– Танюшка… – я наклонил её к себе, прислоняя спиной к своей груди, а руками заскользил по её телу, её кожа грела мне ладони сквозь тонкую ткань жатого хлопка, вот здесь, на груди между вышивками застёжка, я скользнул пальцами туда.

– Марк… милый, ну ты что? – Таня поймала мои пальцы.

– Дай мне хоть что-то, Таня… почему иным все, а мне ничего?

– Марк… что ты вдруг? От водки? – Таня развернулась ко мне и протянула руку к моему лицу даже как-то участливо.

– Я пил виски.

Я разозлился, жалеет меня, жалеет, как… несчастного больного пса. Таня-Таня…

– Дай мне, Таня… ну хотя бы…

И я прижался ртом к её губам, прижимаясь сам к ней.

– Ну… хотя бы… хотя бы поцелуй меня? Ты никогда меня не целовала, – прошептал я, оторвавшись на миг, и продолжая руками шарить по её телу.

– Господи, Марк… какого чёрта ты напился? – Таня отодвинула меня, вернее попыталась, но я сильнее и мои руки длиннее.

– А как ты думала, я поступлю, когда ты… привела в наш дом…

– Это не наш дом, это отель! – беспомощно воскликнула Таня.

– Если мы здесь оба, значит, здесь наш временный дом.

– Я извинилась, ну что ещё? Всё как-то… Да перестань же!

Но я довольно ловко расстегнул пуговицы на её джинсах… Как давно я не касался того, что там запрятано…

– Ну ты что?! – Таня попыталась оттолкнуть мои руки. – Ты хочешь, чтобы я ушла?!

– Уйдёшь, я закажу его! – сказал я очень тихо, но очень ясно, и близко глядя ей в глаза.

– Что?!

– Я не повторяю, – сказал я. – Останься сегодня и пойдёшь к нему завтра. Более того, я сделаю всё, что ты попросишь, как не делал до сих пор. Я не помогал тебе с Куриловым и Вальдауфом, ты не просила. Но я помогу этому, чем он занимается? Музыкой? Ротации-чертации, через месяц его группа будет на вершинах хит-парадов. Хочешь?

Я засунул ладонь ей в джинсы, мягенькая шёрстка примялась жесткими штанами, а трусики из тонкого шёлка…

– Марк… ну… ты что?.. – она не дала мне продвинуться дальше.

Я отпустил её. И снова подошёл к мини-бару.

– Или останься сама, или я напьюсь и…

– Ну перестань! Что за блажь?

– Блажь?! Ну, может и блажь, пусть блажь! Но или ты ляжешь в постель, или он ляжет в гроб.

– Ты дурак, что ли? Обольститель, тоже мне…

– Да я не умею обольщать, чего там, – я пожал плечами. – Мне не приходилось. Тебя вот в жёны заманил, а ты сестрой сделалась мне. Я больше не могу.

– До сих пор мог, а теперь…

– А теперь не могу! И ты обещала, если мне станет невмоготу, ты… ты обещала мне. Ты помнишь?

Я налил виски, но не пил, поболтал тающим льдом по стенкам.

– Вот так ты… хорошо… сам не захочешь! – разозлилась Таня.

И со злостью сбросила кеды, блузку и стащила джинсы вместе с трусиками, оставшись в облачении из своих чудесных волос. Белая кожа, белые волосы, они подсвечивают её тело, даже чисто эстетически это очень красиво, очень, как будто она изысканный цветок, магнолия, к примеру… «Сам не захочешь», ну-ну…

– Что дальше? Здесь?.. Или, как ты приказал, в постель лечь? – вздрогнув ноздрями, спросила она, бледнея, губы при этом странным образом стали ярче.

– Тань, я не знаю, я девственник в этом смысле, – сказал я, пожав плечами, и искренне веселясь её злости.

Таня тут же почувствовала это и, вздохнув, провела по волосам, успокаивая свой гнев.

– Слушай, ну что мы… как эти, какой-то цирк… Марк, ну это смешно… – попыталась она.

– Ты думаешь, мне смешно? – я расстегнул брюки и показал ей, что мне вовсе не до смеха.

– Тьфу! – её злость сама по себе так мила и забавна, что за одну эту нашу перепалку я бы влюбился в неё.

Махнув рукой, Таня направилась в спальню. Когда я вошёл вслед за ней, она откидывала покрывало с постели, приятно было любоваться грацией её обнажённого тела, игрой мышц под кожей. Какого чёрта я не должен этого хотеть? Потому что когда-то по дурости пообещал? От любви и пообещал… дурак, всегда остаёшься в дураках, как только открываешь душу…

Таня, зло взглянув на меня, улеглась на свою половину, потом вспомнила, завернула жгутом волосы и просто легла на спину, не накрываясь.

– Пожалте, барин, – сказала она, а мне был виден пульс, бьющийся точкой между рёбер и над солнечным сплетением, до которого почти доходил тонкий-тонкий шрам, отсюда с трёх шагов его не видно, я просто знаю, что он там есть. Когда-то на мой вопрос об этом она соврала мне, что сделала себе грудь, и шрам остался от операции, я верил недели две, а потом Платон рассказал мне, что в детстве её оперировали на сердце, и долго хохотал над её выдумкой, утирая слёзы с длинных ресниц…

Я тоже обнажился и подошёл к изножью постели.

– Что… могу делать, что хочу?

– Что хотите, ваше сиятельство. Надеюсь только, не сожрёте…

– Ну, это… может быть…

Думаю, Таня рассчитывала охладить мой пыл, залить водой своих лягушачьих шуточек и подколок, но меня они только распаляли, как всегда возбуждали её остроты. Мне не хотелось набрасываться. Мне почти двадцать восемь и я никогда не занимался нормальным сексом, какая теперь могла быть спешка? Особенно, когда я «сиятельство» и «барин», думаю, назови она меня скотиной, я повёл бы себя именно, как скотина, а сиятельству пристали изысканные ласки …

Незачем описывать то, что знают и делают нормальные люди и чего не знал прежде я, что это значит, впервые упиться тем, чего так долго хочешь, желать выпить до дна, думая о том, что, возможно, тебе больше не получить того же, вот о чём я думал, приступая… Но я сразу забыл обо всём, как только ощутил аромат её кожи…

Наверное, есть вещи, которых стоит ждать и желать долго, чтобы почувствовать до конца их волшебство. Да, я никогда этого не делал, да я вообще мало что делал, но если в прошлом мне приходилось действовать рассудочно, или подчиняться желаниям других, о чём я не хочу больше помнить, то теперь моё тело само всё знало и вело меня…

…Платон сказал мне как-то вскоре после знакомства с Марком:

– Тебе не кажется, что он… любит тебя как-то… как-то слишком?

– Слишком?

– Слишком сильно.

– А так бывает? – засмеялась я.

– Танюшка, я не шучу, такая страсть может граничить с одержимостью.

– Вовсе он не одержимый, не выдумывай, – мне хотелось защитить Марка немного, всего объяснить я не могу, но хотя бы попытаюсь. – И никакой страсти, мы… ну в общем, даже не спим вместе. Мы друзья.

– Это напрасно. Надо спать, даже если не хочешь, иначе он… и правда свихнётся на тебе, – серьёзно сказал Платон. – А не хотела его, зачем замуж шла? Ох… чудишь ты, Татьяна…

Однако Платон был сам достаточно сведущ, да и круг его общения настолько обширен и только увеличивался, что до него через некоторое время дошли россказни о Марке. Он сказал об это мне, глядя внимательно, хотел понять, видимо, знаю я или нет.

– Господи, Плато-он, – протянула я.

– Нет, я понимаю, ты из самых правильных меркантильных побуждений вышла за него и не прогадала, конечно, но… Чего он влюбился-то тогда? – Платону было так странно это всё и не укладывалось в его схемы, в которых он жил и смотрел на мир, и которые, кстати, он не применял к самому себе, как и все люди: для всех одно, а «я же – особенный человек».

– Ну я тоже его люблю. И даже очень.

– Ой, да ладно, заливать-то! – скривился Платон. – Он для тебя… как котик со сломанной лапкой. Причём здесь любовь?

– Как это причём? При всем том же.

Платон посмотрел на меня, качая головой.

– Это не игра. Лучше порви с ним сейчас.

– Я… не могу. Марк мне тоже нужен, как и я ему… – ну что рассказывать ему про эту дурость с Боги и Вальдауфом, чтобы он цокал языком и смотрел проницательно, потому что знает немного больше обо мне, чем другие? Чтобы пенял, как я неправильно веду себя? Ну а как правильно, Платон?! Как ты? Ты сам знаешь, что всё сделал неправильно с собой…

Этот разговор был почти четыре года назад, и вот сегодня я вспомнила его, потому что Марк и, правда, слишком уж любил меня, особенно, если учесть, что во мне нет ответной страсти и желания, его чувства сразу обременили меня, и добро бы в истинном смысле, а так получалось, я будто снисхожу… И почему я ввязалась когда-то в эту его аферу с женитьбой? И почему поверила, что он не станет испытывать ко мне обычных чувств? Но ведь тогда так и было. Даже на свадьбе ещё так и было… И после все пять лет мы жили так счастливо, как мало кто, думаю, живёт, в полном согласии и взаимопонимании. Поэтому я и привела сюда Володю, не сомневаясь ни мига в том, что Марка это никак не заденет. Как я сглупила, всё забыла в своём спокойном благословенном существовании… Ох, какое наказание…