"И зверя нет страшней,

чем человек…"

(с) Елена Бедретдинова

Первое, что он увидел, войдя в гостиную – окровавленное и задыхающееся тельце собственной собаки.

Чернеющая кровь тонула в белоснежной шерсти, заливала чистый паркет, оковывала горло пса и ленивыми густыми полосами вытекала из пасти животного. Зверь быстро дышал, хрипел и захлебывался кислотной жидкостью.

– Нет! – вскрикнул человек, рухнул перед полуживой собакой на колени и вцепился в шевелюру. – Нет! Этого не может быть! Что случилось с тобой?! Кто сотворил это?! Скажи мне, Дикс, и я вскрою ему брюхо своими же руками!

– Это был я.

Огромный черный волкодав сидел в углу комнаты, яростно и нервно вилял хвостом – совсем не в знак выражения любви к хозяину – и смотрел на человека внимательно, напряженно, словно вот-вот готовясь вцепиться ему в глотку.

Парень на секунду опешил, утер недопустимые для мужчин слезы и невесть для чего пораженно переспросил:

– Ты?

– Я, – повторил пес, а взгляд его стал еще более сосредоточенным. По всей видимости, волкодав сейчас был полностью готов к самообороне.

Парень помотал головой, рассчитывая, что собака решила подшутить.

Шарахнулся взад и совсем уж по-детски спросил:

– А зачем?

– Зачем?

– Зачем разорвал? Это был мой лучший пес! Это что… из ревности?

– Ревность? Я должен ревновать тебя к какому-то шпицу? – интонация волкодава выразила такое презрение, на какое вообще была способна вся его собачья сущность. – Я верен тебе. И я бы никогда этого не сделал, если б он сам меня не попросил.

– Вздор! – воскликнул человек и вскочил с места, с ненавистью глядя в черные собачьи глаза. – Он не мог так просто захотеть уйти из жизни! Он не мог бросить меня! Он ведь понимает, как сильно я его люблю, как стараюсь ради него. Лучшие корма – все ему! Я… я вылечу его. Я его излечу. Сейчас… я смогу…

Волкодав склонил набок голову.

Во мраке собачьих глаз вспыхнул огонек ненависти.

Вспыхнул – и погас, благоразумно сменившись слепой псиной почтительностью.

Атмосфера затхлости, истления, ненависти, собачьей алчности и неверности – все это покоилось в квартире и невыносимо раздражало парня. На что нужно животное, которое непокорно хозяину?

– Попробуй, – усмехнулся волкодав. – Вылечи его. Вытащи из лап смерти – и он ночью перегрызет тебе глотку. Дай ему спокойно уйти, не мучай хотя бы сейчас.

Все вокруг померкло в глазах парня. Злоба ослепила его разум. Человек издал чудовищный неудержимый вопль и взревел, яростно брызжа слюной:

– Какого черта вы все бросаете меня?! Почему не цените мою любовь?! Я готов ради вас на все, а вы, твари, этим пользуетесь! Вот ты, Платон, не должен был потакать его прихотям! Ты подчиняешься только мне, а я не давал тебе приказа загрызть моего шпица! Смеешь своевольничать, псина ты подзаборная?! Забыл, кто твой хозяин?!

– Тогда это сделал бы кто-то другой, – теперь в диалог лениво вмешался толстый серый котяра, развалившийся на кресле. – Наш долг – помочь брату. Если он попросил – нас не остановит ничто! Кроме миски жирного молока, конечно. И толстого кусочка "Докторской".

Это предательство. Животные не подчиняются ему.

Они обязаны подчиняться!

Человек от безысходности зажмурился и, растеряв былую прыткость, жалобно спросил:

– Почему он решил меня бросить?

– Потому что он устал, – встряла мохнатая сова, хлопнув крыльями. – Устал! Все вот мы устали. А мы терпим. А он не терпел. Тебя вообще вытерпеть трудно. Страшный ты человек… Вот так вот! Тебя все боятся. Все-все. Очень боятся. Ты не человек, ты сущий демон. И держит нас всех около тебя только страх.

Глупые слова глупой птицы. Пытается острословить, да больно разум недалек.

Парень с ненавистью сжал губы и швырнул кепкой в птицу. Та с криком подорвалась и взлетела с места.

– Заткнись, пернатая, – процедил человек. – Уважение вас здесь держит, вот что. Я ваш хозяин, и вы это прекрасно знаете. А потому – захлопните свои гнилые пасти и молча подчиняйтесь. Если их воля – это бросать меня… значит, я завладею этой самой волей.

***

– Да что ты такое говоришь? Серьезно? Быть не может!

Общительность – лучшее качество, которое поможет сделать тебя душой компании.

А душа компании – это очень внушительная привилегия. Друзья, то бишь врачи, юристы, парикмахеры, учителя – ключ к жизни без проблем. Можно получить любую помощь (дружескую, мы же приятели, какие деньги?!), любой пропуск и любые услуги на, как выражаются не обремененные чистотой речи люди, халяву.

Настя всегда придерживалась этого принципа и следовала ему безоговорочно. Имела кучу знакомых не потому, что так ей хотелось, а потому что "надо". Из всех ее близких и далеких кругов друзей она могла выделить лишь единицы тех, кто был по-настоящему ей дорог.

– Чего? Чего говоришь? Эй, я тебя не слышу! Связь обрывается, я ведь сейчас не дома.

– А где ты? – вдруг вполне чисто и понятно спросила Санька.

Настя огляделась.

Где она? В лесу? Но лесом величать это заросшее старыми деревьями место около города не повернется язык. Лес она всегда представляла иначе, сказочнее, волшебнее. Место, где обитают лисы и белки, где пушистые ярко-зеленые ели пышут запахом свежих шишек, где хрустят под ногами коряги, пни окаймляют грибы всех мастей, а солнца даже и не видно под черным ситом старых могучих ветвей.

Всю жизнь она мечтала побывать в настоящем лесу. А еще лучше – поселиться в нем. Где нет дела до мирской суеты, не нужно беспокоиться ни о чем на свете. Жить с любимым супругом в отдаленной хижине, куда не ступит нога ни одного постороннего человека. Когда в твоей власти весь мир, когда ты один на один с великой Природой…

– В березовой роще, – со вздохом ответила Настя.

В пыльной и очеловеченной березовой роще, в которой нет истинного духа природы. Она сера и уныла, уподобляясь соседствующему с ней городу.

– А что тебя в рощу-то понесло? – миролюбиво поинтересовалась Санька, оглушительно чем-то захрустев. – Ты вроде раньше каждое утро по парку бегала… А сейчас на лес перейти решила?

– Ой, да и не говори, – хмыкнула Настя, поправив на запястье резинку для волос. – Ну его, лес этот. Что там лес – одно название. Блинчик все сюда рвется, в рощу эту. Меня тащит, лает, злится. Видать, июнь наступил, у него какие-то инстинкты проснулись, ну и тянет его к природе поближе. Нюхает тут что-то, играет… Я его поведение объяснить не смогу, я же на музыканта все-таки учусь, а не на биолога. Может, ты чего знаешь?

Блинчик, сорвавшись с поводка, сейчас с энтузиазмом удирал вглубь деревьев.

– А я откуда? – Санька наконец перестала грызть. – Я ж спортивный тренер, как-никак. Попробуй к ветеринару сводить, может, посоветуют что.

– А какой в этом смысл? – махнула рукой Настя, пытаясь поспеть за собакой и едва ли не запнувшись о торчащую корягу. – Ну, тянет его к роще. Мне это не мешает. Какая разница, в парке пробежку устраивать или в лесу? И то, и другое полезно. Блинчик, а ну вернись! Стой, тебе говорят!

Странные у собак заботы. Что-то вынюхивают, роют, бегают. Может, в этом и есть смысл их жизни? Или в их жизни вообще нет никакого смысла?

– Как твои дела с Андреем? – неожиданно спросила Санька.

Настя остановилась и поджала губы. Запустила руку в медовые волосы.

Родители всегда сравнивали ее с солнышком. Подруги – с русской красавицей. А сама же она считала, что похожа на золотую искру – активная, неугомонная местами, но в душе добрая и любящая.

Многие девушки сетуют на свой внешний вид, но Настю красота полностью устраивала. Было в цвете ее гладких золотистых волос нечто необычное, удивительное, колдовское. Общепринятое мнение, что все блондинки глупы, она отметала тут же.