Любимыми кроссовками Кама прошлёпала по лужице. Фонари отразились в капельках воды; кроссовки заблестели и из белых превратились в золотисто-кофейные. Эти же капельки помогли ей прокатиться по эскалатору. Едва лента из линии превратилась в ступени, правая нога подалась вперёд и не захотела останавливаться. Кама зацепилась за перилу, но не смогла избежать катастрофы. Она почувствовала зубчатый край ступени сначала голенью, потом попой. Проехавшись несколько ступеней вниз, она остановилась.
Оглушённость только усилилась. Добрая незнакомка со смешной сумкой помогла Каме встать и сойти с эскалатора. Лицо женщины было бледным само по себе или от страха, а вот лицо наблюдающего за метро выражало большее безразличие. Вероятно, он видел такое ежедневно, потому и не вышел из своего аквариума.
Кама увидела синее пятно на голени. Острые зубья сняли верхний слой кожи, а потом весь вес тела расплющил ногу. Теперь переспелая слива или далёкая галактика подмигивали человеку. Боль ещё блуждала в голове, потому у Камы осталась минута понаблюдать. Юбка! Пытаясь отряхнуться, она ухватилась за лоскут. А одежда ещё утром лоскутов не имела. Любимая юбка! Жаль. Под оторванной частью юбки ждал второй подарочек – левая ягодица тоже превратилась в переспелую сливу. И тут было что-то мокрое.
–Блять, – прошептала Кама, разглядывая руку. Ладонь вымазалась в крови.
Лавка метро, на которую порой было противно садиться, оказалась удачно близко, чтобы рухнуть от слабости. Разбитая ягодица стоила дешевле любимой юбки, потому что ОМС умел платить по счетам, но вид крови удручал. Слишком много неприятностей для одного раза.
Добрая незнакомца пропала из виду. Наверняка, у неё было достаточно дел дома, а тут ещё и девчонка решила покататься жопой на эскалаторе. Через три или пять пропущенных поездов Кама нашла в себе силы встать. Она снова схватилась за рану на ягодице; даже трусы испачкались в крови! И лавка. Она обернулась, но в тусклом свете подземки невозможно было разглядеть ничего.
Было в падении нечто не хуже самих ран. Шаги отдавали болью. Рваная юбка то и дело задевала участки, добавляя боли. Свободные места в вагоне выглядели ежами; Кама решила проехать путь стоя. Сначала ей показалось, что каждый в вагоне смотрел на её разбитую ногу, но нет. Смотрели мужчины. До ноги им дела не было. Любимая юбка больше не скрывала ту часть тела, что интересно разглядывать. Острожные грязные взгляды в эту минуту казались Каме угрожающими. Она прижалась к стеклянной двери. Чувство на выбор: боль от давления на свежую рану или грязные взгляды. Как могла любимая юбка так её подставить?!
Остановка. Люди засуетились. Мимо прошёл низкорослый южанин. Его блеснувшие глаза доказали Каме – он что-то видел. То, что не предназначалось ему. То, что она привыкла показывать только по собственному желанию. Примерно такой же ублюдок, только пузатый и крайне улыбчивый, научил её этому. Заставил научиться.
Кама собрала руку в фигуру, чтобы показать зеваке средний палец, но он отвернулся и вышел из вагона. Она всё равно ткнула ему вслед. Как говорила бабушка, не можешь нагрубить вслух, попробуй внутри, вдруг полегчает. Чуть-чуть помогло.
Сраный хмырь, вспомнила обретшая силу Кама. У пузатого улыбчивого ублюдка было имя, как раз похожее на слово “хмырь”. Время и обида сделали своё дело, обточив до правильного. На канале Дискавери недавно говорили: эмоции тянут воспоминания. Вспомнив обиду, Кама вспомнила Хмыря, следом – весь их совместный путь от приставаний до побега. Голос женщины в динамиках мог бы её отвлечь, но не справился.
Влюблённые друзья позвали её на море. Из запомнившихся это была первая самостоятельная поездка – без родителей, без чужих денег. Она пошла на поводу у друзей и согласилась проживать с парнем, своим для них. Ещё он был самым популярным парнем в институте. Со второго же вечера единственным его настоящим качеством оказалось умение жёстко домогаться. Ванштейн высокогорной сборки, сука. Даже милые слова под таким напором звучали угрожающе. Каму это пугало, очевидно. Сейчас она уже и не помнила, жаловалась ли друзьям, которые то и дело трахались в соседнем номере, но вряд ли их сильно заботили дела друзей. Скорее они бы обозвали это “ухаживаниями” и предложили подумать. Под таким напором думалось не очень хорошо.
А потом она согласилась. А уже по возвращении статус самого популярного в институте обрёл ценность.
Кама сильнее вжалась в дверь. Боль подпёрла со всех сторон. Она научилась верить, то был опыт, юношеская слабость. Хоть что-то, кроме неудачи. Но шедшая с задницы физическая боль не так сильно бурлила, как боль душевная.
Чего не убежала? Их встречи обросли регулярностью согласно его графику “мне удобно завтра в двенадцать”, но не переросли в отношения. Да и не могли перерасти. У него одни уже были, вторых не требовалось. Хотя он брал её на встречи с друзьями. Но и то было только выставкой его достижений. Нескоро это стало очевидным.
Электрический ток такой быстрый, но состоящие из него мысли в сотни раз медленнее. Как в анекдоте: звук не так быстр, как кажется, что родители сказали тебе в пятнадцать, ты услышала только в тридцать. В тот раз электрические щелчки стремились к цели два полных года.
Расставание было лёгким. Очевидно. Несложно разорвать отношения, которых нет. Она просто сказала: “Пока!” И больше никогда не хотела вернуть.
–И сбежала к Вите, – точно не она шепнула сама себе. Даже поглядела по сторонам. Рваная одежда, руки в крови, речи наедине вполне тянули на бригаду в синих комбинезонах.
Кама очень устала. Даже хотела поплакать. Но Витя не давал сосредоточиться. Всё расспрашивал, а отвечать было нечего – шла, упала. Почему-то он хотел узнать подробности, даже если их не было.
Вытерпев процедуру из ваты, перекиси и шипения, Кама решила наградить себя за отвагу. В холодильнике как раз мёрзло пиво.
–Ты нормальная?! В будний день!
–Оу, – протянула Кама тихо в самое бутылочное горлышко. – Не припомню, чтобы спрашивала твоего разрешения.
Но Витя был дальше, чем долетел ответ.
–Отстань от меня! И без того хреново! Не видишь что ли?! – это он точно слышал. Даже затупил на секунду.
Мозг уже посчитал пиво лучшим обезболивающим, даже зная, что оно таким не являлось. Кто успел, тот и прав, решила Кама, делая второй глоток. А Витя даже не успел ответить.
–Тебе завтра на работу. Хватит страдать хернёй…
–Может, ты уже выйдешь?! – не дала договорить Кама. Дождавшись, пока он уйдёт в коридор, добавила. – Лучше, в окно.
Гадость удалась: Витя не услышал, а на душе полегчало.
Кама зависла в телефоне, пока Аня что-то бурно рассказывала. Даже переключившись на её губы, Кама не сразу уловила разговор. Разошлась ты сегодня, мелькнуло в голове.
–И вы бы взяли ипотеку. Уже давно бы выплатили.
Ну да, о чём бы ещё ты могла говорить, глядела Кама на губы и размышляла. Что-то деревянное было в её убеждениях: сколько бы ни говорила Кама о своём браке, Аня никогда не верила в плохое или верила отчасти.
–Там и ребёнка проще заделать и воспитывать.
–Да. Если ты говоришь о ком-то другом. Не обо мне. Я ведь уже говорила.
–Помню, но ведь это мелочи. Я бы никогда не подумала, что смогу так сильно полюбить. Но детей я люблю больше самой жизни!
Кама видела между ними топь не меньше сотни метров. Они что-то кричали друг другу, но не слышали. Никто не хотел обходить или, тем более, идти напрямик. Каждый лишь тянул на себя.
–Мы же с тобой давно знакомы. Давай я тебе кое-что расскажу. Пять лет назад я уже была беременна, но у меня случился выкидыш. Там, вообще, куча проблем было, поэтому я даже успела подготовиться. Но говорю о другом – как я залетела. Витя захотел ребёнка. Он, может, и хороший, но мразь; и со мной не обсудил. Просто решил. Знаешь же этих решал, которые клитор даже по указателям найти не могут, но считают себя безупречными во всём. Тогда и он был безупречен. Один раз я неплохо выпила и не заметила. Другой раз он принял горячую ванну, отличный аргумент. Меня это не устроило, но не пылесосом же вытягивать! И вуаля, бля! Он своего добился – я беременна! И гормоны ударили в голову, мне самой захотелось этого ребёнка. На время. Потом голова встала на место, а потом начались проблемы. В общем, было отлично.
