— Ага, чувствую, а теперь слезь с меня.

— Нет, подожди. — Гитарист качает головой, а Руки уже не сидит — лежит, откинувшись на широкую спину Широямы. — Ты выносливый, самодостаточный и сексуальный… Непонятно, с чего тебя так заклинило?

— А мне непонятно вот что: для чего сейчас ты заигрываешь со мной?

— Дыши ровно — спечёшься. Считай это производственной необходимостью.

«Хочется сбежать подальше от этой твоей необходимости».

— Некуда, Юу, — лениво цедит Матсумото, разглядывая свои ногти. — Бежать тебе некуда.

Аой злится и замирает, выпрямляя руки.

— Мы ограничены во времени, а производительность важна. Что именно позволяет добиться её? Душевное спокойствие каждого из вас. Вы моя семья, Аой, и ради вас я вывернусь наизнанку. — Ладонь уверенно поглаживает поясницу гитариста и вдруг соскальзывает на бедро, заставляя Широяму занервничать. — Вывернусь в прямом значении слова, — подчёркнуто ласково произносит Руки. — И от тебя я ожидаю того же. Работай, понял?

— Это ты прёшь, будто танк! А я не машина.

— Танк? Неплохое сравнение.

— Слезай, хватит! Я устал.

Матсумото слушается. Из-под полуприкрытых век вокалист наблюдает, как Аой поднимается на ноги. Расправляет плечи, пытаясь отдышаться, отряхивает ладони, подолом футболки вытирает выступивший на лбу пот.

— Ты только меня считываешь? Или всех нас?

— Всех, — Матсумото почему-то грустнеет.

— И как тебе с этим живётся?

— Не айс. Признаюсь, меня часто тошнит. Вот как тебя сегодня.

— Ты разрушаешь, заставляя чувствовать то, чего не испытываешь сам. Это…

— Знаю, аморально, бесчеловечно, предел терпению и бла-бла-бла. Короче, я здесь.

— И как ты…

— Собираюсь решить это? Я тебе солгу.

— Порой кажется, что ты не человек, а какой-то монстр.

— Может быть.

Руки подошёл возмутительно близко, и в глазах гитариста промелькнуло беспокойство. Его сейчас жёстко провоцировали — чёртов вокалист прижался к тому месту, к которому прижиматься не следовало.

— Какого хрена ты творишь?

— План «Б».

Надо бы отстраниться, оттолкнув Матсумото от себя, возмутиться, сказав что-нибудь резкое, но на это не осталось ни сил, ни желания; только лишь обнять в ответ — что Юу и сделал.

— Ты чудовище!

— А ты всё так же не можешь себя контролировать.

— Увы, мои чувства не меняются.

— Какое жалкое существование!

— И жуткие перспективы. Как реагировать на то, что вокалист моей группы столь откровенно подставляется?

— Вокалист твоей группы помогает тебе пережить тяжёлый момент.

— Грязно помогает.

— Но тебя больше не тошнит.

Ладони Матсумото уже исследуют анатомию чужих ягодиц, а Юу изо всех сил борется за то, чтобы оставаться в адеквате.

— Ты меня не хочешь.

— Хочу, Аой.

— Врёшь!

— Вру. Но мысль о том что ты всё-таки получишь то, что хотел, будет согревать тебя долгие годы.

Аой на секунду пресекает движение, накрывая ладони Матсумото своими, но неожиданно для себя выпускает их, позволив певцу и дальше изучать своё тело.

— А Уруха тоже согревается подобной мыслью?

— Не ревнуй. Я получил «Deracinе», используя иные методы.

— А от меня что надо?

— Мне нужна твоя боль.

— Ублюдок.

— И я готов компенсировать, заплатив своей.

— Притворившись геем? Иди на хрен, Руки.

Аой подумал, что сейчас самый удобный момент, чтобы пресечь всё на корню, но Матсумото решает всё единственной фразой:

— Узнав, что будешь у меня первым, уверен, ты постараешься как следует.

— Твою мать!

— Веришь мне? — Руки заглядывает прямо в душу и знает, что гитарист верит. Всегда верил и будет верить потому, что Матсумото для него как Божество: либо спасёт, либо уничтожит. – Так что? — осторожно спрашивает певец.

— Солги, — срывается Аой, целуя желанный рот, и сжимает Руки в объятиях так крепко, чтобы тот ни за что не смог отстраниться, даже если б и захотел. — Солги, что любишь меня.

— Я люблю тебя…

***

Наверное, все в группе испытывали к Руки противоречивые чувства, потому что каждый из них по-своему зависел от этого монстра, чудовища, демона — неважно как, но Матсумото… был необходим им всем, словно воздух.

— Извини, если я… Ты… Всё нормально?

— Если честно, Юу, то я не уверен, можно ли назвать нормальным то, чем мы только что занимались. Меня лишили анальной девственности, и мне… Нет, в этом определённо что-то было. Но сейчас я больше беспокоюсь о тебе. Как ты?

— Я сыграю так, как тебе нужно.

— Как нам нужно. Нам, понимаешь? Аллилуйя!

— Слушай, скоро будут интервью, и люди начнут задавать вопросы о текстах… Скажи мне, как ты сам трактуешь смысл?

— В «Deracinе»? — Руки ухмыляется, отодвигаясь от гитариста на безопасное расстояние, а затем и вовсе, быстро одевшись, резво ретируется к выходу. Аой непонимающе смотрит на него. — Ладно, так и быть… скажу. Ты только не бери сильно в голову… Там, в общем, ну, ничего такого. Дом, Родина, лишения, – так, всякий вздор.

— Знаешь что? — Юу поразился сейчас самому себе и ниоткуда взявшейся способности высказаться относительно спокойно. — Я ожидал от тебя нечто такое, блять. Ненавижу тебя, сука, — монотонно орал он. — Придушу, если поймаю! Нет, отъебу, как последнюю шалаву… «Додумают, найдут причину!» — передразнивал он слова певца. — Надо ж мне было родиться таким дебилом! Короче, готовься к смерти, падла! Ты понял меня, хренов танк?

— Разумеется, дорогой! Ты более чем убедителен! — после чего вокалист юрко выпрыгивает за дверь, потому что в него стремительно летит микрофонная стойка.

Прислушиваясь, как, оставшись в одиночестве, Юу снова берёт в руки гитару, вокалист с облегчением выдохнул: игра Аоя наполнилась теперь совершенно иным смыслом. И Руки, стоя за дверью, улыбается.

========== 2. Goddess ==========

— Внимание, родные! Проснулись, встряхнулись и пошли, — воскликнул, улыбаясь, Кай. Он казался бодрым и полным энергии и, как всегда, пытался навязать своё состояние другим. Руки автоматом считывал тяжёлый недосып, а также фиксировал проваленные скулы и синяки под глазами, которые уже не поддавались маскировке гримом. Всё равно было заметно, что драммер хронически измотан. — Руки, я понимаю — тяжело: тур, нервы, сублимация… Хотя бы глаза постарайся открывать на камеру.

— Э-э… — прозвучало хрипло. Подобно сомнамбуле, Таканори переминался с ноги на ногу в тесном периметре помещения, стараясь не уснуть прямо так, стоя. В этот раз стилисты постарались: каблук средней величины радовал устойчивостью. Удобно… Он почувствовал, как засыпает: глаза становились маленькими и узкими и, в конце концов, совсем превратились в щёлочки. — Кофе, — повторял он себе тихо, пока вдруг не наступила темнота.

— Ты падаешь! — крикнул лидер прямо в ухо, хватая вокалиста под локоть. — Аой, я тебя умоляю, выпей кофе, взбодрись — перегаром разит невыносимо, — обращался он к раздражённому ритм-гитаристу. — Кою, что, снова живот болит? Нет? Ладно. Ты это… заинтересованность прояви немного, ну, для меня, пожалуйста. Где Акира? — обернулся Ютака к басисту и, наблюдая за тем, как тот сидит и монотонно потирает колено, махнул рукой. — А, хрен с тобой, Рей. Просто молчи. А если спросят, я отвечу. Готовы? Поехали!

…Аой стоял, как водится, прямо за спиной своей пассии. Руки на мгновение замер, чувствуя тяжёлый и полный чёрной меланхолии взгляд, упирающийся в его затылок. Взгляд из адских недр погребов Джека Дэниэлса, приправленный утренней порцией саке.

«Так, что на этот раз?» — вокалист возмущённо уставился в отражение монитора.

«Сидишь некрасиво, Руки-сан».

«Окстись, Юу! Тоже мне, эстет».

«Ага. Только „рогатку“, блять, закрой», — и Аой, покачиваясь, вдруг отстранённо заулыбался.

Матсумото резко сдвинул ноги, и спать расхотелось: мало-помалу его догоняла мысль, что Широяма слышит его. Но разве такое возможно? Пожалуй, лучше всего списать всё на усталость. И слуховые галлюцинации сейчас происходят именно из-за неё.