация труда тоже присутствовала. В кинохронике времен строительства БАМа очень любили показывать отечественные шпалоукладчики. Беда в том, что этих укладчиков катастрофически не хватало, да и предназначались они для строительства новых дорог. Для ремонта же не годились совершенно… Поэтому текущий ремонт (замена прогнивших шпал и выработавших ресурс рельсов) производили шпалоукладчики модели ОРБ-50, что означало "обыкновенная русская баба, грузоподъемность до 50 кг".
Кстати! Примерно в том же 67-м году пришла в матушкину бригаду новенькая. Совсем девочка, то ли узбечка, то ли таджичка, уж не помню. Несмотря на юный возраст и совершенно неподходящую для тяжёлой работы конституцию, новенькая старалась работать наравне со всеми, поблажек не просила.
Где-то через месяц, во время обеденного перерыва, девчушка подошла к мамане, глаза испуганные:
– Тамара, у меня почему-то из пупка течёт…
Матушка тут же погнала девчонку в санчасть. Точный диагноз не знаю, а попросту говоря – надорвалась девочка. Пришла из санчасти с больничным листом. Матушка тут и спросила какого лешего этой восточной красавице не сиделось дома.
– Хотела колыбель революции посмотреть…
Маманя как рявкнет:
– Дура! Тебя эта колыбель в гроб загонит! Собирай манатки и езжай домой!
Девчонка так и поступила. Что уж там с ней дальше было – нам того не ведомо. А маманя продолжала таскать шпалы с рельсами, пока не забеременела и не перевели на легкий труд.
А вы говорите – техника…
Но это так, к слову. История совсем о другом.
Как-то раз погнали бригаду проверять отдаленный участок. Подогнали дрезину-"пионерочку", загрузили людей с инструментами, сзади ещё дефектоскоп прицепили. И завезли к лешему на выселки. Всю бригаду поставили стрелку перебирать, а маманю и ещё одного мужика отправили в пешее путешествие по шпалам с дефектоскопом в компании.
Значит, если кто не в курсе. Дефектоскоп – это такая инструментина для диагностики железнодорожных путей. Устанавливается на небольшую двуосную тележку, которую нужно катить по путям. В процессе движения прибор фиксирует исправность путей – состояние рельс, расстояние между ними и так далее. Тележка довольно тяжёлая, поэтому отправляли с ней обычно двоих. Катить-то можно и одному, но ежели на пути нарисуется поезд, то снимать дефектоскоп с рельс и ставить обратно лучше вдвоём.
Начальство, распределив объём работ, умотало на "пионерочке" по своим делам. Матушка с Федей Захлевным (так мужика звали) дефектоскоп наладили, покатили. А дело было летом, но с погодой не повезло. Выдалось типичное питерское лето, холодное и вечно плачущее дождём. Но деваться некуда. Идут, толкают тележку перед собой, сами прислушиваются – не идёт ли встречный? Поезд от столкновения с тележкой не пострадает, разве что краску поцарапает. А за дефектоскоп из зарплаты придется платить. Бывали случаи.
Но поезда не слышно, только ворона где-то в деревьях каркает. Молча идти скучно, матушке потрепаться захотелось. Только рот раскрыла, Федя на неё шипит:
– Тихо!
Маманя язык придержала, уши навострила, вперед смотрит. Нет поезда, не видно и не слышно ничего. Только ворона каркает.
– Федь, да нету там…
– Тише, говорю! Слышишь?
Опять прислушалась. Все те же дождь и ворона. Матушка в удивлении на Федю уставилась, а тот упорно что-то слушает.
– Что ты ваньку валяешь? Ничего я не слышу!
Федя выдержал паузу, дождался, когда ворона выдаст очередное "кар" и восхищённо прошептал:
– Людка Зыкина поёт!..
Наверное, кто-то из читателей возмутится: как можно так неуважительно о великой певице, которой уже нет в живых… Ребят, я ведь не зря несколько раз указал время действия. В конце шестидесятых Зыкина была в зените своей славы, её песни звучали со всех сторон.
А вспомнил я эту историю потому, что сейчас слишком часто говорят о всенародной любви к некоторым персонам, умершим или ныне здравствующим.
Как говорили когда-то в сети FIDOnet: отучаемся говорить за всех.
Баба Оля
Раз уж про войну вспомнили, расскажу ещё одну историю.
Работала на Московской Сортировочной баба Оля. Угрюмая, необщительная "на гренадера деланая" особа, предпенсионного возраста. Обращение к себе "тётя Оля" или "баба Оля" не терпела. Матушка по простоте своей душевной как-то окликнула:
– Тётя Оля…
Ольга тут же в ответ рыкнула:
– Какая я тебе тётя?
Матушка улыбнулась удивленно:
– А кто же ты?
Ольга только рукой махнула. Потом кто-то из бригады по секрету поведал, что Ольга "двуснастная": гермафродит, с мужским и женским комплектами половых признаков. Вот уж воистину, как в песне "я и баба, и мужик"… Характер у Ольги был нелюдимый, держалась всегда особняком. Исключением была моя матушка, с которой у Ольги сложились полуприятельские отношения. Вот матушке баба Оля и рассказывала:
