Дверь большая и обитая железом почему-то, покрашенная той краской, что и стены, она открылась шумновато, мне показалось, скрежещет. Мы вошли внутрь, Таня включила свет, здесь небольшая прихожая.

– От мастерской Курилова у тебя тоже есть ключ? – спросил я.

– Есть, – ответила Таня, проходя дальше.

– А почему не открыла?

– Я же говорила, он голый ходить любит.

– А ты не одна пришла… – продолжил я.

– А я не одна пришла… – невозмутимо подтвердила Таня, останавливаясь посреди большого помещения тоже чердак, но здесь было очень светло, не так как у Курилова и никакой брутальности, впрочем, и миленькой женственности тоже, здесь всё было очень похоже на Танину комнату в Кировске: белые стены, огромные окна, большие и не очень полотна у стен, мольберты, а в окнах, ух ты… ну и вид… крыши домов, шпили, вернее, тут не шпили, башни кремлёвские, в вон и ещё недостроенный Храм Христа Спасителя…

– А это чья резиденция? – спросил я.

– Моя, – сказала Таня, улыбаясь, и взялась за пуговки на лифе платья. – Нравится?

Меня обдало жаром, даже колени, будто она плеснула на меня.

– Нравится?.. – я подошёл ближе, ещё не вполне уверенный, что можно. – Ещё бы…

Таня чуть-чуть развела расстёгнутое платье, поднимая руки мне на плечи. Шёлк её платья такой мягкий…

В окна смотрело и небо, и город, казалось, это два глаза реальности смотрят на нас. С большого кожаного дивана мы свалились на пол и так и остались на нём, стянув сюда плед.

– Так зачем ты меня по мужикам своим водила?

– Хотела, чтобы ты… всё знал, чтобы… не возненавидел меня после, когда узнаешь. Лучше знать сразу, кто перед тобой.

– То есть ради меня ты от них не откажешься?

– Отказалась уже, – сказала Таня.

– И от Марка уйдёшь?

Мне хотелось услышать, что она скажет тоже, но она сказала иначе. Села и освещая всё вокруг своей сияющей красотой, проговорила:

– Давай мы… сразу решим, как говорится, на берегу. Ни ты, ни я не созданы для того, чтобы в кругу семьи вечера встречать за котлетами с пюрешкой, под просмотр телепрограмм и обсуждение новостей на работе и в школе у наших детей. Быть может, тебе это и сможет создать твоя жена и твои дети, но не я.

– Ты не хочешь сидеть со мной под абажуром и есть пюрешку? – улыбнулся я, протягивая руку к её груди, отводя спустившиеся как свет волосы на неё. Когда-то она стеснялась своей наготы, теперь нет, теперь она свободна…

– Очень хочу… – Таня отвела мою руку, соединив свои пальцы с моими. – Но… это… какая-то другая реальность, Володь… Мы то, что мы есть. Ты музыкант и тебе нужны зрители, поклонницы, визги, дикость, драки за автографы.

– А тебе? Все эти мужчины?

– А мне нужна свобода.

Я сел тоже и так же сложил ноги как она, почти по-турецки.

– Я понимаю. Но я хочу быть с тобой всегда, всегда хотел и… когда я встретил тебя в Питере… когда увидел… я бежал за вашей машиной от Кировского театра до самого «Англетера», и я… побегу за тобой, куда угодно. Даже если ты этого не захочешь. Чтобы хотя бы видеть тебя.

Таня посмотрела на меня, губы заиграли усмешкой.

– Я фотку тебе подарю, хочешь? – прыснула она. – С автографом… Ну а чё? Я тоже хочу быть знаменитой…

Я засмеялся и повалил её на спину, целуя.

– А ты и станешь, будут говорить все:

– Гляди-ка, какая классная чика! Это жена Книжника, то есть Ленина.

– Крупская!..

Мы хохотали и смешили друг друга ещё, снова легли на диван, где толстые кожаные подушки, собираясь уснуть, и снова занимались любовью.

– Здесь ещё помещение есть, надо спальню оборудовать, – сказала Таня.

– С кроватью, наконец… – засмеялся я.

– Сынок, как твои дела? – улыбнулась мама, встречая меня сегодня одного, хотя мы собирались с Таней вместе заехать за ней и втроём после на дачу, туда же приедут и танины родители, чтобы всем вместе провести выходные. И что теперь получалось, я один буду в их компании? Хотя бы Платон с женой тоже поехали, но нет, оказалось, что самого Платона нет, куда-то отправился в срочную командировку. Какая командировка?! Всё враньё, мне кажется, что оба они, Таня и Платон так похожи, как не предполагают даже сами. Их не удерживает ничто и никто…

Её нет два дня, завтра День Победы, я мог бы найти её, я бы отыскал и очень быстро, я знаю, где она может быть, но я не стал, застать снова голого Книжника, этого я уже не выдержу. Мне оставалось только ждать, пока я понадоблюсь ей для чего-нибудь. Такое не случалось раньше, но тогда всё было по-другому. Тогда я знал, что она вернётся. А теперь… нет, я не думаю, что она уйдёт в Книжнику, хотя он расскандалился со своей семьёй, даже с родителями, и о причине гадать не надо… Я знаю, что она не уйдёт, это очень глупо, а Таня не глупая, но… Одно дело знать, что тебя не убьёт падающая звезда, и совсем другое не бояться этого, знать, как это глупо, этот страх, понимать, что этого не произойдёт, и всё же думать, что она летит прямо тебе в темя…

– Ты как-то изменился, – сказала мама, погладив меня по щеке. – Всё в порядке? Ты… не болен?

– Болен? С чего это ты взяла… нет-нет, я здоров.

– А… Таня? Она приедет?

– А… да, да, конечно, – растерялся я, не ожидал, что мама спросит.

– Это хорошо. Когда её выставка?

– В июле. Но у неё ни черта не готово. Сама говорит, что выставлять нечего. Не представляю… всегда всё в последний момент. Она даже за границу едет, каждый раз собирается в последние полчаса, невозможный человек… Зато, чтобы вот на дачу с родичами, будет сарафанчик выбирать полдня, с панамкой и какими-нибудь босоножками, или кедами, чтобы они провалились, когда она надевает их, мне кажется, она ещё в седьмом классе…

– Ты любишь её, – улыбнулась мама.

Я вздрогнул, мы не обсуждали чувств ещё никогда.

– Да-да, мы очень любим друг друга, – поспешил сказать я.

– Конечно-конечно, – покивала мама, всё с той же улыбкой. – Но ты любишь её. Я тогда ещё поняла, когда ты привёл её на дачу ровно пять лет назад, ты сам тогда ещё не понимал… А отец сразу почувствовал, так и сказал мне: «Ну вот и девочка нашлась для нашего мальчика».

– Я… – мне стало неловко, хотелось как-то отвлечь её от этой мысли, будто она пытается вмешаться или обсуждать это со мной.

Но нет, мама вовсе не была тем человеком, который полезет в душу. У отца она этому научилась или сама была такой, поэтому они были такой счастливой парой, но мама сама закрыла тему, доставая зелёную папку из ящика стола.

– Да, это список компаний, интересующихся инвестициями. И… сибирские заводы выставлены на торги, ты слышал?

– Я даже слышал, кто их покупает… Их скоро не будет.

Мама лишь пожала плечами.

– Ни я, и ни… словом, никто не сможет помешать, всё решено и куплено уже… повыше нас, – она нахмурилась, остывая, и я удивился в который раз, как быстро у неё меняется лицо от мягкой женской улыбки, сделавшей её лицо, её губы розовыми и выпуклыми и тем, как они побледнели и застыли. – Так… который час?

Мама поднялась из-за стола, этот громадный стол я помню всю жизнь, у него резьба, зелёное сукно на столешнице, которое пришлось заменить, когда я в третьем классе опрокинул чернильницу. Да, и чернильница до сих пор существовала, и в ней до сих пор были чернила, фиолетовые, паркер…

У мамы затренькал телефон, она взглянула на экран и сказала мне, прежде чем ответить:

– Это Олейники, значит, машина доехала за ними. Можно выходить. Таня приедет сразу на дачу?

Я не успел ответить, как у меня тоже зазвонил телефон. Удивительно, но это была жена Платона, Вика.

– Марк? Ещё не поздно присоединиться к вам?

– Ты одна?

– Почему же? – удивилась Вика.

– Разве Платон не уехал?

– Нет, там отменили что-то.

Ну что ж, хоть что-то, Платон, и даже его жена, которая была как раз из тех женщин, что вызывали у меня стойкое отвращение, хотя, кажется, она старалась достичь как раз обратного, и думаю, не раз заметила своему мужу, что я настоящий педик, потому что не проявляю к ней интереса, но даже эта Вика лучше, чем ничего, особенно как «нагрузка» к самому Платону.