Мы лежали обнявшись. Я на левом боку, Лиам за мной. Мы сложили вместе ноги, как фигуры в тетрисе, прижались всеми точками своего тела к друг другу. Я ощущала его ровное дыхание над головой и гладила его длинные пальцы, сжимавшие мое тело. Если этот сон закончится, и я сейчас проснусь – я умру. Это озарение постепенно проявлялось во мне, удивляя своей резонностью и в тоже время отравляя своей правдой.

Я неторопливо закрыла глаза и даже не почувствовала, как провалилась в бездну.

Кромешная тьма. Но я все равно разглядела обои в спальне, в которой только что проснулась. Они не были золотистыми. Мебель в спальне идентичная той, что была в мире Люка или Венсана, что разумно наводило на мысль, что эта мебель была выбрано мной, а не кем иначе.

Скорее всего я сменила мир, (я так легко уже об этом говорю) когда в этом уже спала. Поэтому только проснувшись и осознав смену спальни, я почувствовала себя бездыханной рыбой, выброшенной на берег. Не было ни желания, ни мотивации.

Подогнув к груди колени, я сидела в постели и слушала звуки, доносившиеся с ванной комнаты. Сейчас я узнаю, кто здесь. Венсан? Люк?

Вот щёлкнула дверца шкафчика. Замолчал урчащий кран. Тишина. Мягко качнулась дверная ручка.

Три. Два. Один…

– Дорогая, ты все же проснулась?

Я, со стоном рухнула в постель. Это мир Венсана. Венсана, который разом умудрялся быть ненавистным и привлекательным.

– Сегодня выходной, мы собирались в галерею, – от меня не ускользнул внимательный взгляд Венсана.

Я молчала. Я не собиралась прощать этому насильнику его деяния.

Венсан подошел ко мне и одним рывком поднял с постели.

– Одевайся.

– Нет, – я чуть не заплакала. Никуда с ним не хочу. – Я плохо себя чувствую и хочу полежать в постели.

– Но как же так? Все было запланировано. Столько людей будет нас ждать.

Он потрогал мой лоб.

– Ты горишь!

Отвернувшись от него, я мысленно благодарила свой организм за помощь. Все что угодно, только не с ним. Я еще чувствовала в себе Лиама и не хотела отпускать это ощущение.

– Бесполезно ждать улучшений. Я позвоню, предупрежу, чтобы нас не ждали, – голос его был тверд и сосредоточен.

Ну уж нет. Только не это. Я перехватила его руку и, собирая все свое обаяние в кучу, стараясь честно, глядя в его светло-серые глаза, как можно печальнее проговорить:

– Нет, ты можешь пойти. Мне нужен покой и сон. Долгий сон.

– Но я планировал день для тебя. Не представляю, что теперь делать одному, – он присел на кровать и на мгновение задумался.

– К вечеру мне станет лучше, вот увидишь. А ты сходи, извинись за меня и наслаждайся. Мне очень жаль, что я пропущу такое событие, но мне нужно поспать, а тебе просто необходимо сходить, – я изворачивалась как могла, и мое слезливое прошение не прошло даром.

– Я бы предпочел статься и поухаживать за тобой.

– Я буду спать, – начала злиться я. – Не надо за мной ухаживать, я не больная.

Венсан откинул голову и с прищуром посмотрел на меня. Он сложил руки перед собой и долго молчал. Рубашка золотистого цвета выгодно подчеркивала его загар и проседь в волнистых волосах. Профиль у Венсана был хищный, и он подозрительно разглядывал меня, пытаясь найти хоть одну лживую нотку в моей слаженной песне. Он меня пугал и восхищал одновременно.

– Будет действительно лучше, если ты немного поспишь. Ты мало спишь, много думаешь. Иногда я ловлю на себе совершенно чужой взгляд, но все же ты – прежняя настырная дурочка.

Я пристально посмотрела на Венсана и ответила, умышленно игнорируя сомнительный комплимент.

– Обещаю, что буду спать до посинения. И пусть мне приснится что-то хорошее. Замечательное. Волшебное.

– Не могу тебе пожелать того же, – Венсан поднялся и проверил свой телефон.

– Почему?

– Ты же помнишь, ко снам у меня весьма придирчивое отношение.

– Не помню, – честно созналась я.

– Но как же? Мы обсуждали. Согласно Фрейду, наши сновидения – искаженный заменитель чего-то другого. Скрытого. Наш разум вытесняет это, а оно вполне легко проявляется в состоянии, когда мы не можем себя контролировать и управлять.

– Ты меня удивляешь! – я даже села. – Ты боишься проявления своих желаний? Ты боишься узнать каковы они? Их суть и причины?

– Я о себе и так все знаю. Опыт помогает мне определиться в этом мире и понять, что мне нужно в нем. А мысль, рандомно проскользнувшая и давно стертая из памяти, может косвенным образом повлиять на все это, когда восставшая из руин похороненных таких же мыслей, она возглавит этот парад, направленный на внесение сумятицы и разлада.

Он ушел в коридор, показывая тем самым, что не желает продолжения этого разговора.

– Но страх познать себя говорит о сдерживании чего-то такого, от чего ты так яростно пытаешься абстрагироваться, – я поспешила за ним, меня очень заинтересовало его мнение.

– Ну знаешь, сейчас ты занимаешься диверсией.

– Что это значит?

– Ты резко меняешь разговор. Начали мы со снов, а оказались около моих комплексов, – при последнем слове, он пальцами изобразил галочки.

– Но сны бывают прекрасными.

– А еще они могут быть ужасными.

– Но это всего лишь сны.

– Ты готова столкнуться с тем, что не входит в рамки твоих познаний? Например, узнать, что ты сама себе незнакома? Когда одно мгновение во сне способно разрушить всю построенную долгими годами концепцию твоей жизни?

– Зачем такие сложности? Мы видим во снах только то, с чем сталкиваемся в своей жизни. Ничего нового ты не увидишь в них.

– Вот именно. То, что мне не было угодно, может во сне плодотворно расцвести и занять слишком большое место в моем сознании.

– Но сны же забываются, стоит только проснуться, – я абсолютно не понимала Венсана.

Он подошел ко мне, мягко дотронулся до моей щеки и пальцем провел до подбородка.

– Но что-то мы все равно помним, – он взял мою руку и прижал к своим губам. – Не принимай близко к сердцу. Я просто старый маразматик, любящий поворчать и совершенно не терпящий романтики.

Он прижал мою руку к своей груди и на минуту закрыл глаза. Я отчетливо слышала удары его сердца и нисколько… Нисколько не разделяла его чувства.

– Мне сны заменяют сказку. В них я живу той жизнью, которой не смогу жить в реальности. На мгновение можно забыть, что ты это ты и можно оказаться совершенно другим. Пусть незнакомым себе, но никак не врагом, понимаешь?

– Какой же ты наивный ребенок. Твоя ментальность, первое, за что я тебя полюбил. Неужели ты так явственно нуждаешься в аппроксимации, что даже не подозреваешь этого?

Я умышленно промолчала, понимая бессмысленность нашего спора, где каждый остается при своем мнении.

Он проводил меня в спальню и заботливо накрыл одеялом. Принес стакан воды и пачку жаропонижающих. Пододвинул ближе пульт от телевизора, чмокнул меня в волосы, потому что я зарылась в одеяло и не дала ему возможность поцеловать себя в лицо.

Я уснула сразу, потому что не слышала, как он ушел. Сонно открыв глаза, я испуганно отбросила одеяло и прислушалась к звенящей тишине. Ничего. Никаких звуков. Я встала, накинула халат из ванной, прошла в кухню, взяла банан с корзинки и пресно пожевала, словно это была безвкусная трава. Потом прошла в гостиную. Там было убрано наспех. Видны были кипы газет. Наполненные пепельницы. Под креслом стояла забытая бутылка вина. Я прошлась, посмотрела на полки, среди многочисленных книг увидела и свои любимые. Что же удивляться. Все же, в этом мире, жила я.

Открыла шкаф. Потом открыла тумбы. Ничего интересного о себе я не нашла, но легко догадалась, что Венсан был искусствоведом. Много писем, много журналов, некоторые с цветными стикерами. Около стены стояли несколько полотен неизвестных мне авторов. Над ними, на стене висел единственный портрет не сильно крупной рыжей собаки. Породу определить я не смогла, пес чем-то напоминал пуделя, но не являлся им, однозначно. Интересно, этот жестокий человек любит собак?