Мы докурили, спутники пролетели и растворились в бездне космоса среди массы солнечных систем, планет, галактик. Мы отправились досыпать…

Феодора также мучила нас то храпом, то телефоном, но под утро я провалился в сон и больше уже не просыпался, пока меня не разбудила Галина:

– Денис, просыпайся. – Она потрясла меня за плечо. – На причастие пора ехать.

– Встаю. – Промямлил я, не открывая глаза. – Доброе утро.

Я полежал, борясь со сном, не поднимая веки какое-то время. Затем всё-таки раскрыл глаза, и моему взору предстала комната со скудной мебелью: стол, над ним в углу маленькая репродукция «Вечери» Леонардо Да Винчи, два стула у окна, через которое пробивался тусклый, утренний свет, у входной двери висел умывальник, под ним стояло ведро. Меня захлестнула волна тоски. Захотелось залезть под одеяло с головой, как в детстве, когда ранним зимним утром меня будили родители, и мне предстояло чистить зубы, запихивать в себя кашу, потом укутываться в тёплые зимние вещи, обувать громоздкие ботинки, натягивать тяжеленный портфель, брать пакет со сменной обувью и идти по тёмной улице в серое некрасивое здание школы. Но со школой уже покончено раз и навсегда!

Спал я в одежде так, что я только обулся и вышел во двор, где нас уже ждали Галина, батюшка и Егор. Галина поехала на своей машине, мы погрузились в Делику, выехали за ворота и помчались по сельской ухабистой дороге к монахиням. По пути подобрали женщину, прям, вот именно подобрали, она шла с бидоном молока, мы остановились, батюшка открыл боковую дверь:

– Наталья, ты ела сегодня?

– Нет, батюшка.

– Садись, поехали с нами на причастие.

Она села с бидоном молока, и мы поехали дальше, распевая – «Богородице радуйся».

У монахинь был большой дом с навесом на весь двор и просторной кухней, в которую мы по очереди входили на исповедь. Мужчины первые, а Егор не причащался, так что я зашёл первым. На столе лежало Евангелие и крест, я наклонился над ними и сказал всё то, что собственно и было написано выше. Батюшка перекрестил меня со спины, я приложился губами, а потом челом сначала к Евангелию, затем ко кресту. Причастились мы так же на кухне, на запивку батюшка налил нам по бокалу вина.

Я договорился с женщиной с бидоном о рассаде, что в следующий раз, когда мы приедем, она нам поможет её приобрести. Батюшка сказал: – «Выходите по одному, а то подумают, что тут секта какая». Матушка Никона попросила меня, Юлю и Галину задержаться на пирог, который испекла сестра Наталья.

Все разошлись, а мы снова зашли на кухню. Пока монахини суетились, накрывали на стол, я разглядывал фотокарточки на стенах, там были фотографии нашего батюшки, преподобного Ираклия, но больше всех было фотокарточек какого-то старца. Матушка Никона заметила, кого я разглядываю и сказала: – «Это старец, который купил нам этот дом»

Мы съели по куску пирога, он был великолепным, нежное тесто, не сухое, с греческим орехом. Выпили по несколько чашек чая с мятой и поехали на дачи так же с Галиной, как и приехали.

Наши серые будни продолжились. Мы перекапывали огород, удобряли его, ходили открывать воду и собирали говно, преимущественно лошадиное. С водой всё было непросто. Вверху находился водораздел, вода сверху по арыку втекала в яму, не глубокую, образуя лужу, и из этой самой лужи растекалась уже на три арыка, один из них был наш. Возня в этой луже та ещё была, нам арык постоянно закапывали и заваливали валунами, я их сначала откатывал в сторону, а их опять закатывали в наш арык, так мы и катали эти булыжники туда-сюда, пока мне это в конец не надоело, и я не укатил их из лужи. Тогда арык стали перекрывать дёрном, это было уже не так трудоёмко, как валуны. Но вода редко дотекала до лужи, приходилось идти выше, там ещё один водораздел был на два арыка, где тоже всё перекрывали камнями. Но если и там воды не было, то тогда надо было подниматься ещё выше, под самые горы к реке, которая уходила в бок на поля. И вот так вот ходили открывать вверх, потом по пути на среднем водоразделе и уже в нашей луже. Ходить приходилось по нескольку раз, потому что нам постоянно перекрывали, то вверху, то внизу, а то и Сергей с богатырём, который, перекроет и поливает у себя сады. Первое время мы с ним скандалили, а потом он понял, что я хожу открывать воду не для него, нет, мне не жалко, но полностью перекрывать арык ко мне, не надо. В общем, с водой беготни было много, но выхода никакого, приходилось смириться и скакать по предгорьям, катать валуны в луже и говорить Сергею одно и тоже, по кругу.

Так мы и сидели на карантине, пока хозяева дома не попросили нас съехать, дали нам месяц на всё про всё. Мы принялись искать жильё, спускались в посёлок, надевали маски, брали рюкзаки и шли вниз. В посёлке все будто вымерли, да ещё и заброшенные здания, доставшиеся стране от советов, с разбитыми стёклами, заколоченными дверьми, придавали оттенок постапокалипсиса. Мы искали объявления со сдачей в аренду недвижимости, звонили по номерам в них указанным, но всё безуспешно, цену ломили неимоверную, это ведь курортная зона и все ждали отдыхающих, а о пандемии никто и слышать не хотел. Закончилось тем, что нам разрешили жить и дальше в этом домике.

Жизнь тянулась своим чередом, возились в луже с водой, изредка ходили купаться, но вода была холодной, а сидение на берегу нагоняло тоску. Вид-то, конечно, красивый, большущее озеро, подёрнутое рябью солнечного света, окружённое снежными горами и густыми, кучными облаками. И если бы не вся эта ерунда с коронавирусом, закрытыми границами и безработицей, то вид озера будоражил бы сознание совсем в другом ключе. А так всё это наваливалось и вбивало в песок на пляже, хотелось покинуть этот дом с осыпающейся штукатуркой и сквозняками. Да что там дом, хотелось покинуть страну. Это отнюдь не лучшее место для переживания пандемии, но мы были свободны, а это что-то да значило, застань нас эта беда в большом городе, в квартире, всё было бы иначе. Хотя, я бы больше писал, но есть то, что есть и другому, значит, быть не дано. Все трудности, глупости, весь абсурд, происходящий и до пандемии – всё это жизнь. Ах, это сладкое и странное слово, не понятое нами и не принимаемое само его значение – «ЖИЗНЬ». Что имеет смысл, а что суета? Где правда, где ложь, чему верить? Где добро и что есть зло? Самоизоляция, одиночество позволили задаться этими вопросами и начать поиск ответов на них. Собственно, об этом и написана книга, которую вы сейчас читаете. Может всё совсем не так, как здесь написано, но это тоже жизнь, и о ней мы всё время думаем.

Одиночество, горы, озеро, желание всё изменить и полнейшая беспомощность перед вирусом и его страшными последствиями. Мы остались здесь застигнутые врасплох, без права выбора, без шанса. Мир закрыт! Больше – мир изменился, он не будет таким, как был, мы этого ещё не понимаем, и вряд ли поймём. Вирус изменил нас в глубине самосознания, мы увидели то, чего раньше не замечали, это глупость человека, мы не способны решить проблему. Мы обмануты сами собой, мы травмируем себя и окружающих каждый день. Человечество давно уже погрязло в хаосе безрассудных действий. И об этом писал Гомер в «Иллиаде» – человек всегда был, есть и будет таким. Мы не меняемся, эволюционируют технологии, от колеса до искусственного интеллекта. Телефон развивается, а мы стоим на месте. Мы погрязли в потоке параноидальной информации, которую сами же и придумываем. Дальше будет только хуже, если каждый из нас не разберётся в себе, что делать хорошо, а что плохо…

Вот такие мысли вызывало сидение на берегу, поэтому я не любил спускаться к озеру. Другое дело собирать грибы! Мы ходили в заброшенный яблоневый сад и часами шарили под деревьями, в кустах, на полянках. В основном нашей добычей были сыроежки, маленькие, не красивые, но вкусные, если их поджарить на сковороде с луком. Попадались иногда и шампиньоны, и белый гриб, и синеножка, даже несколько сморчков нашли как-то. Вообще Киргизия богата грибами, а из ядовитых здесь только поганки.

Бродя по саду с ножом и пакетом, мысли улегались, даже забывалась пандемия с блокпостами, смертями и страхом самому заразиться. Запасов у нас было не так много, поэтому грибы нас сильно выручали, мы их жарили, тушили, запекали, варили…