Сложно объяснить, что именно происходило первый месяц после этого события, потому что мозг старательно защищает меня от этой правды, а в телефоне остались лишь красивые фотографии, которые не имеют ничего общего с ощущением того ада, в котором я находилась. Когда не знаешь, что реально, а что происходит только в твоей голове, когда с тобой перестают общаться даже когда-то близкие друзья, когда ты оказываешься на улице, когда ты делаешь вид, что все в порядке, но не можешь понять, кто эти люди, которые тебя окружают… Я даже ездила в Россию в какой-то момент, но эту поездку также могу воспроизвести лишь по фотографиям в телефоне: Курский, Винзавод, чердак в доме родителей, мама и наш сад, когда-то мой проект, разрушаемый и раздираемый на части прямо у меня на глазах, творческий кластер, который мы развивали, люди, бывшие когда-то моими друзьями и сотрудниками, темные ночные аллеи Парка Горького, голубое небо Москвы, самолет, Тель-Авив – картинка из взбесившегося калейдоскопа.

Все это время при любой возможности я приходила к дому, где жила когда-то, чтобы взять на прогулку Сири. Я не могла ее забрать, потому что не была способна позаботиться даже о себе, что уж говорить о ней. Каждая встреча сопровождалась невыносимой болью в момент, когда ее нужно было отводить обратно, а после этого я лежала еще пару дней и не могла успокоиться от того, что она не рядом. Последний день мы провели вместе в августе, спустя примерно год после того, как она появилась в моей жизни. Мы ходили на море, потом я забрала ее в комнату, где остановилась на время, и мы просто валялись на кровати, как будто ничего не было и так будет всегда. Я помню, что плакала, когда обнимала ее, думая, что эта встреча последняя. Так оно и вышло: я уехала жить в соседний город, приезжала в Тель-Авив на работу на автобусе, и у меня просто не было ни времени, ни сил, чтобы встречаться с ней. А потом ее забрали из Израиля, а я осталась выживать в мире, где не было ничего, что я знала раньше, в том числе и меня.

Чтобы как-то заглушить боль и восстановиться от произошедшего, я решила бросить все силы на то, чтобы выйти на нормальный уровень жизни. Постоянно работала, переезжала с места на место, справлялась с невыносимой Израильской зимой. Еще раз съездила в Россию, развелась и вернулась, чтобы выйти на новый круг борьбы за существование. Мне казалось, что все налаживается, потому что я обрела новых друзей, пыталась находить красивое, веселое и интересное, несмотря на океан боли от потери, в котором плавало мое сердце. Несколько раз ездила в Палестину и чуть было не осталась жить и пасти коз в бедуинской деревне на окраине мира. Благодаря потрясающим людям, веру в которых я каким-то образом умудрилась не потерять, я попала на израильский аналог Burning Man[22], влюбила в Тель-Авив нескольких друзей из России, поучаствовала в разработке концепций для местного эко-сообщества и попробовала все доступные мне виды неквалифицированного легального заработка, который позволял мой иврит.

Однако спустя ровно год после моего приезда в Израиль, на одном из последних самолетов из пустого Бен-Гуриона я вернулась в Россию. Это был март 2020-го, нас накрыл ковид, я лишилась своей официальной работы, а вместе с ней и возможности снять нормальное постоянное жилье. События происходили очень быстро, как в фильме ужасов про эпидемии: ресторан, где я работала, закрыли одним днем, в эту же ночь по улицам стали ездить военные и просить всех оставаться дома, а наутро арабы штурмовали торговые центры и сметали воду и туалетную бумагу. Я курила на балконе у друга, у которого перекантовывалась перед тем, как въехать в свое новое жилье (16-е по счет за год!) и понимала, что больше так не могу. Я вывезла эту историю, пришла в себя, встала на ноги, но у меня просто не было сил перед внезапно появившимися новыми вводными. Поэтому я решила, что сделала все, что могла, но это уже не моя война, поэтому пора возвращаться домой.

Роберт Сапольски[23] говорит, что под влиянием стресса мы выбираем худшие варианты в жизни. Пандемия стала критическим событием с точки зрения нейробиологии, потому что мы были вынуждены принимать множество важных решений в стрессовой обстановке. Именно в таком состоянии проще всего совершить ошибку, но спустя годы я понимаю, что вернуться домой было одной из лучших мыслей в сложившейся ситуации: тогда я выбрала себя, а не борьбу. Мне еще предстоял сложный период реабилитации из острого состояния тревожно-депрессивного расстройства, долгий путь возвращения к себе и выстраивание жизни заново, но благодаря этому опыту я стала лучшей версией себя, наконец-то повзрослела и пишу эту книгу, чтобы опыт превратился в историю о том, как оно бывает.

Сейчас, когда все относительно хорошо, я часто оборачиваюсь назад и многого не понимаю. Например, как так вышло, что я не слышала, как кто-то – внутренний ребенок, внутренний взрослый, внутренняя бабушка или все они вместе – кричали мне о том, что все происходящее является паршивой идеей. Паршивая идея чинить отношения с помощью совместного бизнеса, собаки или переезда. Паршивая идея складывать все яйца в одну корзину. Паршивая идея ехать в другую страну без четкого плана действий и нескольких запасных на случай, если что-то пойдет не так. Паршивая идея ввязываться в общие дела с людьми, которых ты совсем не знаешь.

Жалею ли я о чем-то? Нет. Изменила бы хоть одну строчку этой истории? Ни за что. Видимо, это все должно было случиться, чтобы я все же начала прислушиваться к ору всех моих субличностей и начать с ними знакомиться. А дальше – все как с обычными людьми: учиться коммуникации, понимать желания, договариваться, искать лучшие решения и компромиссы. Благодаря этому опыту я прокачала не только внутренний диалог, но и – сама этого не осознавая – все свои профессиональные навыки в области коммуникаций. Такому не научат в институте и на курсах не объяснят.

Каждый раз, когда я рассказывала кому-нибудь эту историю, мне говорили: «Пиши книгу». Это очень сильно меня бесило. Я – это не то, что со мной было, поэтому мне было важно стать кем-то, ведь моя предыдущая версия рассыпалась на тысячи осколков, которые невозможно собрать. День за днем, шаг за шагом, спотыкаясь и падая, я строила новую личность, стараясь не повторять прошлых ошибок и постоянно синхронизируясь с внутренним компасом. Но, повторюсь, это не история про успешный успех, потому что сейчас я все еще нахожусь на выбранном пути и буду идти, падать, подниматься и снова идти до конца своих дней.

В сериале «Эйфория» главная героиня Ру (которую, по иронии судьбы, зовут так же, как звали меня в школе) проходит реабилитацию в группе анонимных наркоманов. В последней серии первого сезона она ведет один из самых важных, на мой взгляд, разговор со своим спонсором. Там она говорит о том, что теперь зависимость с ней навсегда, и каждый день ее жизни ей придется делать этот выбор – не употреблять наркотики. В моей версии со мной навсегда история паршивых решений, физические и ментальные травмы, не поддающиеся починке, насилие над внутренним ребенком в течение долгих лет и постоянный страх снова оказаться в пограничном состоянии, где не разобраться что реально, а что нет. Поэтому эта книга будет историей успеха лишь в том случае, если я продолжу свою внутреннюю работу и проживу классную жизнь, полную любви и радости.

Неважно, какой будет эта жизнь, если я смогу быть счастливой. Теперь, когда я точно знаю от чего я испытываю это чувство и постоянно нахожусь в поисках новых источников, это кажется совсем несложным. Я счастлива, когда улыбаются и светятся люди, которых я люблю, когда мне хорошо в моем теле, когда все есть и не нужно ничего лишнего, когда я читаю интересные книги и смотрю замечательные фильмы, когда кот ластится, когда мои знания оказываются полезными и востребованными, когда я помогаю другим двигаться вперед. Это книга – один из кирпичиков этого счастья. Когда я задала себе вопрос, чем бы я занималась, если бы не нужно было зарабатывать деньги, ответ пришел незамедлительно: танцевала, преподавала и писала книжки.