В этот миг летательный аппарат упал на постройку, будто метеорит. «Бабах!» – оглушительный грохот – последнее, что услышал ефрейтор Коваль перед тем как потерял сознание.

***

Треск от пламени пожара и далёкие выстрелы – первые звуки, которые пробудили патрульного. Коваль с трудом разлепил веки, покрытые пылью. В голове – шум, в горле – тошнота. Почти мгновенно адская боль разорвала его мозг: «Аааа!».

Солдат стиснул зубы. Частое дыхание делало состояние чуть более терпимым. Череп ныл, в затылке стреляло, лоб казался очень тяжёлым. Спустя пару минут, даже малозаметное покалывание в нижних конечностях стало нестерпимым, мучительным. Он только сейчас понял, что с силой сжимает руками собственные бёдра. Аккуратно подняв окровавленную голову, ефрейтор увидел, что его ноги придавлены к земле куском бетонной плиты. Вся форма была покрыта землёй, кирпичной крошкой, грязью и битым стеклом окон. В местах, где ткань порвалась, виднелось исполосованное ссадинами тело. В нескольких метрах впереди догорал сбитый вертолёт, спровоцировавший пожар на руинах «дежурки». Металлическая птица превратилась в оплавленный погнутый каркас неправильной формы. А рядом с техникой дотлевало изуродованное тело сержанта.

– Какого хрена? – простонал Коваль.

Заставив себя сфокусировать взгляд на месте крушения, он смог рассмотреть очертание упавшего аппарата. И ничего знакомого на ум не приходило. Солдат сильнее стиснул зубы, достал из нагрудного кармана под бронежилетом индивидуальную аптечку. Открыл, выцепил дрожащими пальцами ампулу с раствором и иглой на конце, вколол содержимое в ногу. Через минуту спасительное обезболивающее убрало с трудом переносимые страдания. Шум в голове утих. Беспорядочные выстрелы щёлкали вдалеке за лесом. Коваль только теперь понял, что вблизи всё это время ревела сирена. Со складов не доносилось ни единого автоматного хлопка.

«И чё теперь?» – патрульный пытался придумать, чем и как достать изувеченные ноги из-под обломка. Краем глаза он заметил движение в руинах, на границе освещённой огнём части.

«Что за?» – руки лихорадочно стали обшаривать землю вокруг в поисках хоть какого‑то оружия.

«Да!» – ладонь коснулась винтовки, лежавшей справа от Коваля. В эту минуту сбоку от горящего вертолёта появился силуэт, непохожий на человеческий. Существо было небольшим – размером с собаку или волка.

«Кинологи? Но что они здесь забыли?», – ефрейтор взял «гостя» на мушку. Существо сделало в его сторону пару шагов, часто перебирая лапами. Выйдя на свет, оно остановилось. По поверхности маленького тела, покрытого чешуей, пробежал блик от пламени руин. Из открытой вытянутой пасти свисал язык с разделёнными концами, подобно змеиному. Лапы выпустили кривые тонкие когти, поцарапавшие битый кирпич под ними, а красные глаза пульсировали расширяющимися и сужающимися чёрными зрачками. Оно предвкушало ужин.

– Ааааа! – истошно завопил перепуганный ефрейтор и нажал на спусковой крючок винтовки. Пули не достали изворотливую тварь, улетев мимо, в темноту.

Прыжок – и мутант оказался наверху разрушенной стены. Прыжок – и его длинные клыки сомкнулись на шее Коваля, а острые когти передних лап вонзились в грудную клетку. Хруст. Крик двадцатилетнего солдата сменился звуками бульканья сочащейся из его рта крови. Руки ефрейтора в последний раз дёрнулись, выронив винтовку на асфальт.

Сидела старуха в Железном лесу и породила там Фенрира род;

Из этого рода станет один мерзостный тролль похитителем солнца.

Будет он грызть трупы людей, кровью зальёт жилище богов;

Солнце померкнет в летнюю пору, бури взъярятся – довольно ли вам этого?

Прорицание вёльвы, Старшая Эдда

103 километра на запад, 17‑ю минутами ранее.

В казарме всё стихло пару часов назад. Узор на наливном полу в коридоре был хаотичным скоплением мелких кремовых брызг – гранитных камешков светлых оттенков. Вмурованные в тёмную серо‑синюю поверхность гладких бетонных квадратов, они полировались половыми тряпками уже не одно десятилетие. Каждый день, от плинтуса до плинтуса, вся площадь прометалась, запенивалась, промывалась и протиралась силами военнослужащих. Стены в расположении 1‑й роты в этот год стали окрашенными в песчаный цвет согласно приказу вышестоящего командования. Другие требования гласили, что на дверях помещений обязательно должны находиться таблички с названиями: «Кладовая», «Канцелярия», «Туалет», «Комната бытового обслуживания» и т.д. Красные прямоугольные таблички 10 на 20 сантиметров, толщиной 5 миллиметров со шрифтом жёлтого цвета, установленные на высоте 175 сантиметров от пола – всё строго и определённо. Ни сантиметром меньше, ни миллиметром больше! Попробуй не выполни! Сейчас эти одинаковые коричневые деревянные двери, все, кроме входной, были опечатаны. Рядом с дверным замком, из помещения в коридор, выходили короткие верёвочки, прилепленные куском пластилина к плашке (небольшой деревянный брусок). На пластилине красовался круглый оттиск с выпирающими линиями букв: «1-я рота, 309-й полк».

Рота спала. Эта душная, пронизанная комариным писком, сумрачная летняя ночь была для них настоящей негой, подлинным кайфом. Ни далёкий гром, ни тихий бредовый шёпот спящих старожил роты были не в состоянии разбудить ни одного из обгоревших, уставших, потных, храпящих парней. 110 человек, непохожих друг на друга, но вынужденных казаться одинаковыми. Среди них были и совершеннолетние юноши, совсем недавно покинувшие родительский дом, и чуть более опытные молодые мужчины. Защитники Отечества, накрытые застиранными простынями, изредка переворачивались на своих скрипучих двухъярусных кроватях. Под каждой из них на специальной полочке, прикреплённой к каркасу койки, покоились резиновые растоптанные шлёпанцы, подписанные белой краской.

Спальных комнат-кубриков было всего десять, но они занимали половину этажа. В каждой комнате могло разместиться до двенадцати человек. Двери кубриков не закрывались летом из‑за духоты. Через окно одного из них тусклый лунный свет падал на «взлётку». В этой роте «взлётка» – центральный коридор, начинавшийся от полированной «бетонки» и кончавшийся у торцевой стены казармы – была покрыта полосой линолеума бежевого цвета шириной около пары метров. По краям линолеум был приделан к бурому дощатому полу стальными полосками‑накладками, прибитыми гвоздями к древесине. В конце «взлётки» стояли старые тренажёры, ремонтированные не один десяток раз, а в небольших закутках за последними спальными комнатами, были установлены турники и лавки со штангами.

Рота спала, но не вся. Примерно на середине «бетонки», за небольшим столом, на котором лежали папки и красный телефонный аппарат, сидел дневальный. Незавидна участь солдата, попавшего в дежурство по роте. Постоянное поддержание чистоты в казарме, «всевидящее око» старшины и четырехчасовой сон были неизбежной, но, к счастью, редкой участью каждого военнослужащего.

Дневальный сидел, прислонившись спиной к прохладным прутьям стальной двери‑решётки оружейной комнаты. Парень изредка щипал себя за брови. Он таким способом пытался удерживать сознание от ухода в сладкое царство снов. Глаза хотели закрыться. Разложенные перед ним на столе журналы проверок то различались по названиям, то сливались в одноцветный плиточный узор с черными штрихами букв на обложке. Технически обязанность по охране комнаты с оружием дневальный выполнял, бессмысленно подперев ноющим телом навесной замок на двери. Но это только пока. Пока командиры и начальники не заметили его наглую выходку – неуставную расслабленность на боевом дежурстве. Голова солдата была забита фантазиями об отдыхе, которые сменялись мыслями о доме, девушке, о заветном моменте, когда закончится срок его службы. В этих мечтах, он возвращался в родной город к друзьям, родителям, сходил с поезда в красивой, новой форме, а не в той поношенной, мешковатой, на размер больше, которую приходилось носить невезучему срочнику. И ещё что‑то прекрасное почти успело прийти на ум, но где‑то заблудилось. В памяти возникало что‑то простое, но что‑то нужное, что развеяло все воздушные замки, выстроенные за последний час. Взгляд чуть приоткрытых сонных глаз проскользнул по «бетонке», поднялся на закрытую входную дверь напротив, вскарабкался на круглые часы над ней.