Сообразительный босс хватал все на лету: любопытно, очень любопытно. Действительно новогодняя сказка для детей где-нибудь в Подпорожье, должна отличаться от аналогичной игрушки в Лас-Вегасе. Не скрою, одному институт мне не поднять, но я найду подельников. Только, как-то их надо сагитировать. Они народ занятой, избалованный, за бутылкой водки не уболтаешь.

И я предложил: можно сделать рекламный видеоролик. Мультяшный! – воскликнул босс, пишите сценарий…

Дальше события развивались стремительно: показал набросок сценария боссу, он одобрил, и тотчас уговорил меня перейти на работу в его фирму. В тот же день подал заявление на имя директора методического центра: прошу уволить по собственному желанию.

Думаете, я не понимал, что институт – очевидная химера? Прекрасно понимал, но при этом внутренний голос настаивал: этим прожектом стоит заняться. Хотя бы для того, чтобы переключиться на что-то новое и перестать круглосуточно мусолить проблемы, коих на тот момент было уже не счесть. И в личной жизни, и на работе, и с так называемыми соратниками-единомышленниками все разладилось и перепуталось до такой степени, что запросто можно было угодить в психушку.

Напоминаю, это происходило на фоне политических и экономических потрясений, являвшихся неотъемлемыми атрибутами жизни страны в 90-ые.

Помнится, в ту пору мне несколько раз приснилось, что я заблудился в чужом, мрачном, непроходимом лесу, простиравшемся на десятки километров. Его величественный и суровый вид приводил в состояние восторга и одновременно безвыходности. Спустя годы что-то подобное я ощутил уже на яву, когда оказался на северо-западе Америки, неподалеку от Сиэтла. Забравшись на гору, я увидел цепи холмов, поросших могучими, хвойными деревьями, и мне показалось, что они движутся, сжимаясь вокруг меня. Но там были люди, много людей, приехавших порезвиться на природе. А во сне я был один-одинешенек. Ужас, накрывавший меня с ног до головы, усиливали треск и шорох, и еще какие-то протяжные звуки непонятного происхождения. Однажды я даже закричал, перепугав жену и дочь до такой степени, что они собирались звонить в неотложку.

Из этого состояния надо было как-то выбираться. И я, точно мне кто-то приставил дуло пистолета к виску, ушел с головой в написание методических материалов для нового вуза. Сидел за пишущей машинкой с утра до ночи, до полного изнеможения и, представьте себе, помогло. На третий-четвертый день начал ощущать себя выздоравливающим, сумевшим справиться с тяжелой и продолжительной болезнью. Все неразрешимое вдруг перестало быть неразрешимым и упростилось почти до дважды два – четыре.

А к Новому году получил первую зарплату, она равнялась десяти прежним, которые я получал в методцентре. Чем не повод воспарить к облакам и напрочь утратить понимание того, что происходит с тобой и вокруг тебя? Ровно это со мной и случилось.

Завиральная идея об открытии института перестала казаться химерой. Да, будет трудно, придется преодолеть множество барьеров, но чем черт не шутит, в конце-то концов не боги горшки обжигают, размышлял я, отбрасывая в сторону все то, что мешало думать в оптимистическом ключе. И довольно быстро уговорил себя – все получится.

Несмотря на то, что босс неожиданно уехал в Штаты, моя деятельность в фирме была приостановлена, попросту перестали платить зарплату, я упрямо думал – ничего страшного не произошло. И охотно, с необъяснимой, детской наивностью верил Филиппу: не волнуйтесь, продолжайте работу, все идет по плану, на днях заключим договор об аренде Дворца Белосельских-Белозерских для проведения презентации института. А когда же будет зарплата? Сразу по возвращении босса. Думаю, что к лету мы встретимся на троих. Кстати, хорошо бы сделать список потенциальных преподавателей…

Всерьез забеспокоился только в начале мая, когда из офиса фирмы один за другим стали исчезать сотрудники. Филипп вынужден был признаться: у нас временные трудности, босс в Майами под подпиской о невыезде, все деньги ушли на адвокатов, но, вероятно, к осени положение нормализуется, босс вернется, и вы сможете воплотить задуманное.

Без денег? – съехидничал я, глядя Филиппу прямо в глаза. И он ответил с мальчишеской запальчивостью: вы просто не знаете босса!..

Раздался стук в дверь. В комнату вошла Илона с табуреткой в руках, на ней стояли чашка с бульоном и тарелка с гренками.

– Поешь. – Она поставила табуретку рядом с диваном.

Продолжать капризничать было бы совсем глупо. Присев на диване и склонившись над табуреткой, я буквально за две минуты расправился с едой.

Илона, стоявшая у окна, повернулась, подошла ко мне и присела рядом:

– Демьян, послушай, пожалуйста!.. – Она мило улыбалась и говорила ласково: – Может, хватит упрямиться?

– Ты о чем?

– Сегодня встретила Людочку Первушину, она спросила про тебя. Прости, немного посплетничали, сказала, что ты мыкаешься без работы. Демьян, ты бы видел, как вытянулась ее мордашка. Не может быть, повторяла она, потряхивая своими кудряшками и хлопая глазами, у Демьяна такое реноме и полгорода знакомых. Посоветовала, прямо сегодня позвонить Шпильману, у Семена уволился зам.

– И что я ему скажу? – встрепенулся я и приготовился защищаться, точно Илона вознамерилась отнять у меня самое дорогое. – Семен Михайлович, возьмите меня на пару месяцев? Но, извините, ничего гарантировать не могу. Возможно, свалю от вас еще раньше. Вы ведь слышали, наверно, про новый институт?..

– Станислав Викторович, – тихо произнесла жена.

Такой заход, когда вместо укоренившегося со школьной поры прозвища Демьян, звучало мое имя-отчество, не предвещал ничего хорошего.

– Станислав Викторович, – повторила она громче и решительнее. – Нам ведь с вами хорошо известно, что периодически, слава богу, не очень часто, вы впадаете в детство. Зачем об этой напасти знать посторонним? Звоните Шпильману, и ни слова об институте. Его нет и никогда не будет. – Она положила руку на мое плечо. – Ты думаешь, я дура и не в состоянии тебя понять? Уверяю – все предельно ясно. Несколько месяцев кряду расписывая эту образовательную фантазию, тебе очень трудно остановиться. Взять, и сходу поставить точку – это вроде, как бросить курить. Вспомни, как ты мучился.

– Я и сейчас мучаюсь, – буркнул я, уставившись в пол.

– Поверь, я тебе искренне сочувствую, но, что поделаешь, придется. Придется эту сказку отложить до лучших времен. В сентябре возвращается тетя Сима, ей надо будет хоть что-то отдать. Обязательно!..

Илона резко встала и, молча, вышла из комнаты.

Я знал, что тетя Сима – наш основной кредитор, последние годы работавшая переводчиком в Германии, собирается в Россию, что на неметчине ей осточертело и она давно хочет домой. Но почему так быстро? Если память не изменяет, она говорила о весне будущего года. Точно – о весне…

Из коридора послышался громкий голос Илоны:

– Ушла на работу, потом – к девочкам. Возможно, останусь у них ночевать.

(Девочки – это теща и наша дочь, которая два месяца назад переехала жить к бабушке. Там сытнее, до института рукой подать и не надо затыкать уши, когда родители начинают выяснять отношения).

Хлопнула входная дверь. Так, как будто раздался выстрел. Отчего-то испугавшись, я соскочил с дивана, выбежал в коридор, включил свет, осмотрелся, а вернувшись к себе, подскочил к окну. Светлый плащ жены на мгновенье мелькнул на детской площадке, но вскоре скрылся за высоким кустарником, густо усеянным первой листвой.

Какое-то время я стоял у окна и разглядывал на подоконнике цветочные горшки. Зачем-то поменял местами кактус и денежное дерево, едва не уронив на пол фарфоровую миску с алоэ. О чем я думал? Да все о том же: о деньгах, которые где-то надо заработать. Наконец, крепко выругавшись, прошел к письменному столу, из нижнего ящика вынул амбарную книгу с надписью: «Телефоны и адреса» и стал искать номер Шпильмана.

Вдруг зазвонил телефон. Пулей вылетел в коридор, схватил трубку и услышал незнакомый, мужской голос: